Физик самолично сделал в руку бывшему командиру очередную инъекцию препарата, выводящего из организма радиацию, и через силу заставил того принять едва ли не горсть таблеток. Фенек казалось, что такое лечение ему вряд ли как следует поможет, но позволить себе пока какого-то иного, они не могли: «Ученые» с великим удовольствием препарируют живого адепта, медики мерхов только и посоветовали, что медикаментозно его выхаживать, а об обращении к врачам других группировок не могло идти и речи. К тому же, никто точно не знал, как можно излечить человека от насаженного ему фанатизма, а байки про пойку водкой и волшебные артефакты вызывали лишь смех. Каждый из группы сожалел, что не успел спросить у Феликса как выгнать «монолитовца» и возможно ли это вообще. А для обращения к Хозяевам Зоны, о котором, всё же, всплывала речь, ни у кого не было никакой оплаты. Только жизни, но умирать, найдя-таки командира живым, никто не спешил.

В попытках привести Вермута в его базовое состояние, приходилось идти на разные хитрости, какими-бы нелепыми они не казались. Сидящему в найденных здесь же обносках «бандитской» одежды мужчине, первым попытался вправить мозги Физик. Он долго сидел и что-то ему неторопливо рассказывал. Психовал, успокаивался, психовал снова и остановился только тогда, когда с его губ дробью полетела норвежская речь. Зло уйдя, мужчина освободил место для следующего экспериментатора.

Минор пел. И тихо, и громко. Пел разное: веселое, грустное, на родном русском и разных забугорных языках. Устав делать это сам, включал песни на маленьком плеере, в их оригинальном исполнении. Потерпев неудачу с этим методом, тоже принялся беседовать, но и не поленился ударить пленника пару раз. Казалось, что не крепко, но сам наёмник об этом сожалел. Он был мрачнее тучи, что оказалось для шатунши настоящим открытием – она никогда не видела Минора в таком состоянии. Хотела было попытаться того утешить, но получила ответ, что никакая помощь ему не требуется, и приставать со своей сердобольностью перестала.

Морф, по началу, ничего не делал. Думал, чем он то может пробудить в Вермуте хоть какие-то воспоминания, ведь близким другом никогда не являлся, а разговоры о произошедшем, как показала практика, результатов никаких не дали. Поэтому он просто периодически подходил, молча курил рядом и подсовывал сигарету пленнику. Тот не сопротивлялся, когда тлеющий сверток вставляли в губы, но никаких активных действий не предпринимал. Он пытался его напоить водкой, смешанной с заваренной растущей рядом полынью, как посоветовал Физик, но и это ничего не приносило.

Долго кружившись рядом, Фенек сама так и не смогла ничего придумать. А что она может, кроме разговоров? Как в сказке, поцеловать и надеяться, что Вермут расколдуется и обратно станет принцем? Во-первых, боялась слишком близко к нему приближаться – будучи объективно самой слабой в компании, могла бы стать первой жертвой, с которой начнется побег. Во-вторых, по-человечески было неприятно даже помышлять о каком-то близком физическом контакте – Фенек сомневалась, предусмотрена ли у «Монолита» элементарная гигиена.

Так и ходила вокруг, когда не просили уйти. Слушала истории. Видела, как выкладывались другие, и как молча на них глазел Вермут – если он вообще действительно мог видеть из-под белизны, поглотившей и зрачок, и радужку. Всё пыталась совместить и принять в голове, что этот худой, обросший до безобразия подпаленными у концов волосами, доходяга, некогда был её командиром. Что это от него она не смогла сбежать тогда, в лесу, целую жизнь назад; что именно с ним жутко ссорилась, казалось, бесконечно, но и к которому испытала сильную симпатию, приняв-таки, что чувства принадлежали именно ей, а не оригиналу.

Вспомнила их единственную проведенную вместе ночь, сильные горячие руки на теле, которые теперь, казалось, едва ли могли не то, что её поднять, но и удержать условный средний мешок картошки. Вспомнила ссору и как не хотела даже пытаться понять его, думая лишь о себе и своей обиде. Стыд, который мучал все эти месяцы, и горе, вырвавшееся диким зверем тогда, на Ростке. Фенек понимала, что большая часть её воспоминаний – это собрание субъективных эмоций, которые могут ничего не принести ровно так же, как и разговоры её товарищей, и чтобы хоть попытаться пробудить какие-то глубокие чувства, ей нужно что-то посильнее личных наблюдений. Задумавшись, шатунша поняла, что совсем не знала Вермута как человека, но с опасением догадывалась, кто мог знать его немного лучше других.

С одной стороны, девушка боялась, что её эксперимент окажется удачным и в команде внезапно станет на одну личность больше, и что неизвестно, как мертвячка себя поведет. Не принесет ли больше вреда, чем пользы. Но с другой стороны… Наивно, конечно, полагать, что если у других не получилось вернуть человеку его самого разговорами, то получился у неё, но всякие шизотерики ведь постоянно говорят, что мертвым с того света и видно больше, и знают они больше – может, чего мертвячка и подскажет.

Главное потом заселиться обратно в себя и не дать духу захватить тело окончательно. Шатунша глуповато усмехнулась – всё это казалось ей бредом.

Вспоминая всякие услышанные страшилки, девушка решила, что для призыва духа к себе потребуется зеркало. Найти что-то подобное на давно оставленном складе, казалось, невероятным, но Фенек отказывалась верить, что бывшие хозяева базы никогда таким не пользовались. Осмотрела место, где раньше явно был бар, пролазила в одном из кирпичных зданий, походящих на административное. Не поленилась и туалетную комнату найти, где над остатками умывальников о наличии некогда зеркал говорили только дыры от креплений в стенах.

Под вопросительный взгляд Морфея, лежащего на ящиках, ворвалась в просторный кирпичный гараж, но кроме старого прогнившего ЗиЛа, лишенного колес и крышки капота, ничего не обнаружила.

- Ищешь сокровища? – Обратился к шатунше, отдыхавший здесь бывший майор.

- Типа того. – Без особого энтузиазма ответила Фенек.

Он сказал что-то еще, но девушка мужчину уже не слушала, увидев на брошенном автомобиле наличие одного из боковых зеркал. Довольно крупное, треснувшее в нескольких местах и совершенно запачканное, то, тем не менее, было пригодным – при отсутствии других вариантов. Недолго думая, шатунша постаралась его провернуть вниз, поверхностью к себе, и принялась отчищать то рукавом куртки, не обернувшись на Морфа, когда тот насмешливо фыркнул.

- Думаешь, сможешь ему память красотой пробить?

По-хорошему, стоило рассказать свою идею остальным и попросить совета, но Фенек была уверена на сто процентов, что вероятный спиритический сеанс никто не одобрит. Помнила, что вранье раньше уже приводило к проблемам, но перед вероятной удачей, спокойствие и совесть не казались такими уж страшными жертвами.

- Почему «нет»? – Фенек выдавила из себя наивную бодрую улыбку, посмотрев-таки на наёмника. Легенда звучала совершенно глупо, но девушке было плевать воспримут её дурой или нет. – Выйди, пожалуйста, я стесняюсь.

- Да делай, что хочешь, я не смотрю. – Отмахнулся мужчина и отвернулся на бок, лицом к стене.

Фенек нахмурилась – посторонние ей были не нужны. Обычно в своих ритуалах Сова проговаривала все вопросы вслух, из чего следовало, что мысленное обращение могло не сработать. Шепот может быть выходом, но шанс быть услышанной нежелательной публикой – слишком велик.

- Тебе сложно свалить? – Вспылила шатунша.

- А тебе сложно отъебаться? Я отдыхаю. Если сказал – не смотрю, значит – не смотрю. – Буркнул в ответ мужчина и Фенек решила больше его не трогать. Все на нервах, мерха можно понять.

Расчистка зеркала заняла некоторое время. Слой грязи, налипавший годами, уходил тяжело и оставлял после себя крупные разводы, но упорство и желание видеть мельчайшие детали не давали останавливаться. Девушка поймала себя на мысли, что возможно её усердие связано с обычными волнением и страхом, но, даже если и так, время никакого не было.

Шатунша всмотрелась в свое отражение, глядящее на неё немного сверху вниз. Ничего необычного, кроме отпечатка усталости, в своем лице та не увидела, и молча продолжала буравить зеленые глаза, стараясь мысленно подобрать нужные слова. Если и требовались какие-то канонические заклинания для призыва, то их Фенек не знала и действовала наобум. В конце концов, она тут пока что главная, а, значит, подселенцы должны играть по её правилам, даже если те неправильные.