— Мистер Конвей еще здесь? — осведомился я.

— Слава богу, что вы наконец пришли, — скорчила рожицу она. — Уж и не знала, как его удерживать. Все ли завершилось благополучно?

— Да, опасности больше нет. Он все в той же палате?

— Конечно.

Она махнула рукой в сторону лестницы, и я двинулся наверх.

Конвей сидел в постели с открытой книгой на коленях. Меня он приветствовал с некоторым удивлением.

— Как, инспектор, снова вы? Что привело вас обратно?

— Пришел сообщить, что наше расследование завершено и вы можете спокойно вернуться домой.

Лоцман пристально посмотрел мне в глаза.

— Знаете, мне не очень-то понравилось, что меня держат здесь чуть ли не насильно.

— Мы только что арестовали братьев Уилкинсов.

— А, вот как?

Он откинулся на подушки.

— Хотел рассказать вам всю историю. — Я немного помолчал. — Кстати, должен признаться: мне пришлось проникнуть в ваш дом.

Конвей поперхнулся, однако возмущаться не стал.

— Ну, значит, так было нужно. Мне скрывать нечего.

— Мы вас не подозревали. Во всяком случае, я точно не подозревал.

Я пустился в объяснения, начав с убийства лоцмана Шмидта.

Конвей слушал внимательно, то восхищаясь, то начиная хмуриться. В самом конце рассказа он похлопал меня по руке.

— Не думайте, я понимаю, что вы для меня сделали. Наверное, первый раз в жизни я благодарен Богу за то, что родился ирландцем.

— В любом случае вы ни в чем не виновны, — добавил я и стал собираться. — Вынужден попросить вас пока не покидать Лондон, поскольку через месяц состоится судебное дознание. Вам придется появиться на процессе.

— Я буду в вашем распоряжении.

— Удачи вам, мистер Конвей.

— И вам, сэр.

Он решительно откинул больничное одеяло.

— Сестра! Где моя одежда?

В общем помещении Ярда почти никого не было, даже в кабинете Винсента свет не горел.

И все же Стайлз сидел за своим рабочим столом. Склонив голову, делал какие-то записи. Услышав мои шаги, он оторвал взгляд от документов.

— Я все рассказал Конвею.

— А! Наверняка у него полегчало на душе.

Потянув к себе стул, я уселся.

— Он и вправду обрадовался.

— Я сообщил Уилкинсам, что Хоутон во всем признался, — сказал Стайлз, отложив ручку. — Объяснил, что они могут избежать виселицы, если дадут показания на своего сообщника. В итоге братья запираться не стали. Как и следовало ожидать, они до последней запятой придерживались указаний Хоутона.

— И в Ситтингборне?

— Да, — кивнул инспектор. — Однако шахта — не их рук дело. Их следующая акция должна была состояться в Сент-Джеймс-холл уже через неделю.

Знаменитый концертный зал вмещал сотни зрителей, и я с облегчением выдохнул.

— Во всяком случае, это преступление нам удалось предотвратить.

— Шмидта действительно убили Уилкинсы, — закончил свой рассказ инспектор. — Сделали это выше по течению реки, как вы и предполагали, а потом привезли его тело на лодке к лестнице в Саутворке около двух ночи, во время отлива. Убийство было совершено для того, чтобы газеты смогли сделать вывод: появление Конвея на борту «Замка» подстроено.

— Они не объяснили, почему от трупа пахло джином?

— Это вышло случайно. Братья арендовали лодку, а там под банкой лежала бутыль. В пути она разбилась, и пальто Шмидта промокло.

— Что ж, понятно. Есть еще что-то достойное внимания? — спросил я, указав на исписанные Стайлзом листы бумаги.

Губы инспектора тронула легкая улыбка:

— Ничего важного. Вам нужно поехать домой отдохнуть. Я уже почти закончил.

Хлопнув ладонями по коленкам, я заставил себя встать.

— Ах да, чуть не забыл, — спохватился Стайлз. — Вот, принесли из Уоппинга уже после того, как вы ушли.

Он передал мне запечатанное письмо. Вскрыв его, я прочел:

Я выдохнул и протянул записку инспектору.

Конец террору… Во всяком случае, на какое-то время.

Добравшись до Дойлов, я поднялся по лестнице. На двери висел траурный венок, и его ленточки развевались на вечернем ветру.

Должно быть, Элси услышала мои шаги — дверь открылась еще до того, как я постучался.

Обняв ее, я глянул на ма, сидящую у стола с чашкой чая. Глаза у нее были красными, но сухими; рука комкала платочек. Слабо улыбнувшись, она воскликнула:

— О, Микки! Проходи, проходи. Выпей со мной чаю.

Я выдвинул стул, пытаясь не попасть вновь на сломанный, однако, похоже, их поменяли местами. Качающаяся ножка словно подчеркивала все неудачи Колина, говорила о его неверных решениях и неспособности исправить то, что так легко было переиначить. Чертовски пожалев, что снова на нем сижу, я впился взглядом в ма.

Дышала она редко и тяжело, но, встретившись со мной глазами, расслабилась.

— У нас все нормально, Микки.

— Давайте-ка я починю стул. Дело минутное.

— Не сейчас. Как-нибудь в другой раз, — мягко остановила меня она.

— Ну, как скажешь.

Потянувшись через стол, ма нежно сжала мою руку.

Так она и горевала — тихо и с достоинством, не напоказ.

В окно упал слабый рассеянный луч солнца, и мы разом обернулись, словно кто-то вдруг вошел в комнату.

Но нет, дверь была по-прежнему закрыта.

Элси налила чай и поставила передо мной чашку с блюдцем.

— Говорят, ты нашел Финна в церкви, в убежище священника, как и предполагал? — спросила она.

Я невольно усмехнулся: ничего в Чепеле не утаишь.

— Да, Элси. Мы погрузили его в закрытый кэб и уже в темноте перевезли в Уоппинг.

Девушка поежилась.

— Он тебе все выложил?

— Как только понял, что это единственный способ спасти свою шкуру, рассказал достаточно, чтобы мы могли предъявить обвинение Хоутону. И не только ему.

— Что с ними будет?

— Сгниют на каторге или будут болтаться на виселице.

— Даже член парламента? — удивилась ма.

— Вполне возможно. — Помолчав, я добавил: — Его жена погибла в Мэйфере. Она тогда была в положении.

— Ах… — грустно вздохнула ма.

— И все равно у него не было права, — сверкнув глазами, пробормотала Элси. — Заставить сотни людей заплатить за то, чего они не делали…

— Да, конечно.

За столом повисла тишина, затем опять заговорила Элси:

— К нам приходил Джеймс Маккейб. — Она кивнула на дверь. — Это он принес венок.

— Серьезно? — откинулся я на стуле.

— Еще передал денег — объяснил, что задолжал Колину, — добавила ма.

— Задолжал Колину… — недоверчиво пробормотал я.

Ма и Элси обменялись взглядами.

— Он заявил, что Колин был ему предан, — объяснила девушка.

— Маккейб упоминал, что сделал Колина своим кротом в шайке Райли?

Вопрос прозвучал довольно грубо, и ма поморщилась. Они с дочерью вновь переглянулись, и Элси ответила:

— Он сказал, что Колин сам предложил.

— Что это ему взбрело в голову?

Интерес мой не был праздным. Мне действительно хотелось понять мотивы Колина.

— Маккейб говорит, что когда-то спас ему жизнь, — вставила ма.

— Спас жизнь? Как это вышло?

— Колин ввязался в какую-то драку в доках, — взяла слово Элси, предупредив меня быстрым взглядом. Я вспомнил, что ма об этом случае не знает, поэтому молча кивнул. — Пырнул ножом одного парня из банды Шейпли. Маккейб переговорил с главарем и убедил оставить брата в покое. Вроде как пообещал, что больше ни одного человека из той банды «Каменщики» не тронут.

Значит, Маккейб и впрямь спас Колина от мести Шейпли. И Колин с тех пор был ему благодарен и верен. Звучало логично. С той минуты, когда Райли мне заявил, что Колин — крот, я долго размышлял над его решением. И все равно, даже учитывая слова Элси, продолжал считать, что за его поступком крылось нечто большее, чем преданность, — независимо от того, согласился ли он на роль разведчика или предложил сам. Обладая общей с Маккейбом тайной, Колин чувствовал себя серьезной фигурой. Для него это значило больше, чем приглашение Райли присоединиться к его шайке.