Нить бы никак, никогда не постигла даже части этой глубины, ни наблюдая за Илидором, ни повторяя его «телом за телом», ни разговаривая с ним, ни слушая его — и, возможно, это к лучшему, что она бы никогда не поняла.

Невесомый пепел густел. Теперь он падал крупными хлопьями. В Старом Лесу, бывает, идёт такой снег на изломе зимы — очень пушистый, очень медленный, и за снегопадом тогда становится невидимым весь мир.

— Я не уйду, — одними губами сказал Илидор хлопьям белого пепла.

Они взвихрились, пустились в пляс, принялись рисовать на полу какие-то знаки, которых дракон не понимал. Что-то похожее на гномскую письменность — а может, снова на те узоры и петли, которые были высечены на боках деревянных зверей, охранявших места его ночёвок, а может быть, на узоры из шрамов на тонких запястьях Жасаны. Пепел рисовал дорогу из знаков перед драконом, а справа и слева от Илидора пепел собирался в кучки. В холмики. В сугробы. В маленькие курганчики. Всё новые и новые пепельные хлопья тянулись к этим курганчикам, делали их выше и выше, лепились к ним, вылепляли из них…

Илидор задохнулся. Сердце на миг замерло и забыло, что нужно стучать, а потом заколотилось бешено, сильно и часто, словно пыталось вырваться из груди дракона.

Вырваться и истечь кровью на хлопьях белого пепла.

Он собирался в фигуры, похожие на гномские. Дорога из знаков исчезла, сгинула, как не бывало, затёрлась новыми пепельными хлопьями. А фигуры, похожие на гномов, выстраивались молчаливыми стражами вдоль намеченной для дракона дороги. Два ряда фигур.

Бесконечное отчаяние склизко повисло на плечах. Илидору не пройти сквозь два ряда гномских фигур из белого пепла. Он не в силах ступить на эту дорогу. Илидору не дойти до выхода из этой пещеры, как бы он этого ни желал. Да и осталось ли у него это желание? Наверняка на той стороне не ждёт ничего, кроме бледно-розовой дымки, из которой прорастают тени: драконьи, гномские, эльфские, людские. Тени, которые желают знать: разве это правильно, Илидор, что ты выжил, а мы — нет? Разве это справедливо? Тени безмолвно спрашивают: почему ты не спас нас и зачем погубил? Имеешь ли ты право дышать после этого? Почему это право осталось у тебя, а не у нас?

Наверняка выход из пещеры вывел бы дракона прямо туда, в розовую дымку. Наверняка гномы-векописцы нарочно подослали к Илидору Конхарда с картой, которая выведет его к розовой дымке. Она заберёт его право дышать. Ведь Илидор забрал это право у других.

Золотой дракон яростно замотал головой.

Нет. Карта выведет его к Потерянному Озеру, где может найтись очень-очень важный ответ, очень-очень важный для Илидора, гномов и, главное, для Такарона, для их общего отца Такарона!

Эта пещера, сплетённая из грязи и веток, возомнила, будто способна остановить дракона, старшего и любимейшего сына Такарона? Хочет испугать Илидора, показывая ему… просто какие-то картинки?!

…Но это очень страшные, очень оцепеняющие картинки. И ещё страшнее то, что эта ненастоящая пещера, это жалкое скопище грязи и веток — она как-то залезла в мою голову. Она точно знает, какие картинки нужно показать, чтобы остановить меня. Как заставить меня отказаться от своего стремления, от своего желания, от своего намерения…

— Я! Не! Уйду!

Гулкий, мощный, очень драконий голос прокатился от стены к стене, всколыхнул позёмку белого пепла.

Сотканные из него фигуры были уже выше Илидора. Вот неловкая гномка в мешковатой мантии. Вот воин в доспехах и с топором у пояса. Вот толстяк, сжимающий меч — гном с мечом, ну где вы такое видали…

Илидор прерывисто вдохнул, посмотрел в потолок пещеры — сплошной вихристый танец белых хлопьев. И медленно шагнул в пепельный хоровод.

Он шёл-скользил, словно наугад, и каждый шаг требовал столько же усилий, сколько обычно уходит на двести шагов. В гору. Пепел хлестал по лицу, колючий и злой, словно плачущий снег, тяжёлый от капель воды. Пепел скользил под ногами, словно жирные липкие насекомые, а может быть, требуха. Пепел ткал и ткал гномьи фигуры по обеим сторонам дороги, и фигуры нависали над плечами Илидора, над его головой, беззвучно корили, шептали, вопрошали и роняли на него хлопья белого пепла, колючего и злого, словно плачущий снег.

Сияющий пепел подсвечивал силуэт Илидора, и было хорошо видно, как медленно и упорно он шагает сквозь мелькучую пелену, не растворяясь в ней и не растворяя её в себе. Не останавливаясь, не оборачиваясь. Сотканные из белого пепла фигуры стали такими высокими, что вот-вот упрутся в потолок, они склоняются над Илидором, а его фигура становится всё меньше по мере того, как Илидор уходит дальше, дальше, дальше по дороге исчезнувших знаков. Ещё один шаг и ещё — он идёт вперёд непреклонно, словно его не гложут сомнения, не терзает вина, не грызёт липкий ужас. У него подгибаются ноги и крылья впились в тело, словно орущие от ужаса дети, но он идёт вперёд, развернув плечи и задрав подбородок.

И наконец он пронзает собой эту бесконечную пляску пепла, подобного снегу. Проходит сквозь него, проходит между двумя рядами укоризненных гномских фигур, не упав, не оступившись, словно ни на миг не сомневаясь в своём праве, возможности и намерении пройти сквозь этот скорбный караул. Он проходит, пусть и на подгибающихся ногах, дрожащий всем телом и обхвативший себя крыльями так сильно, что они стесняют движения.

И останавливается напротив выхода из пещеры — выхода, который поведёт его дальше, поведёт по пути, отмеченному на гномской карте. Только теперь Илидор на мгновение обмякает всем телом и дрожащей рукой отирает лоб. Оборачивается к волокуше, оставшейся позади, но не видит её сквозь густую пелену белого пепла. А потом снова решительно разворачивает плечи и делает ещё шаг, пригибается, проходя под низким сводом, и пропадает из виду.

Лишь тогда Нить понимает, что стоит, сжавшись в комочек и пребольно закусив костяшки своих пальцев.

Заставляет тело выпрямиться. Развернуть плечи, повторяя движение Илидора, и чуть развести руки. Закрывает глаза и долго, медленно дышит.

Поющий Небу ушёл по своей дороге. Нити пора возвращаться на свою. Нить благодарна Поющему Небу за то, что видела часть его пути, даже если почти ничего из него не поняла.

Волокуша выдохнула, с силой выталкивая воздух из лёгких, и, чуть пошатываясь, пошла обратно — ко входу в пещеру, через который они с Илидором вошли, кажется, месяц назад.

Сзади дохнуло что-то прохладно-душистое, и Нить обернулась.

Гигантские фигуры пропали, словно привиделись, а с потолка пещеры теперь падал вовсе не белый пепел. Падали белые цветочные лепестки.

***

— Ну да, конечно. — Матушка Пьянь взяла с полки нечто очень маленькое и пошла к столу. — Ты ж у нас всё сама, всё сама. Важная птица!

Поставила на стол хрустальный пузырёк, крошечный, размером с мизинец, с аккуратно притёртой крышечкой. Пустой.

— Ну что же, сестрица, давай-ка я наговор прочитаю после того как отвару попьём. А то в горле пересохло — сил прям нет никаких. И сладости у меня сегодня вкусные, и травки свежие. Чего б отвара не попить, прежде чем наговор читать? Давай-ка, покажись, дорогая, давай! Уж не настолько мне опостылела твоя рожа, чтоб в пустоту вещать!

Пустота хмыкнула и соткалась вовсе не в ещё одну волокушу, хотя они с Матушкой Пьянью и называли друг друга сестрицами. Второй «сестрой» была женщина — светловолосая, совсем молодая с виду, со злыми лисьими глазами.

***

Нить вышла из пещеры, проглотившей Илидора, ничего не видя перед собой. Она теперь была уверена, что Поющий Небу призван лесом, призван для исполнения какой-то большой и очень важной задачи, ведь… Кого ещё лес мог провести к себе сквозь вихри белых лепестков, сквозь пещеру, в которой никогда не происходило ничего особенного?

Нить ведь знала эту дорогу и эту пещеру, хотя и не очень хорошо. Это место вовсе не было сокрытым. Нечасто, но по нему ходили, хотя тропы подчас и зарастали ползучими травами, и никто особенно не расстраивался, если в какой-нибудь год хрущи устраивали своё логово неподалёку от дороги.