Я мысленно представил себе эту сцену: ма Дойл проворно режет сыр и хлеб длинным ножом и заклинает Элси поторапливаться.

— Я спросила, все ли с тобой будет нормально, и она замерла вот здесь. — Элси указала на конец стола. — Приложила руки к животу, будто вдруг почувствовала себя плохо. «Господь защитит Микки, — сказала она, — но мы тоже должны ему помочь».

Элси криво улыбнулась, от чего у нее на щеках образовались ямочки.

— Не знаю, кому ма собиралась помочь — тебе или Господу, но, похоже, до нее дошло, что мне обязательно нужно объяснить, в чем тут дело. Я ведь могла к кому-нибудь пристать с расспросами, если она промолчала бы. Она спросила, помню ли я, как ты рассказывал про О’Хагана. Я ответила, что да, помню. Ма прошептала, что тот хотел заставить тебя делать очень плохие вещи, а ты отказался. Тогда О’Хаган разозлился, поэтому тебе и приходится бежать. Конечно, это была лишь часть правды, но мне этого вполне хватило.

В глазах Элси заплескалась печаль.

— Я знала, что ты боксировал в его клубе, и думала, что вы друзья, но ма сказала: «О’Хаган ни с кем не дружит. Он — настоящая змея». Посмотрев ей в лицо, я поняла, что тебя убьют, если ты не скроешься.

Она тяжело вздохнула.

— Потом она взяла меня за плечи, глянула мне в глаза и заявила, что ты не хочешь нас покидать, но такова судьба. На время тебе придется уйти, и нам не следует из-за этого грустить и не нужно на тебя злиться. А еще никому нельзя рассказывать, что мы слышали про облаву и помогли тебе убежать. Особенно Колину. — Элси перевела взгляд на шкаф у плиты. — Ма нашла пару старых папиных ботинок, сказала, что они придутся тебе как раз впору, а у моих братьев нога меньше.

Я вспомнил эти ботинки. Коричневые, с хорошей толстой подошвой. Мне еще тогда подумалось — откуда они вдруг взялись? Я давно о них забыл. Ботинки сто лет как пришли в негодность — сначала появились дырки на подошвах, а потом, когда они стали тесны, разошлись швы.

— Она дала мне деньги, которые на самом деле не могла себе позволить отдать, — пробормотал я.

— Ага, и еще забрала у меня семь пенсов, которые я заработала вышивкой, — улыбнулась Элси. — Можешь теперь меня поблагодарить.

Она шутила, но в глазах у меня запекло так, что пришлось отвернуться и долить кипятка в заварочный чайник. Девушка с сожалением хмыкнула:

— Я шучу, Микки. Очень рада, что смогла поучаствовать, тем более ма утверждала, что мои семь пенсов тебе обязательно помогут. Так что я была очень горда.

Совершенно в стиле ма: она всегда давала понять, что видит твой вклад в общее дело, и всех нас в таких случаях и впрямь переполняла гордость.

— Потом она оставила меня с миссис Мерфи и побежала искать тебя в доках, — завершила свой рассказ Элси.

Я снова вернул чайник на плиту, а заварку поставил на стол.

— Каким же я был глупцом! Даже представить себе не мог, как тяжело вам дался мой побег. Мне чертовски жаль, Элси…

— Не надо, Микки, — возразила она. — Твоей вины тут нет. Ты всего лишь послушался ма. — В ее голосе звучало сожаление. — Она говорила, что ее рассказ в порту заставил тебя испугаться. Потом жалела об этом — вроде как не следовало нагонять на тебя страху. Но, с другой стороны, если ее слова побудили тебя найти безопасное убежище — значит, все было сделано правильно.

— Ты сказала, что Пэт и Колин тяжело приняли мой уход, — вздохнул я. — А что потом чувствовала ты, Элси?

Она отхлебнула из чашки.

— Ах, я ведь девочка, у меня не такая потребность в старшем брате, как у мальчишек. Тем более ты до побега научил меня счету и грамоте, так что потом я уже могла учиться сама.

— Ты всегда была самой умненькой из нас.

— Когда ты учил меня умножению, говорил совсем другое, — ухмыльнулась Элси. — И все равно я его в итоге освоила.

— Терпения мне всегда не хватало, — смущенно заморгал я.

Склонив голову к плечу, она посмотрела на меня совершенно как Белинда. Ощутив на себе подобный взгляд, понимаешь: женщины — средоточие добра и понимания в этом мире.

— Ты терпел меня, как умел, Микки. И мне этого было достаточно.

Я поблагодарил ее кивком и обвел взглядом комнату.

— О’Хаган меня тогда не искал? Сюда не заявлялся?

— Во всяком случае, я об этом ничего не знаю, — вдруг испугавшись, пробормотала девушка. — Ма ничего такого не говорила.

— Хм…

— Должно быть, он быстро сообразил, что ты его не выдавал.

— А такой план у меня был, — признался я. — Только ма твердила, что это верный способ сыграть в ящик. О’Хаган того не стоил. Зачем из-за него умирать?

— Верно, Микки.

Элси вновь наполнила наши чашки дымящимся кипятком.

— Ма ведь рассказала Пэту, почему мне пришлось уйти?

— Рассказала. Через некоторое время он согласился, что это правильно.

— Согласился… — повторил я.

Пэт никогда не давал понять, что на меня сердится, наоборот: говорил, как рад, что я остался в живых. Я все еще видел его яркую улыбку и чувствовал его дружескую руку на своем плече.

— Он сначала настаивал, что тебе не следовало бежать, — вздохнула Элси. — Да ты ведь знаешь Пэта. Он не сомневался, что вдвоем вы дадите отпор О’Хагану и уладите недоразумение.

Да, в этом был весь Пэт — считал, что любую проблему можно решить кулаками.

— Ма заявила, что он просто чертов придурок, — покачала головой девушка. — А потом ты написал, что у тебя все хорошо, и Пэт перестал нести чушь. Разумеется, в тот день, когда от тебя пришло письмо, ма пришлось удерживать его силой, иначе он сорвался бы в Ламбет.

Я посмотрел на свои руки. Большие натруженные кисти со шрамами и разбитыми суставами, которые ныли в непогоду. У Пэта руки были меньше и тоньше, зато ловчее моих. Помню, как он подпирал колесо левой ногой, перекидывал мешок с плеча на деревянную тележку и привязывал его плоским узлом так быстро, что дольше об этом рассказывать.

— Микки… — неуверенно произнесла Элси, и я поднял взгляд. — Почему ты ушел именно в Ламбет?

По выражению ее лица я понял: причины моего побега девушка знала, однако до сих пор гадала, имелось ли у меня намерение рано или поздно уйти, разработал ли я план заранее.

— Ноги привели. Дальше сил бежать не было.

За окном стемнело, и в свете лампы большие глаза Элси поблескивали любопытством. Похоже, за то время, что я молчал после ухода из Уайтчепела, здесь бродили самые разнообразные догадки — в основном неверные. Сейчас мне ничто не мешало рассказать о прошлом. Дело давнее, и острота переживаний уже поблекла.

— Я бежал два дня подряд. Знал, что О’Хаган отрядил своих людей прочесывать Уайтчепел и Севен Дайлс, так что пришлось отправиться на другой берег. Переночевал в подвале какого-то склада, где кишели крысы, и понял, что нужно немедля найти работу. Припасы закончились, а деньги проедать не хотелось — кто знает, что меня ждало впереди. Вдруг придется уехать еще дальше… Можно было сесть на поезд и покинуть Лондон, но…

— Значит, у тебя был план, — заметила Элси.

— Я не собирался уезжать далеко от вас, так что на следующее утро снова пошел пешком.

— Ну да, конечно.

— Что ты хочешь сказать? — откинулся я на стуле.

— Ты всегда начинал бродить, если тебя что-то беспокоило. — Она улыбнулась, заметив мое удивление. — Ма говорила, что прогулки помогают тебе проветрить голову. Помню, как-то ночью спала с ней, а она точно бодрствовала — я могла сказать по ее дыханию. Ждала, когда ты придешь домой.

— Все-то ты подмечала…

— Ну, чем еще было заняться маленькой девочке? — Элси разлила остатки чая. — Как же ты нашел работу в полиции?

— Прошел милю или около того и наткнулся на полицейский участок Ламбета. У входа стоял молодой парень в форме, и он… — Я заколебался. — Он ничем от меня не отличался.

— Тоже ирландец?

— Нет, такого же роста, и сложен как боксер. Я прошел внутрь и вежливо осведомился, не ищут ли они новых полисменов, а сержант отвел меня к мистеру Гордону, суперинтенданту. Мы поговорили, и он спросил, не в бегах ли я.