«Да что б тебя, трохиды драли, придурок…»
В очередной раз выругавшись, я принялся снимать штаны. Портить дорогую походную одежду и снаряжение не хотелось. На скритов и их коконы я охотился далеко не первый раз и в отличие от остальных ловцов имел тайное преимущество. Яд из плетевых желез, каким бы странным это не казалось более всего напоминал змеиный, хотя по строению и внешнему виду скриты относились к кошачьим. Ядовитые выделения производились в железах на уплотнённом кончике. Расовые особенности и нужные встречи вкупе с наплевательским отношением к запретам сородичей не раз спасали меня от когтей и яда.
Изменять тело было больно. Самка из меня получилась мелковатая. Не смотря на внушительный по меркам морфов рост, до массы черной когтистой девочки я чуток не дотягивал. Все остальные особенности, впрочем, были в наличии — и зубы, и лицевые пластины, и ядовитые крючки плетей, и даже те самые пресловутые феромоны, от которых у самцов срывало крышу. Шумно вздохнув, пошевелил покатыми боками с плотным пластинчатым панцирем и старательно встряхнулся, отмахиваясь от инстинктов убитой самки, чей слепок хранил с той самой удачной охоты.
Вздохнул еще раз, привыкая к звериному телу, и вышел из-за камней.
Самцы, увлеченные своей охотой, заметили и почуяли меня не сразу. Даже дразнящему аромату течной самки потребовалось время, чтобы достичь их обоняния. Тем более, что пах я не так, как они привыкли. Аромат их самки, наверняка, немного отличался от аромата той, которую я семь лет назад я убил в лесах рядом с восточными склонами Манораяр.
Однако же и этот запах подействовал на четверку хищников безотказно. Скриты развернулись ко мне все разом, ни один не остался равнодушным. Приближаться они не торопились, все-таки условия для случки не изменились — будущей мамаше всегда требовалось много еды. Однако по их мнению самка так вкусно пахла, сама вышла навстречу. Первым не выдержал крупный. Едва слышно пощелкивая и пофыркивая, прижал плети к спине и почти пополз в сторону манящего аромата.
Мог бы, честное слово, усмехнулся бы. Видеть этого хищника таким не удавалось никому и никогда. Кроме меня, да! Воодушевленный внезапной благосклонностью, самец даже позволил себе приподняться и на полусогнутых двинуться мне за спину. Умер он, почти закончив этот свой маневр. И умер, несомненно, счастливым. Удивительно, но яд самки убивал самца практически мгновенно — такой вот извращенный выверт эволюции. С остальными тремя я расправился уже возле самой расщелины, каждую секунду ожидая от засевшего внутри подранка какой-нибудь пакостной неожиданности и одновременно искренне радуясь своей бронированной шкуре.
Очередная вспышка боли скрутила гораздо сильнее, чем при первом изменении. Звериная аура каждый раз словно сопротивлялась, не хотела отпускать. Я сжал зубы, переживая завершающий виток трансформации и остался лежать на прогретой за день земле. Сердце сбоило. Среди своих сородичей, я считался не особенно умелым, в основном они восторгались и завидовали скорости, с которой я получал слепок ауры — всего пара секунд — самый лучший известный результат.
Наконец, мышцы перестало сводить от остаточных спазмов. Я приподнялся и сел на корточки, оглядываясь вокруг. На шум (и на запах еще одной самки) вполне могли явиться незваные гости. Но пока в окрестностях было тихо, а путь к расщелине оставался чистым. Задерживаться вблизи от туш не стоило. Очень скоро сюда нагрянут остальные озабоченные когтистые мальчики.
Из узкого лаза после скоротечной расправы не доносилось ни звука, а лезть внутрь я совсем не горел желанием. Мне-то, в отличие от скритов, было вполне ясно, что неведомое существо, ловко схоронившееся в расщелине, вполне может обладать достаточной расчетливостью и хитростью. С осторожностью оставив между собой и загнанным в ловушку подростком несколько шагов, я тихо и миролюбиво произнес в черную пустоту провала:
— Приятель, я бы на твоем месте не сидел там долго. Очень скоро сюда сбегутся другие самцы и тогда я не дам за твою жизнь и ломанного таланта[23]. Может, выйдешь и поговорим?
— Может и выйду, — раздался из расщелины глуховатый голос с болезненными нотками. Я был прав, он никак не мог принадлежать взрослому. Тяжко вздохнув, я решил, что остатки совести не позволяют мне бросить на произвол судьбы раненого подростка независимо от его расы.
Отступив еще на несколько шагов я с нетерпением наблюдал, как из разлома появляется на свет сначала худенькая, перемотанная грязными тряпками рука, а затем уж голова, покрытая тонким выцветшим платком.
— Помоги! — просипел мальчишка, шаря рукой по земле, силясь найти надежную опору, чтобы вытянуть наружу потяжелевшее от потери крови тело.
Прежде чем протянуть руку, я внимательно рассмотрел свою находку. Мелкий и тщедушный, с осунувшимся бледным лицом — парень едва достал бы мне до ключиц. Одет он был разномастно и на первый взгляд бестолково, но, как оказалось, с умыслом бывалого путешественника — на нем не нашлось ни одной болтающейся тряпки, способной зацепиться за что ни попадя, ни одной бесполезной вещи. Одно это уже обрадовало, возможно и обузой в дальнейшем пути мальчишка для меня не стал бы. Явно угадав мои мысли из-под края замызганного платка блеснули голубые настороженные глаза.
— Ты кто такой? — хмыкнул я, крепко ухватывая протянутую руку повыше локтя и резко дергая на себя.
Мальчишка хрипло кхыкнул, вылетев из расщелины, как пробка из бутылки. Я перевел взгляд с перепачканного лица в ту сторону, откуда мне послышались странные звуки, и тут же беззвучно охнул: песчаник! У самого края убежища со слабым шелестом дернулся и свернулся широким кольцом снежно-белый хвост с сероватым налетом на чешуе. А уж от второй догадки мне и вовсе стало кисло. От рывка слабо повязанный на голове платок свалился спасенному на худые плечи, открыл длинные платиновые волосы, заплетенные на незнакомый манер. Сразу за левым ухом начинались три выпуклые косы. В центральную, самую толстую собрали большую часть волос, а две более тонкие плели по бокам от нее. Косы пересекали затылок наискось, разделяясь на десяток более тонких с правой стороны шеи и свисая с правого плеча. Остальные мелкие и не очень косички замысловато сплетались, скрещивались и словно перетекали из одной в другую в произвольных направлениях. В районе лба в волосы вплели узкий обруч из черненного серебра с выпуклым глазом едва заметно мерцающего опала. Я ничего не имел против длинных кос, сам много лет заплетал боевую. Однако эта прическа никак не могла принадлежать мальчику, как и тонко-изящная хрупкость, которую по незнанию я принял за худобу. Так спасал я вовсе не парня, а девушку. Хотя какой там девушке, малолетней безмозглой девчонке!
— Барият, — гордо ответила змеехвостая, отлепляясь от меня.
— Трохидова пасть! — выругался я, осознавая во что именно вляпался благодаря своей неуемной жалостливости. — Что ты тут забыла, идиотка?
Глава 6
Словно бы в насмешку над моими сомнениями все решилось без моего участия.
Как оказалось, я настолько глубоко погрузилась в свои далеко не радостные размышления, что весь путь к внутренней части терема прошел мимо меня. И только после мягкого щелчка замка пришла в себя, огляделась и опешила, обнаружив в спальне за плотной суконной шторой княгиню Люты.
Светава ехидно-презрительно фыркнула на недовольство своего высокого спутника, проплыла мимо него с грацией грузовой шхуны, чьи нижние палубы забиты товаром, и попыталась обнять меня. Округлый живот, ставший для меня полной неожиданностью, не позволил ей подобное проявление чувств, но женщина нисколько этому не огорчилась, ухватив меня за руку, повлекла к мягкому диванчику у окна. Я приветственно кивнула шедшему за ней следом побратиму Умира, очевидно, приставленному братом к непраздной супруге.
Сложно было найти женщину, более не похожую на моего сурового и строгого старшего брата и более ему подходящую. Сдержанная, на первый взгляд, излишне равнодушная к окружающим, Светава, тем не менее, притягивала к себе взгляды всех мужчин, обладая шармом и врожденным аристократизмом, который сложно воспитать и приобрести, и которого я сама, несмотря на все строгое воспитание, была напрочь лишена.