— Ага, ну понятно, — прозвучал в разреженной тишине голос матери, — компаньоны Йеру не очень-то нужны, да?

…Тоще-ломкий силуэт Йеруша Найло давно затерялся среди массивных стволов кряжичей, а золотой дракон и ездовой мураш всё смотрели и смотрели эльфу вслед.

К чему Илидор был не готов — это что Фодель взбеленится, когда узнает о его скором уходе. Дракон был уверен, что жрица воспримет эту весть как раз с большим облегчением — в последние дни они так глупо и неизбежно сердили друг друга, и дракон часто видел, как Фодель на что-то шёпотом жалуется Кастьону, и ловил на себе сумрачные взгляды Кастьона, и очень хотел набить ему лицо. Илидору настолько мучительно было находиться в этом гнетущем и совершенно дурацком положении, что он бы, пожалуй, переселился в шатёр Йеруша, наплевав на ссору с ним, если бы Йеруш не ушёл.

С чего, спрашивается, Фодель так разозлилась, когда он сказал, что уйдёт завтра утром? Разве ей самой не хочется продышаться, отдохнуть от дракона, успокоить свои мысли и чувства и, быть может, вообще никогда его больше не увидеть, такого вредного, беспокойного, неуёмного, во всё лезущего, задающего сложные вопросы о вещах, которые всем жрецам кажутся очевидными, и совершенно не желающего слушать мудрые благоглупые ответы?

Оказалось, что нет, Фодель отчего-то совсем не желает, чтобы Илидор уходил. Настолько не желает, что последует за драконом, когда тот пойдёт к Юльдре, и превратит дурную ситуацию в окончательно невыносимую. Невыразимо невыносимую, как сказал бы Йеруш.

Дракон собирался просто сообщить Юльдре о своём решении, выслушать в ответ некоторое количество сдержанных сожалений и неявных упрёков и отправиться собирать вещички. Но из-за ворвавшейся следом за ним Фодель краткого разговора не получилось, а вышел долгий занудный обмен взаимными упрёками с совершенно бессмысленными, на взгляд дракона, восклицаниями вроде «Да как ты можешь», «И как тебе такое только в голову пришло», «Что это за важные дела у тебя тут могли образоваться» и прочей маловразумительной чушью.

В какой-то момент Илидор даже подумал, что с Даарнейрией было значительно проще, даже если его безостановочно преследовало ощущение, что драконица собирается откусить ему голову. В конце концов, в реальности она никогда не пыталась откусить ему голову!

Окончательно одурев от звенящих в ушах голосов, Илидор сбежал из большого храмового шатра на улицу, чтобы, если жрецы его окончательно доконают, хотя бы сдохнуть под открытым небом, а Юльдра и Фодель вышли за ним следом, на все лады продолжая распинаться о великих целях Храма и соответствию поступков храмовых друзей величию храмовых же целей. О надеждах, которые возложены на каждого, кто сделался приближённым к пути солнечного света. О качествах, которые уместно проявлять во времена великих испытаний и противостояний, и о качествах, которых должно давить в себе, словно…

— Да хватит уже! — рассердился в конце концов Илидор, и его голос прокатился по лагерю, встрепав палую листву.— Если я такой плохой, то какой кочерги до сих пор был таким хорошим? Вы вроде с самого начала видели меня всего целиком, как есть, я же не прятался и не притворялся кем-то другим! Но теперь вы хотите называть другом только ту часть меня, что удобна Храму, а с неудобной что сделаете — велите ей сидеть смирно? А она сядет?

Голос дракона взъерошил мурашками спины, и Фодель вздрогнула. Не так давно нечто очень похожее сказала Ноога Рохильде, когда та утверждала, что Храм ошибся, приблизив к себе Илидора. «Невозможно называть другом лишь удобную часть человека!», — вот что сказала тогда старшая жрица. А Рохильда ответила, что Илидор — не человек.

И теперь Фодель вдруг новым взглядом посмотрела на Илидора. На пылающие глаза, каких не бывает у людей, — золотые, похожие на горсти начищенных монеток. На текучее тело, движения которого похожи на эльфские или кошачьи. На крылья плаща, которые сейчас раскинулись-подобрались пузатыми парусами, какие Фодель видела в Шарумаре на лёгких и быстрых кораблях.

И очень-очень ясно жрица солнца вдруг осознала, что Рохильда, вообще-то, не сказала тогда ничего помимо истинной истины. Илидор — не человек.

Юльдра тоже осёкся, услышав слова дракона, но мысль его побежала явственно в другом направлении. Верховный жрец сморгнул раздражение и возмущение, которыми только что пылали его глаза. Сделал медленный спокойный вздох. Неспешно кивнул, признавая правоту Илидора. И гораздо взвешеннее проговорил:

— Что же, твоё решение печалит меня, однако я понимаю твоё страстностремление. Понимаю, что все твои помыслы сейчас воустремляются к вопросу величайшей для тебя важности, чем бы он ни был. Фодель, довольно, — видя, что жрица хочет что-то сказать, Юльдра положил ладонь ей на плечо. — Даже если бы Илидор был жрецом, мы не могли бы возражать и препятствовать его решению покинуть нас в эти непростейшие времена. Другу мы тем более не смеем воспрепятствовать. К тому же, Фодель, бескрайне бессмысленно пытаться удерживать на привязи страстную, деятельную натуру, это ничуть не поможет её удержать и к тому же навредит всем сторонам столь недостойнопостыдного противостояния. Илидор, Храм желает тебе безопасной дороги и вознахождения ответов на все вопросы, которые ты жаждешь увидеть решёнными. Однако мои самые большейшие надежды воустремлены в такое будущее, где ты не оставишь своих друзей жрецов навсегда. Ведь мы будем ослаблены без твоей силы, друг Храма Илидор…

Дракон ощутил увесистый укол совести и опустил глаза.

— … и я предельно искренне надеюсь после завершения твоих великотрудов узреть тебя вновь вместе с нами, рука об руку перед предстоящими испытаниями. На толковище или после него. Я надеюсь, ты благополучно совершишь хождение по лесу и возвратишься к нам, друг Илидор, и подаришь нам свою надёжную силу ещё на какое-то время, какое сочтёшь возможным…

— Я вернусь, — не поднимая взгляда, выдохнул дракон, хотя ещё мгновение назад не планировал своих действий дальше чем «Добраться до озера». — Вернусь, как только смогу. Обещаю.

— Спасибо, друг, — тепло улыбнулся Юльдра, и на миг Илидору показалось, что в этой истории сейчас снова появится скальпель и снова разрежет ему что-нибудь нелишнее, но Юльдра лишь широко развёл руки, по обычаю старолесских народов. — Да будет твой путь озарён тем светом, что пылает в твоей груди очищающим пламенем.

Илидор кивнул и, не в силах сейчас изобретать хорошо звучащие ответы, пошёл собирать вещи.

Юльдра с печалью и сомнением смотрел, как дракон уходит. Фодель буравила его спину негодующим взглядом, в котором читалось отнюдь не пожелание солнечной дороги, а скорее нечто вроде «Да чтоб тебе, заразе, ноги переломать! В трёх местах! Каждую!».

***

Выйдя из храмового лагеря, Илидор сделал крюк: прошёл мимо дозорного загона волокуш к краю посёлка и потом по тропе до поляны котулей — той самой, подле которой Нить свалилась с дерева почти на голову дракону. На поляне изрядно заскучавших котулей Илидор нашёл Ыкки, фальшиво мурлычущего себе под нос храмовый гимн. Расспросил о месте толковища и дорогах к нему, о местах, которые окружают толковище. Узнал, как добраться до храмовой Башни, а также узнал о местах, куда может отправиться Храм, если ему откажут в праве вернуть себе Башню и велят убираться подальше.

Рассказывая обо всём этом, Ыкки смотрел на Илидора с надеждой и воодушевлением, явственно ожидая какого-то напутствия, повеления или важной информации для себя, или кочерга его знает чего ещё. Илидор шутливо велел котулю не сворачивать с пути света и не давать другим с него свернуть. Потом украдкой огляделся вокруг, убедился, что на них никто не смотрит, и с нажимом провёл ладонью по боку Ыкки, а котуль благодарно вздохнул — ему дали понятные ориентиры, а не просто оставили болтаться на поляне ещё один скучнейший день.

Илидор, разумеется, знал, что использует жест вожака, и подозревал, что чужаку котули могут и руки отгрызть за такое, — но не то чтобы это могло остановить шкодного дракона.