«Леса одеты в рыжий мех…» Леса одеты в рыжий мех, В огонь, прозрачный и летучий. Уже без солнечных прорех Неповоротливые тучи. Дрожат заречные огни Живою строчкой многоточий. Чем быстротечней гаснут дни, Тем нескончаемее ночи. Уснули стылые ветра, Лишь тьма колышется сырая… Глаз не смыкаешь до утра, По крохам жизнь перебирая. Неверной памяти вино Отравит горечью былого И отболевшее давно Вдруг обожжёт до боли снова. Встречая осень у крыльца, Поймёшь, печальный и смущённый, Как прост был замысел Творца. Тобой ни в чём не воплощённый. «Всё это было так…»
Всё это было так: Вечерний снегопад И музыка не в такт, И речи невпопад. Струящийся в окно Невыразимый свет, Забвенное вино Необратимых лет. И мы – к щеке щека, И мы – рука в руке, И впереди – века, И – жилка на виске. Сошедшие с ума, Повергнутые ниц. Два маленьких холма, Две тени от ресниц. Жизнь, как предсмертный крик, Не набело, вчерне. Ей холодно, старик, В твоём худом челне. Таится по углам Кладбищенская мгла, Но мы остались там, Где музыка была. Нас времени река Несёт – рука в руке. И впереди – века, И – жилка на виске. Звезда Таинственную обретая силу, Стремительно пронзая толщу лет, Летит к земле Её неугасимый И всё-таки Такой холодный свет. Горящая бестрепетно и вольно Немыслимые долгие века, Она глядит на праздники И войны, На горести людские Свысока. Подвластная законам мирозданья, На перекрёстках судеб и орбит, Она не знает чувства состраданья, Ни боли, Ни печали, Ни обид. Но отчего, когда порой гляжу я Бессонной ночью в искристую даль, Мне жаль её, Холодную, Чужую, Как самое родное только жаль. «Полуоткрыты оконные створки…» Полуоткрыты оконные створки: В небо впечатана церковь на взгорке. Дальше – полоска сутулого бора, Ближе – сирени костёр у забора. Мир непридуманный, мир настоящий, Ливнем омытый, Поющий, летящий. Птица, растение, ветка немая Празднуют ясную радугу мая. Долго земля эту силу копила: Тянутся ввысь лебеда и крапива, Люди, деревья и церковь на взгорке… Полуоткрыты оконные створки. «Ни тропинки, ни следа…» Ни тропинки, ни следа, Травы в пояс, бор – стеною, А под елями вода, Вёдрышко берестяное. Манит белое, как снег Средь полуденного зноя… Видно, добрый человек Проходил передо мною. Стая Тьма воронья в озябшей кроне, И так шумлив гортанный хор, Как будто птиц не стало, Кроме Вот этих, сбившихся на ор. До сплетен всяческих охочи, Томимы жаждой барыша, Они с утра до поздней ночи Галдят, отбросы вороша. Не лезь в разбойничью породу, Подальше выбери приют! Здесь чужака не примут сроду: Забьют, затравят, заклюют. Здесь и своим порой несладко: От гибели на волосок, Когда внезапно вспыхнет схватка За подвернувшийся кусок. Война! Хотя последний житель Тут с юных лет уже учён, Что первым делом Победитель Стать новой жертвой обречён. Поездка Сухие старческие плечи, Морщин кривые колеи. «Садитесь, это недалече. Тут на сто вёрст кругом свои». И мы поехали, И плыли За нами следом До поры Густые клубы рыжей пыли, Как бесконечные миры. Цвела июньская картошка, Гудели в клевере шмели, И товарняк-сороконожка Полз, еле видимый, вдали. Кладбища тёмная ограда Вдруг проплыла передо мной, Но в этом не было разлада С наивной прелестью земной. И долго помнилось мгновенье, Когда в полуденной тиши Впервые Умиротворенье Коснулось суетной души. |
