— Не знаю. Какой правильный ответ? И, к слову о Храме: Фодель тут?
— Да. Фодель тут.
Найло очень внимательно и пытливо изучал Илидора, но по лицу дракона ничего нельзя было понять, он продолжал ничего не выражающими глазами пялиться на тропинку и лишь рассеянно уронил:
— Ага, ну хорошо.
Имбролио
В нескольких днях пешего хода к северо-востоку от храмовой вырубки есть неглубокая пещера. Находится она под обрывистым берегом быстроногой безымянной речушки, одной из сотен речушек, которые впадают в Джуву — трудно найти такое место случайно, да никто его и не ищет.
В Старом Лесу есть места, о которых не говорят. Есть дороги, по которым не ходят — или ходят лишь немногие. К этой пещере есть путь только полунникам. Сегодня к пещере пришли трое.
Полунников издалека можно принять за людей, и только вблизи становится ясно, что их кожа — не гладкая и не телесного цвета, она беловато-зелёная, испещрённая рытвинами, словно у крупной ягоды, не успевшей ещё созреть под лучами солнца и едва покрывшейся розоватым румянцем. Волосы полунников похожи на пуки слежавшихся водорослей, а торчащие из макушек жгутики неустанно пробуют воздух, словно змеиные языки.
Три полунника идут к пещерке у обрывистого берега. Их движения немного скованы, они повторяют шёпотом какие-то фразы, безостановочно поправляют одежду — то ли потому что нервничают, то ли потому что вырядились сегодня в свои лучшие наряды и непривычно себя чувствуют в льняных штанах и рубашках, привезённых торговцами из эльфских земель.
Весело плещет вода в безымянной речушке, тепло сверкают на её поверхности солнечные блики, шумят камыши, жужжат толстые ленивые мухи. Солнце движется к западу, и верхняя часть пещерного купола, выступающая козырьком над песчаным берегом, бросает на него серовато-сиреневую тень. Пахнет нагретым песком и холодным камнем.
Пещерка совсем небольшая — шагов пять в глубину. И там, в глубине, сокрытая полумраком и тенями каменных выступов, стоит статуя воительницы — к ней и подходят полунники, выстраиваются полукругом перед нею в пещерной прохладной тени.
Статуя сделана, похоже, из песчаника, довольно рыхлого — по перепадам цветов от светлого к тёмно-песочному понятно, что камень был пористым, но сейчас его поверхность равномерно-сглаженная: поры забиты вековой пылью, шероховатости выровнены воздухом и ветром. Камень выглядит бесконечно старым, но очень живым, как будто статуя впитала в себя и сохранила в себе всё, что касалось её за минувшие годы, десятилетия, века — сырость осенних дождей, прохладу весенней росы, хлёсткость колючего снега и разморенный жар летних дней, почтительные касания многочисленных рук, щекотную память о невесомых жучиных лапках, следы отзвучавших голосов, завываний ветра, шелеста камыша, звонкого кряканья уток…
Словом, с первого взгляда ясно, что это очень, очень старая и необычная статуя.
Неведомый скульптор изваял молодую женщину, воительницу. Она стоит, держась двумя руками за рукоять полуторного меча с навершием в форме головы какого-то зверя — камень истёрся, и не разобрать, кто это был — может, и не зверь вовсе, а змея или ящерица. На женщине короткая рубашка без ворота и обтягивающие штаны, на запястьях — браслеты-кольца в несколько рядов, и когда смотришь на них — в воздухе слышится эхо тихого звяканья металла. Волосы воительницы заплетены в косу и украшены перьями. На лоб поднята маска, по форме похожая на череп зверя — или ящерицы. У женщины пытливое, сосредоточенное выражение лица и хищные лисьи глаза.
— Кьелла, — почтительным шёпотом, не поднимая головы, выдыхает один из полунников. — Грибойцы привезли вести. Рекут, в наш лес вошло зло.
Голос полунника разбивается о каменные стены и гаснет. Некоторое время все трое смотрят на статую. Потом другой полунник облизывает губы и добавляет:
— Старцы грибойцев рекут, зло вошло в старолесье со стороны гномских гор. Рекут… природа гневается и порядок нарушен.
Камыш на берегу волнуется, шуршит наперебой.
— Кьелла, — третий полунник поднимает голову, смотрит просительно в хищные лисьи глаза статуи. — Кьелла, что нам делать? Ответь.
Глава 3. Храм Солнца
Оба Храма, которые Илидор видел до этого, были белокаменными строениями с широкими куполами. Но здесь, в Старом Лесу, на утыканной шатрами поляне, дракон не чувствовал и тени того спокойствия, того умиротворяющего величия, которое исходило от каменных храмов. Странно и буднично выглядели здесь жрецы и жрицы в голубых мантиях.
— Итак, — деловито тарахтел Найло, таща дракона к восточному краю вырубки, — сейчас тебе нужно отдаться на растерзание Юльдре, верховному жрецу. Тебе очень нужно подружиться с Храмом. Во славу отца-солнца, разумеется. И на радость людям, которые живут в лесу: мы всем им помогаем, свои должны помогать своим, держаться своих и всё такое.
Илидор рассмеялся так громко, что спугнул парочку синепузых птиц, которые любезничали у ближайшего маленького шатра, среди рассыпанной на земле утвари и пары сильно ношеных мужских башмаков. Найло даже не улыбнулся. Ему отчего-то не казалось смешным, что для эльфа и дракона люди здесь стали «своими».
— В лесу живут не только люди, что ли? — весело спросил Илидор, безостановочно вертя головой.
— Люди, не люди, нелюди, звери, твари, растения, зверолюди, людорастения, — всё так же без улыбки ответил Найло и добавил неодобрительно: — и все хлещут воду, как не в себя, просто удивительно, как много должно быть воды под этим гигантским лесом, чтобы поить сам лес и всю эту шелупонь, что сюда набилась, включая нас.
На поляне всё звенело, шутило, суетилось, перемещалось. Жрецы и жрицы ходили туда-сюда с сумками, торбами, стопками глиняных мисок, аккуратно переносили мешочки с чем-то звенящим. У большого кострища в центральной части вырубки с верещанием носилось кругами несколько малышей, за ними присматривали беременная жрица, седовласый старик и жречонок лет пятнадцати. Что-то странное было в этом кострище, но дракон не разглядел, что именно — лишь отметил, как царапнула какая-то неправильность. Иногда кто-нибудь из детей подходил к кострищу и серьёзно разглядывал его, словно размышляя, стоит ли обмазаться золой, а потом решал, что нет, не стоит, и убегал играть дальше. Жрецы не мешали и не помогали детям.
Пахло прелой листвой, грибами, зерновым варевом, кожей, влажной корой. Все вокруг были в голубом, и вырубка казалась усыпанной очень непоседливыми незабудками, а может, крокусами. Где-то среди мельтешения, наверное, была Фодель, но как Илидор ни вертел головой — не находил её. Просто удивительно, как много народа на этой вырубке! Никак не могло столько людей умещаться в небольшом Храме Гимбла! Однако Илидор приметил несколько жриц и жрецов, которых ему доводилось встречать в подземьях. Один раз дракону показалось, что среди людей он видит гномку в серой мантии, Илидор вздрогнул всем телом, помотал головой, потёр виски. Разумеется, никакой гномки на поляне не было.
— Вон, смотри, — Йеруш дёрнул Илидора за рукав и указал глазами на северную сторону вырубки. — Это к слову о людях-растениях, а может, о тварях!
Там, куда указывал Йеруш, стояли полукругом пятеро молодых жрецов и жриц, а перед ними, тоже полукругом, — страннейшие существа, которых Илидору доводилось видеть. Они выглядели как пугала ростом с человека, сплетённые из светло-коричневых прутьев разной толщины. Лица, сухощавые тела, одежда — штаны и рубашки, пояса и наплечники, волосы — длинные, короткие, косицами и хвостиками — всё было сплетено из лозы, при этом на лицах отражалась живейшая мимика, волосы покачивались, одежды спадали складками. Живые существа, сплетённые из лозы — как, в кочергу, подобное вообще возможно?!
Илидор стоял, разинув рот, и пялился на дивных существ.
В сторонке, шагах в трёх от круга, образованного жрецами и плетёными существами, сложив руки на груди с выражением торжественным и важным, стояла бой-жрица Рохильда. Она посматривала попеременно то на жриц и жрецов, то на сплетённых из веток созданий, нетерпеливо пожёвывала губами, перебирала пальцами, тяжело переступала с ноги на ногу.
