Нелюб вздрогнул и распахнул глаза. Первым порывом Мстиславы было отдёрнуть руку, но она сдержалась и продолжила бережно промокать рану. Несколько мгновений зазимец недоверчиво смотрел на Мстиславу, но, наконец, его настороженное лицо расслабилось.

Завершив, Мстиша хотела отвести руку, но Нелюб вдруг взял её в свою. Белая, холёная ручка казалась совсем крошечной на его большой, грубой ладони, и зазимец разглядывал её с простодушием ребёнка, изучавшего невиданную диковинку.

Мстислава затаила дыхание. Отчего-то сильно забилось сердце. Новое, непонятное и оттого пугающее чувство заставляло его отчаянно трепетать в груди. Не в силах выносить волнения, Мстиша с трудом проговорила:

— Мазь бы какую…

Её слова вернули Нелюба в действительность, и он мягко выпустил Мстишины пальцы.

— Ничего, — помытчик как-то горько улыбнулся и добавил: — заживёт как на собаке.

Княжна потупилась.

— Это всё из-за меня. Если бы я послушалась и надела платок, если бы не уговорила тебя зайти сюда… Прости меня.

Должно быть, она впервые в жизни извинялась, даже не сознавая того.

Нелюб нахмурился.

— Не твоя вина, что у какого-то проходимца нет совести, и уж точно не стоит оправдываться за желание выпить кваса в придорожной харчевне.

Теперь пришёл черёд Мстиславы подозрительно коситься на своего спутника. Она-то была уверена, что после такого Нелюб станет злиться, и за дело. Но зазимец не дал ей времени на долгие размышления. Он поднялся, поправляя сбившуюся одежду.

— Нам лучше поторопиться.

Выйдя с постоялого двора, они шагали по большой дороге, но потом снова свернули на лесную просеку. Слова хозяина явно встревожили Нелюба. Он неохотно делал привалы и всё время озирался по сторонам. Кроме привычного ножа теперь на его поясе висел и топор.

Во время очередной остановки зазимец велел Мстише сложить ценные вещи в перемётную сумку и держать её при себе. Сам он сделал то же самое.

Как бы помытчик ни старался скрыть своё беспокойство, оно всё равно передалось княжне и, в волнении закусывая губу, она то и дело взглядывала на спутника.

— В Зазимье одна дорога — через реку, — наконец, объяснил Нелюб. — Впереди будет мост, единственный на всю округу. По-другому не переправиться. Ближайший брод верстах в десяти, да и тот ненадёжный — вон какой дождь прошёл. Сколько бы мы ни петляли по лесу, а мост никак не обойти.

Мстиша устало переступила с ноги на ногу. Вечерело, и она думала лишь о ночлеге. Весь день помытчик подгонял её, не давая как следует отдохнуть.

— Может, обойдётся? — с надеждой спросила она.

— Будь я разбойником, то лучше места бы не придумал, — покачал головой Нелюб. — Ладно, попробуем. Нам бы только на той стороне оказаться, там уж найдём, где схорониться.

Когда спутники вышли к реке, уже почти совсем стемнело. Мстислава выдохнула с облегчением, ещё издалека завидев пустой мост. Но стоило им приблизиться, как из-за устоя на дощатый настил по одному начали выходить четверо молодчиков, красноречиво поигрывающих дубинками и ослопами.

Нелюб остановился и взял девушку за руку, когда позади послышался топот копыт. Оглянувшись, княжна, холодея, распознала чубатого.

— Ну вот и свиделись.

Судя по ещё более разбитному, чем прежде, голосу, он был хмелён.

Нелюб попытался шагнуть назад, но чубатый свёл брови и ударил лошадь пятками, вынуждая спутников отступить к мосту. Зазимец сжал ладонь Мстиши и, развернувшись, двинулся вперёд, втягивая за собой неохотно идущую кобылу.

— Что ж это вы, люди добрые, нам путь преградили? — продолжая всходить на мост, громко спросил он разбойников.

Мстислава одной рукой вцепилась в Нелюба, а другой прижала к груди сумку. Сердце стучало как бешеное. Она пробегала глазами по тёмным очертаниям незнакомцев, тщетно пытаясь рассмотреть их лица в опустившихся сумерках. В ноздри ударил свежий запах реки, и, бросив короткий косой взгляд, Мстиша не увидела, а скорее почувствовала бурлящую быструю воду.

— Пропустите, не берите грех на душу, — продолжал увещевать лиходеев Нелюб.

— Дрехайте лабуту у дрябожь, карюка масеновская! — гаркнул чубатый, перебивая зазимца.

Всё случилось так быстро, что Мстислава ничего не успела понять. Нелюб резким движением скинул с плеча сидевшего там Бердяя, заставляя птицу с пронзительным криком взвиться в воздух прямо перед строем разбойников. Почти одновременно зазимец отшвырнул повод и, сгрёбши Мстишу в охапку, бросился с ней к краю моста.

Мстислава успела лишь удивиться тому, каким горячим даже через одежду оказалось тело Нелюба, прежде чем он, крепко прижимая её к себе, сделал шаг в чёрную гудящую пустоту.

Мстиша пришла в себя от того, что её выворачивало наизнанку. Казалось, грудь разрывало на тысячу мелких клочков. Горло саднило, точно его изнутри драли звериные когти, а из носа и рта хлестала вода, желчь и сопли. Дышать было нечем, и Мстислава в ужасе попыталась сделать глоток воздуха, но вместо этого разразилась страшным булькающим кашлем.

Где она?

Холодно. Мокро. Темно.

После нескольких попыток всё-таки удалось продохнуть, но судороги продолжали скручивать ставшее чужим тело. Мстишу ещё раз вырвало, но зато теперь она смогла дышать почти свободно.

Мстислава хотела пошевелиться, но ни руки, ни ноги не слушались, а в голове колыхалась тёмная муть. Перестав сопротивляться происходящему, девушка безвольно обмякла, сосредоточившись только на дыхании.

Беспамятство начало понемногу отступать, а следом стали возвращаться чувства. Пальцы коснулись земли, и Мстиша поняла, что висела вниз головой. Было очень неудобно. Тело ломило, особенно сильно болели рёбра и живот, в который упиралось что-то жёсткое.

Давление усилилось. Если бы в желудке оставалось содержимое, её бы снова стошнило, но теперь он был совершенно пуст, и девушка лишь вымученно простонала.

— Слава Громовержцу! — облегчённо выдохнул Нелюб откуда-то сверху, и Мстислава поняла, что болталась на его колене.

Нелюб подхватил её, точно тряпичную куклу, и усадил на землю, отчего закружилась голова. Зазимец рухнул рядом, привалив Мстишу к себе, чтобы она не упала. У неё не было сил взглянуть на помытчика, но видит Пресветлая Богиня, от его полного нескрываемого облегчения голоса Мстиславе стало чуточку лучше.

Она слышала тяжёлое дыхание и чувствовала спиной, как сильно вздымалась и опадала грудь Нелюба. В скудном свете то появлявшейся, то исчезавшей за рваными облаками луны маслянистая поверхность реки казалась обманчиво неподвижной, но Мстиша ощущала гул быстрой воды.

Девушка пошевелилась, и зашуршавшая под её весом галька вывела зазимца из усталого оцепенения.

— Нужно уходить. Нас отнесло далеко, но они всё равно могут найти. Посиди, я мигом.

Нелюб осторожно высвободился из-под Мстишиного тела и, удостоверившись в том, что девушка сохраняет равновесие, не без труда поднялся на ноги. Пошатываясь, он добрёл до кромки воды и, положив правую руку на сердце, принялся что-то шептать, прикрыв глаза. Затем Нелюб рассеянно пошарил ладонями по одежде, и, не найдя того, что искал, вынул из уха серьгу и кинул в реку. Поклонившись до земли, он опять что-то пробормотал, и до Мстиславы донеслось только негромкое «отпустил».

Вернувшись, Нелюб принёс Мстише пригоршню воды умыться, а потом помог встать. Положив Мстишину руку себе на пояс, он обнял девушку и повёл в сторону леса. От слабости у Мстиславы подкашивались колени, и через несколько шагов зазимцу пришлось остановиться, чтобы взять её на руки. Рубашка помытчика насквозь промокла, но горячая кожа почти обожгла Мстишину щёку, когда её голова безвольно повалилась на грудь Нелюба.

Зазимец сам едва держался на ногах, и княжна чувствовала, как от усилия подрагивали его напряжённые мышцы. Бережно усадив Мстиславу спиной к стволу сосны, он ласково, точно ребёнку сказал:

— Обожди здесь.

Без помытчика, исчезнувшего в зарослях, сразу стало холодно, и девушка поёжилась, с отвращением кутаясь в сырую накидку. Мокрая коса оттягивала голову. Нащупав ремень сумки, висевшей через плечо, Мстислава наконец начала вспоминать. События неохотно выстраивались в ряд: драка на постоялом дворе, долгая дорога, мост, лихие люди, а потом — чернота…