— Брось каку! — Велел Найло, содрогаясь всем телом, стараясь не смотреть на руку котуля, сжимающую это мерзкое дохлое тело. — И принеси воды. Много-много воды.

Дохромал до ближайшего холма, уселся наземь и, шипя, стал закатывать штанину на правой ноге. Укус был ниже и левее колена, в ямке под выступом мышцы — две алые точки на побелевшей коже.

Это же надо настолько утратить связь с реальностью! Настолько вляпаться на ровном месте!

Йеруш рванул застёжку своего рюкзака, сунул руку в недра, завозился там, раз за разом сердито отпихивая красный замшевый конверт, который всё лез под руку, лез под руку и хотел знать, не желает ли Йеруш открыть его, наконец-то открыть его, а то вдруг укус змеи смертелен и Найло умрёт в этих серо-жёлтых холмах, так и не успев сделать в своей жизни ничего особенно важного и не заглянув напоследок в красный замшевый конверт, который все эти годы только наполнял, но никогда не заглядывал внутрь, никогда не доставал из него предметы, которые… Сдавленно ругаясь, Йеруш в очередной раз отпихнул конверт и наконец нащупал в рюкзаке ремень, которым связывал штативы.

Беззвучно шевеля губами, щурясь от неистово поярчевшего солнца, старательно и туго перетянул ремнём ногу над коленом. Руки дрожали, руки знали, что времени мало. А когда его было много? Следом Йеруш выдернул из рюкзака нож, но тут же бросил обратно, пробормотав: «Некроз? Дудки!». Скрючившись загогулиной, напоминающей знак ₰ — отрывистое «р» — потянул ногу ко рту, не без труда достал губами рану и принялся отсасывать яд. Плевался долго, пока не занемело бедро и не закружилась голова.

Вернулся Ньють с баклагой воды. Йеруш отполз в тень холмистого склона, взял баклагу и принялся пить. Хотя не хотелось.

Ну а что тут ещё делать. Только лежать и пить, пить и лежать, пока организм не справится с ядом. Да, вот ещё…

Потащил к себе рюкзак, удивившись, до чего же тот стал тяжёлым. Порылся в нём, старательно держа в мутнеющих мыслях предмет, который хотел найти, но не нашёл. Решил попробовать позднее, когда отдышится. Очень нужно было отдышаться. Просто полежать и отдышаться.

Полуденное солнце поджаривало воздух. Едва заметный ветерок шуршал серо-жёлтой пылью. Где-то вдали орала птица. Ньють забился в самую тенистую складку холмистого склона и встревоженно, неотрывно смотрел на Йеруша, вцепившись пальцами в свои щёки, вздёрнув уши, блестя глазами.

В теле Найло закончились силы, а ещё в нём заканчивался воздух. Сердце убежало из груди в голову и пыталось вырваться наружу, колотясь в виски, от этого голова шла кругом и тошнило, словно… словно… Что-то вертелось в памяти. Что-то связанное с Университетом, ночью, грохотом прибоя… Да, точно, тот единственный раз, когда Йеруш набрёл на студенческую вечеринку, да ещё зачем-то там остался. Наутро у него лопалась голова, лопались глаза и пересохшие губы, распухший язык не помещался во рту. Откуда-то появились глубокие следы ногтей на плечах. Почти ничего из ночных событий Йеруш не помнил и был твёрдо уверен: это лучшее, что память смогла для него сделать. Тело ослабло и не справлялось с простейшими движениями, тряслись пальцы, дрожали ноги. Неистово хотелось пить, пить, пить, не останавливаясь, но вся попавшая внутрь Йеруша вода тут же извергалась из Йеруша в помойное ведро.

В тот день он был уверен, что умирает. Сейчас его тошнило ничуть не меньше, и сердце бубухало в голове очень похоже, и силы ушли из тела совсем.

— С той разницей, что сейчас я не умираю, — прерывисто дыша, прошептал Йеруш расплывающимся кругам перед глазами. — Это всего лишь укус змеи. Гораздо безопаснее студенческой попойки.

Старательно собрался с мыслями, заставил тело протянуть руку к рюкзаку и долго рылся там, плохо понимая, что за вещи подворачиваются ему под руку. Вяло отпихнул красный замшевый конверт. Наконец нащупал коробку со шляпками губчатых грибов, которые растут в болотистых лесах Уррека. Как-то раз в таком лесу Йеруш ткнул Илидора в ключицу тлеющей веткой.

Найло с трудом проглотил одну грибную шляпку, не жуя. Теперь нужно немного подождать, а потом — снова пить и лежать. Лежать и пить. Тошнота накатывала волнами, но и гриб, и выпитая вода оставалась внутри Йеруша. Какое-то время он лежал, неспособный на новое усилие, потом снова подтащил к себе баклагу и сделал ещё несколько глотков. Баклага стала почти неподъёмной. Тело мелко трясло, то словно поднимало над землёй, то вдавливало в серо-жёлтую пыль. В голове бурлила лава такаронских подземий, а из этой лавы кричали знакомые голоса, кричали о своих обидах, несбывшихся надеждах, об ожиданиях и разочарованиях, они взрезали голову, жгли горло, втыкали спицы в грудь.

Йеруш знал, что может сохранять ясность сознания, даже когда ему втыкают в грудь спицу. Он лежал в тени холмистого склона, дышал, прихлёбывал воду из баклаги и ожидал, когда ж это всё закончится. Тело мучилось отдельно от ожидания, голова погружалась в свои извечные кошмары, и Йеруш отпускал тело мучиться, а голову кошмариться, а сам цеплялся за ту искорку сознания, которая говорила ему, что всё это закончится. Конечно, всё закончится.

Кипящая лава терзала тело, обжигала грудь и шептала, что Йеруш Найло не дойдёт. Это невозможно. Ему никогда ничего не удаётся.

Звучащие в голове голоса заунывно тянули одну ноту: ноту несбывшихся надежд. Голоса твердили, что разочарованы, даже не произнося этого слова, не произнося никаких слов вообще — одним лишь своим тоном, одной бесконечно тягучей нотой несбывшихся надежд.

Тело корчилось в лаве и стенало, что оно не сможет больше ходить, даже если захочет. Но тело и не захочет — в этом нет смысла, ведь оно всё равно не дойдёт.

Иногда из головы пропадали мысли, а тело растекалось в своём убежище вялой нагретой тряпочкой. Ньють молча выползал из тени и поил Йеруша водой из баклаги. Вода текла Найло в рот, проливалась на шею, щекотно стекала на плечи, впитывалась в рубашку. Среди лавы, воды и шуршания пыли Йеруш не мог вспомнить что-то очень важное. То, что поможет подняться на ноги, когда тело снова это сумеет, даже если оно больше не хочет подниматься. Оно должно и всё тут.

К вечеру, когда солнце уползло за макушки холмов, кипящая лава медленно стекла с тела Йеруша. Мысли и голоса стали тише, события давно минувших дней выстроились в стройную ясную цепочку, и Найло удивился, как это он не мог вспомнить о том, что помогало ему встать на ноги, встать и идти. Ведь он никогда не забывал об этом, никогда с того дня, он на всю жизнь запомнил, как стоял в хорошо освещённом коридоре, прислонившись спиной к двери, смотрел на обитые бархатом стулья под стенами и…

Ньють набросил на Йеруша одеяло. Найло, не открывая глаз, нащупал стягивающий ногу ремень, вслепую расстегнул его и с болезненно-блаженным вздохом растянулся на земле. Нужно поспать. Поспать и потом продолжить свой путь.

Утром он это сумеет. Ведь он вспомнил, как подниматься на ноги.

Йеруш скукожился под одеялом. Укушенное место ныло и пульсировало, рубашка на груди и спине вымокла от пота и пролитой воды. Хватит. Он вспомнил. Хватит, хватит, заткнитесь, голоса в голове, уйдите прочь, картинки из прошлого, дайте просто поспать, не нужно больше, достаточно, ну!

Но они не унимались. Твердили своё снова и снова, швыряли его на годы назад, бесконечной спиралью разматывали перед ним события, ожидания, стремления, надежды и заунывные звуки неумолкающих разочарованных голосов…

С шестнадцати лет Йеруш учился самостоятельно, насколько это позволяли свободное время и библиотеки — домашняя и городская. Всё, что так или иначе касалось воды, он изучил в минувшие годы, а теперь погрузился в смежные сферы. Основательно углубил познания в живологии, вывел целый ряд интересных закономерностей влияния воды на расселение и развитие эльфов, а главное: сумел понять, как можно отстранённо систематизировать свои наблюдения за миром и дисциплинировать разум.

Йеруш выяснил, что именно способность к занудному, беспристрастному, глубокому анализу — самое главное для каждого, кто намерен всерьёз заниматься какой-либо наукой. Йеруш пока ещё не придумал, каким образом сможет изучать гидрологию, если родители даже не хотят ничего слышать об этом, — зато понимал, каким образом может сделать себя немножко более готовым к будущему, которого так страстно желает.