Роща Вот и птицы певчие оттенькали, Стало подмораживать к утру. Невообразимыми оттенками Полыхает роща на ветру. С тихим звоном ветви долу клонятся Вдоль стволов, Отмытых добела. Храм пресветлый, Золотая звонница, В поднебесье кроны – купола. Ослепит высокое сияние Подожжённых холодом дерев — И душа запросит покаяния, Запоздалой мудростью прозрев. То стыдом, То горечью охвачена, Заболит, замечется она… Видно, рано думать, что заплачено За ошибки прошлые сполна. «Здесь только вороньё витийствует картаво…»
Здесь только вороньё витийствует картаво, А я хочу к тебе, в убежище твоё В полутора часах от городских кварталов, Где яблони цветут и сушится бельё. Ещё не пить с утра я не давал зарока, Но трезвый как стекло, лишь кепка набекрень. А вот и на столбе знакомая сорока, Крылечко во дворе и пылкая сирень. Что будет – поглядим, а прошлого не жалко, Хотя оно внутри, как взведенный курок. Сто первый километр — всё та же коммуналка: Распахнутая дверь, весёлый матерок. Иному – тяжкий крест, а грешнику – отрада, Я всплеском этих рук заведомо сражён. Не верю, что ждала, но так наивно рада Случайная моя и лучшая из жён. Потом минует день и вскрикнет электричка, И я тебе шепну: «Любимая, держись!» Платок твой вдалеке Погаснет, будто спичка, А может быть, свеча, А может быть, и жизнь… Змея Тёмный зев разрушенного дота, Где на камне греется змея, И настырный запах креозота: Два луча – стальная колея. Клевера наивные головки. Времени застывшая зола. Улетает вдаль без остановки Поезда зелёная стрела. Сталь гудит, натянутая туго, Как струна от лёгкого смычка, Но ни удивленья, Ни испуга В глубине змеиного зрачка. Мир вокруг гремит, как дискотека, И звенит, и стонет колея, Но боится Только человека Молодая мудрая змея. «Лежу на диване, болею…» Лежу на диване, болею. В озябшее вижу окно Безлюдную к ночи аллею, Рекламу авто и кино. Мерцает она, раздражая, Когда и безделье – не мёд, И жизнь, как одежка чужая, У самого ворота жмёт. «Обычности искус…» Обычности искус — Обманка для разинь. Искусство из искусств Плетение корзин. Угонишься навряд За парой лёгких рук, Когда за рядом ряд, Когда за кругом круг. Из гущи лозняка, Бесформенности мглы Вдруг станут возникать Изгибы и углы. Лозы текучей медь Обречена пленять. О, мне бы так уметь Слова соединять! Слово Возница, палица, подпруга, Аршин, ярыга, бука, ряж… Слова, как люди, сходят с круга, Ветшая, Выходя в тираж. Живое с уст не сходит слово. Но срок наступит, и оно, Мертво для доброго и злого, В миру окажется равно. Ещё вчера вело и грело, Роднило город и село, А вот, поди ж ты, устарело, Музейный статус обрело. Мертво для споров и оценок, Для откровений и суда, Как будто в радуге оттенок Теперь утрачен навсегда. Желание Солнца медленное кружение, Свет последний неугасим. Это время самосожжения Клёнов, ясеней и осин. Ни безверия, ни распада… Так бы встретить суметь и мне Время грустное листопада, Остывающий свет в окне. Не юродствуя, Не озлобясь. Камень ближнему не тая, Чтобы раньше на миг, чем совесть, С белым светом расстался я. «Уходя подобру-поздорову…» Уходя подобру-поздорову, Обожгусь, задувая свечу… К твоему ненадёжному крову Ни за что привыкать не хочу. Есть резон у такого итога: Безнадёжна любовь-инвалид. Отчего же не место ожога — Всё простившее сердце болит? «Давно забытая отрада…»
Давно забытая отрада — От счастья голову терять, Но девичьего винограда Так дерзко пламенеет прядь! Так воздух утренний разрежен И удивителен на вкус, И, облетевший, не заснежен Вдали черёмуховый куст. Пускай седыми холодами Грозит недальняя зима, Пускай не видимся годами С той, что свела меня с ума. Но иногда приходят снами — Её лицо, улыбка, речь… И очарованная память Уже дороже новых встреч. |
