Мало того, пришедшая в мой дом в сопровождении родителей девушка показалась мне не просто болезненно робкой, но совершенно пустоголовой, к тому же, твердо уверенной, что после обряда станет мне ровней. Мне, у которого за плечами остались десяток лет службы при дворе ллаэрла и многолетняя школа интриг в Совете Предиктов[4]. В чем равной мне могла стать эта домашняя девочка, если с самого ее появления на нашем пороге было видно, что она полностью лишена собственного мнения, во всем полагается на суждения и вкусы родителей. Даже на смотрины и то вырядилась в унылую до оскомины черно-серую поневу, волосы заплела в косу столь туго, что ни единой волосинки не выбилось, и свято верила, что я обращу на нее свое внимание.

Большую часть вечера я только подтверждал свое первое впечатление, пока случайно не встретился взглядом с кандидаткой в супруги. Заглянул в ее глаза и понял, что меня так злило и раздражало на протяжении всего ужина. Ее глаза… Они будто принадлежали совершенно иной личности, будто в плоском пыльном портрете кто-то прорезал смотровые оконца, и теперь через эти отверстия заглядывала в мир огненная саламандра. Взгляд Чаяны меня обжег. И я далеко не сразу осознал, что они походили на бешенные глаза раненного, загнанного в клетку дикого зверя, который дошел до той степени отчаяния, что готов рвать любого ради глотка свободы.

Родители тем временем смотрели на меня просительно, не решаясь выказать недовольства моей отстраненностью — характер у меня был не сахарный. И я сдерживался, молчал, изучал эту гостью, знал, что родители правы, что мне давно пора обзавестись семьей, что они желают мне добра. Ни родители, ни старшие сестры не понимали, что для меня важнее всего не преданная молчаливая супруга, не целый выводок детей от нее, что в моей жизни есть цель гораздо более глобальная и значительная, что мне плевать на житейские мелочи. И на девушек, готовых ради «простого женского счастья» принести себя в жертву моим амбициям, мне тоже начхать.

Как же я их всех презирал! Вот таких, закованных в строгие рамки этикета — белоснежная нательная сорочка, верхняя рубаха, цветастая понева, подпоясанная неизменным кушаком, коса (куда уж без нее!) — правильных до самодовольства, малахольных идиоток. Родители поставляли их для смотрин с тягостной для меня периодичностью. Ради скучных этих свиданий приходилось то и дело отказываться от действительно необходимых встреч, менять собственные планы, отвлекаясь от того, что я считал по-настоящему важным. А уж сколько сил и времени я каждый раз тратил, чтобы без конфликтов избавиться от очередного навязанного знакомства… В первое мгновение показалось, что с Чаяной будет гораздо проще. Девушка не производила впечатления опасного противника, казалась всего лишь очередной восторженной дурочкой. Переломить ее интерес и первую увлеченность было делом плевым. Пять минут беседы, правильно подобранные слова — и любые положительные эмоции превратятся в страх.

Грубить я не любил, однако с некоторыми молодыми девушками завуалированное хамство приносило самые впечатляющие результаты. Вот и в этот раз я резонно решил прибегнуть к давно зарекомендовавшему себя методу — указать невестушке на ее место в нашей будущей семье. Как же я ошибался. За маской трогательно-безобидной лани скрывалась тигрица. Мало того, что она не просто не испугалась, она прилюдно осмелилась огрызнуться и напасть.

Удар этой крепкой ладошки вряд ли мог причинить мне боль. Даже самую малую. Но те капельки крови, что остались на ее пальцах, сорвали в моей голове последние ограничители. Я впервые в жизни почувствовал не просто азарт, а настоящий охотничий инстинкт, почувствовал, что хочу поймать того, кто посмел мне перечить. Поймать и… что? Уничтожить? Нет! Заставить признать мое превосходство? Возможно. Присвоить себе? Несомненно! Все эти эмоции кипели во мне, а молоденькая девчонка, которая не имела представления о том, что на нее открыли сезон охоты, при взгляде на меня неприязненно морщилась.

Растерянное восклицание матери привело меня в чувство, заставило затолкать поглубже желания и инстинкты и успокоиться хотя бы до конца вечера. Медленно до меня стало доходить, что она пустила кровь ненарочно, всего лишь царапнула щеку выпуклой завитушкой на резном браслете. Дошло и то, что она задела меня за живое совершенно случайно, что не было никакой попытки взять надо мной верх. Просто так сложились обстоятельства. Однако, в целом эта простая истина ничего не поменяла — усмирять внутренний азарт я не собирался.

Выбранная жертва оказалась не такой уж слабой и глупой? Не беда, так даже интереснее, а то какая же охота без куража и задора? Какая же охота без попыток дичи сбежать или слегка потрепыхаться в когтях хищника? К концу ужина я даже успел оценить острый ум приглашенной в наш дом гостьи. Она с легкостью поддерживала ничего не значащую беседу, умела интересно говорить о пустом, выведывала подробности моей биографии, о себе при этом не сообщая ничего важного. Мой интерес разгорался все сильнее. Щеку ощутимо пекло в том месте, где украшение оставило свой след. Забываясь, я то и дело касался царапин пальцами, однако тут же одергивал себя, криво улыбаясь. Кажется, мое поведение, в отличие от того первого грубого высказывания, перепугало гостью не на шутку, отчего я испытывал странное удовлетворение.

Остаток вечера я выискивал и неизменно находил все больше подтверждений хищному характеру теперь уже точно своей невесты. Находил и балдел в предвкушении. Украдкой, когда чувствовал, что ее внимание обратилось на кого-то другого, изучал ее, пытался разгадать в ней ту основу, тот внутренний стержень, из которого могла вырасти столь свободолюбивая натура.

Очередное прикосновение к разуму богини вышло коротким, но невероятно глубоким. Под закрытыми веками вспыхнул, обжигая сетчатку, звездный мост, однако его тут же заслонила тень. Высокая фигура посланника, сотканная из мрака, окутанная сияющим ореолом, шагнула ко мне и опустилась рядом на остывающий песок.

— Приветствую тебя, верховная. Мир твоей земле и твоему небу.

Я утерла со щек слезы и покрепче ухватилась за массивное древко посоха — мой единственный якорь.

— Да минует тебя буря, — выдохнула я, а потом поняла, что и кому сказала.

— Бури мне теперь не страшны, луноликая, — иронично хмыкнул посланник. — А теперь, раз уж мы проявили друг к другу необходимую вежливость, стоит поговорить о важном. Как бы мне не хотелось обратного, надолго задержаться я не смогу.

Я понимающе кивнула и протянула ему руку ладонью вниз. Так же, как делала при каждой нашей встрече. Прикосновение сильных пальцев обожгло меня холодом так сильно, что рука онемела почти до локтя. Я охнула, и ухнула в видение. Мне показалось, что меня дернуло куда-то вперед, с размаху впечатав в невидимую преграду. Удар оказался настолько силен, что я повалилась на колени. Тело мое ломало и корежило — то была плата за навязанный телу дар пифии. Это нельзя было назвать судорогами. Сомневаюсь, что у целителей нашлось бы подходящее описание тому, как выгибало и выкручивало меня. Я же не стала сдерживаться, кусая губы, как пыталась в ночь знакомства с посланником. Жуткий вопль боли, перемежаемый хрустом костей, разорвал тишину ночи. Кричала я не переставая. Легче от этого не становилось ни капли, но и терпеть безмолвно не было никакой возможности. Во время видений мозг мой совершенно отключался.

А потом разум богини вобрал в себя мое сознание, и оглушительный крик мгновенно стих. Нет, я вовсе не стала частью звездной странницы, не соединилась с ней в единое целое, просто на пару мгновений моя душа попала туда, куда все отправляются после смерти и где ожидают очередного рождения.

Боги не могут жить в физическом мире. Они существуют на другом плане бытия. И лишь изредка могут являть смертным свою волю, меняя их жизни, карая и милуя. Нет, я не умерла, коснувшись богини. Но я определенно стала частью чего-то не живого.