«И дым черёмух у крыльца…» И дым черёмух у крыльца, И этот ливень с чёрной тучей Недолговечны, как пыльца На крыльях бабочки летучей. Но встал и замер у стены, Когда явились вдруг, Нерезки, Твои глаза Из глубины Полуосыпавшейся фрески. «Рябины стынущий рубин…» Рябины стынущий рубин Под вьюгой нервною… Я эту женщину любил. Любил, наверное. Своим теплом отогревал В беде без робости, И целовал, И предавал У самой пропасти. У той немыслимой черты, Во тьме скрываемой, Нерасторжимостью четы Одолеваемой. Я эту женщину любил. Любил, наверное. Недаром ангел вострубил В конце над скверною. Душа, остывшая до дна, Прими отмщение! Но казнь всегда была одна — Её прощение. «Небеса набухшей парусиною…» Небеса набухшей парусиною Тянут лето красное на дно. Залетело пёрышко гусиное В полуотворённое окно. Прошлое связав и настоящее, Отлучив на миг от суеты — Лёгкое, весёлое, манящее Несказанным светом высоты. От неё отвык я, как и водится — Человек обычный, во плоти. Ветер набежит, И распогодится: Поднимайся, пёрышко, лети! Ах, душа, омытая печалями, Что ж ты полюбила гладь да тишь? В свой черёд За дальними причалами Пёрышком по небу полетишь. Время будто надвое расколется, Но, не ошибаясь и во тьме, Проплывёшь над милою околицей, Над церквушкой тихой на холме. Над остывшим полем, над Россиею. Надо всем, что в жизни нам дано… Залетело пёрышко гусиное В полуотворённое окно. «Разве слово о малости…» Разве слово о малости, Если стала тоской Ностальгия по жалости Бескорыстной людской? Той, в фуфаечке ношеной, Что встречалась в пути, Необидной, Непрошенной, Незаметной почти. «Не беда, перемелется, Это слёзы не те…» Так безудержно верится Лишь одной доброте. На Руси и при голоде Не пропасть на миру, Отчего ж это в городе Пусто, как на юру? Отчего наваждение Не избыть до конца — Холод и отчуждение Дорогого лица? Где отыщешь виновного В том, что живы едва Узы единокровного И иного родства? «Для горечи немало оснований…»
Для горечи немало оснований: Болезнь, обман, неотданный должок… О, бесконечных разочарований Жестокий и завистливый божок! Уныния смертельная отрава Отрадна и по-своему сладка, Когда едва забрезжившая слава Украдена, как булочка с лотка. Есть женщина, которая из плена Отчаянья Несла со мною кладь… Но где любовь, а где её подмена — Уже и самому не разобрать. Пусть заметает времени пороша Казавшиеся главными дела. Несбывшегося тягостная ноша, В конце концов, не так и тяжела. И я, как все, взлетал и разбивался, И мне утраты остужали пыл. Кто в жизни вдрызг не разочаровался, Тот эту жизнь взахлёб и не любил. «Бесчисленных встреч и прощаний…» Бесчисленных встреч и прощаний Мне был по душе карнавал, Но, кажется, я обещаний Тогда никому не давал. А память по давнему следу Ведёт сквозь глухие дожди: «Вернусь… Не забуду… Приеду… Ты только, пожалуйста, жди!» Когда это было на свете? В какой сумасшедшей весне? Той девочкой в синем берете Зачем ты приходишь во сне? Нас так помотало по свету — Случалось больнее грешить. Зачем же историю эту Почти у черты ворошить? Судьбы не изменит прощенье. К чему мне сегодня оно? Но горькое это смущенье Уже до конца суждено. «Какая долгая зима!..» Какая долгая зима! Луны лучина… Давно я понял: Свет и тьма Неразлучимы. Не зря струится белый снег Из мглы кромешной, Когда бредёт, Не видя вех, В метели пеший. Да я и сам блуждал в ночи, Ведомый роком, Пока не вымолил свечи В окне далёком. Среди бесчисленных огней Живётся проще, А я с тех пор иду за ней Почти на ощупь. Дорога к истине крива, Черно над нею. Свеча горит едва-едва, Но с ней виднее. |
