Но я не знала, что сказать в ответ. В груди у меня было тесно, а губы поджаты, и я попыталась проглотить комок в горле. Что, черт возьми, со мной не так? Он проигнорировал недовольное выражение моего лица и продолжил.

— Это большая битва воли, то во что ты сейчас играешь. Как долго ты сможешь сдерживать свои чувства к нему? Как долго ты сможешь притворяться, что не любишь его? Не все те мелкие игры, в которых тебе нравится притворяться, будто ты играешь.

Его, казалось, не волновал гнев, исказивший мое лицо. Он улыбнулся этому, как будто был прав и наслаждался словами, которые бросал в меня, наслаждался замешательством, которое вызвал во мне. Он неправ.

Он неправ, и я собиралась это исправить. Я открыла рот, чтобы высказать ему все, что думаю о его говно-дерьмовом анализе, когда чья-то рука опустилась мне на плечо. Моя голова дернулась, чтобы посмотреть, кто меня прервал, и остановилась на паре темно-синих глаз, которые заставили бурлящие во мне эмоции бушевать еще сильнее.

— Не возражаешь, если поменяемся парами? — спросил Джеймсон.

Шейн ухмыльнулся мне.

— Конечно, — согласился он, отходя, чтобы заключить Джулиану в объятия, глядя на нее совсем не так, как он смотрел на меня.

Я нервно повернулась к Джеймсону. За предыдущие двадцать четыре часа у нас было несколько поверхностных взаимодействий, немного легких подшучивания. Но теперь я была близка к тому, чтобы оказаться в его объятиях, прижаться к нему. Мы были бы вместе, по крайней мере, на одну или две песни, и это заставило мои нервы трепетать. Наблюдая, как его руки поднимаются ко мне, я почувствовала, что в тот момент, когда мы полностью залечили наш разрыв, давление сжало мою грудь, чтобы все снова стало на свои места.

Ощущение одной руки Джеймсона на моей спине, в то время как его другая переместилась, чтобы обхватить мои пальцы, возбудило меня сильнее, чем все, что Шейн мог заставить меня почувствовать. Почему Джеймсон ощущался так по-другому? Должно быть, слова Шейна спутали все у меня в голове. Конечно, я любила Джеймсона, он же мне как брат. Брат, с которым я целовалась, руки которого были у меня в трусиках. С которым я, возможно, несколько раз кончила.

Ладно, может, и не брат, но я не любила его так, как на то намекал Шейн. Он не знал, о чем говорил. Он был новичком в нашей группе и не понимал нашей динамики. Я могла представить, как это выглядело для других. Он был неправ, и я попыталась забыть об этом и расслабить свое тело. Но я все еще не могла перестать держать себя в руках, боясь слишком расслабиться в объятиях Джеймсона. Не могла выбросить из головы то, как его рука прожигала мне кожу сквозь платье.

— Похоже, у вас был напряженный разговор, — сказал Джеймсон, прерывая мои закручивающиеся в спираль мысли.

— Простая болтовня. — Мой голос прозвучал напряженно, как будто я пыталась изобразить, что ничего не произошло, когда на самом деле это не давало мне покоя. Я надеялась, что он этого не заметил и оставит все как есть. Мои глаза обшарили толпу в поисках отвлекающего маневра. Они остановились на том, как Шейн наклонил голову к Джулиане, а она смотрела на него, улыбаясь, румянец так окрасил ее щеки, что я могла видеть его издалека. — Вот это выглядит напряженно, — сказала я более нормальным голосом, кивая головой в их сторону.

Джеймсон неодобрительно нахмурился.

— Разве он не на десять или пятнадцать лет старше ее? Это как-то неуместно.

— Ну думаю, что если их это устраивает… У каждого свои причуды.

Мышцы, наконец, расслабились от напряжения, в котором я их держала, когда он повернулся ко мне, смеясь. Это был один из тех редких моментов, когда я заставила его рассмеяться. Чувство победы было приятным.

Он притянул меня чуть ближе и прижал к себе чуть крепче, будто боялся, что я убегу, его глаза потемнели, и он перестал улыбаться. Он вгляделся в мое лицо, и напряжение начало возвращаться в мои плечи, я задавалась вопросом, о чем он мог думать, когда смотрел на меня столь серьезно.

Его губы приоткрылись, как будто он хотел что-то сказать, но не мог подобрать нужных слов. Когда, наконец, заговорил, его слова шокировали меня.

— Послушай, я сожалею о том, что сказал, — Джеймсон никогда не извинялся, потому что никогда не думал, что был неправ. По крайней мере, со мной. — Я ненавижу то, что ты перестала приходить на семейные обеды.

Я тоже ненавидела то, что перестала туда приходить. Лу и Джеймсон были единственной семьей, которая у меня была в Цинциннати, и весь предыдущий месяц я чувствовала себя потерянной без них. Облегчение охватило меня при мысли, что все может вернуться на круги своя. Месяц назад я была в таком беспорядке.

Но после слов Шейна, а затем извинений Джеймсона эмоций было слишком много. Я больше не хотела быть такой серьезной. Я не хотела, чтобы напряжение давило на нас все время. Я хотела, чтобы все вернулось на круги своя. Итак, я сделала то, что у меня получалось лучше всего, и держалась непринуждённо, подшучивая над ним.

— Так и должно быть. Это было подло. — Он бросил на меня сухой взгляд, давая понять, что он думает о моем ответе. Я не хотела раздувать ситуацию еще больше, чем она уже была раздута. Но если он смог извиниться, то и я смогу. — Но я вела себя как пьяная, неадекватная сука. Мне тоже жаль.

Его брови удивленно приподнялись.

— Великая Эвелин извиняется, — изумленно выдохнул он.

— Просто подражаю тебе, человеку, который никогда не ошибается, — я закатила глаза.

Он улыбнулся мне.

— Ну, теперь это не так.

— Ха. Ха. Давай просто наслаждаться нашим пребыванием на Ямайке теперь, когда мы можем находиться рядом друг с другом без смертоносных взглядов.

Он притянул меня крепче к своему телу, прижимая мою грудь к своей, и полностью обнял меня. Я подумала, чувствовал ли он, как сильно бьется мое сердце в груди напротив его. Он редко прижимал меня так близко. Обычно любой наш контакт был в целях самозащиты или из-за дискомфорта.

Когда его голова наклонилась, чтобы коснуться моей, я закрыла глаза, наслаждаясь тем, как он прижимался ко мне. Он никогда меня так не обнимал, так мягко и нежно. Обнимал ли меня так хоть какой-нибудь мужчина? Я старалась не думать о том, как горела моя кожа, когда его пальцы гладили мою спину. Я старалась не думать о том, что сказал Шейн, потому что он неправ.

Но когда Джеймсон приблизил губы к моему уху и пробормотал:

— Эви, я не уверен, что вообще могу смотреть на тебя с чем-то, кроме восторга, — мне стало трудно игнорировать то, как сильно забилось мое сердце. Я заставила себя притвориться, что не услышала его, хотя мы оба знали, что я все слышала.

Мы только что преодолели проблему, чтобы вернуться к нормальной жизни. Я не хотела нарушать это равновесие, из-за его признания в том, как он меня видит. День был долгим и наполненным слишком большим количеством алкоголя, солнца и любви, чтобы мыслить здраво. Я ведь могла абсолютно ошибаться в том, что он имел в виду. Возможно, он был в восторге от того, насколько я его раздражаю. Возможно, я все-таки неправильно его расслышала.

Но я точно это слышала. Хотя я и не хотела этого.

— Вот так, — я отступила назад после того, как сделала последний стежок на платье Лу. Она стояла перед зеркалами в полный рост в своей комнате. Солнечные лучи, проникающие через открытые двери позади нее, придавали ей неземной вид и заставляли ее сиять таким сиянием, какого я никогда раньше не видела. Она выглядела безупречно, и я не могла быть еще счастливее за свою подругу.

Она провела руками по винтажному белому кружеву, покрывавшему ее бедра.

— Эвелин… — прошептала она, поворачиваясь ко мне со слезами на глазах. — Это самое красивое платье, которое я когда-либо носила. Как мне отблагодарить тебя за это? Я просто… Оно идеально.

Мое сердце наполнилось гордостью от ее слов. Увидев ее в этом платье в день свадьбы, я полюбила его больше, чем все остальное, что я создала. Она дала мне несколько пожеланий: винтажное, уникальное, пляжное, но все равно очень свадебное, и позволила мне самой следовать им. У нее была тонкая фигура с великолепным изгибом бедер, и я создала облегающую юбку, отделанную винтажным кружевом, с небольшим шлейфом, ниспадающим по всей длине ее ног. Верх был отдельным, но из того же материала. Он был укороченным и свободно свисал на груди, а тонкие бретельки-спагетти удерживали его на плечах. Фестончатый край топа шелестел по ее животу и обнажал пресс, над которым она так усердно работала.