Падаю на колени и выворачиваю внутренности сумки прямо на пол. Они разлетаются во все уголки кабины разноцветными пятнами. Молясь, чтобы никто не решил подсесть в лифт, лихорадочно сгребаю всё, что рассыпалось и укатилось. Среди кучи чеков, клубков зарядок, отливантов парфюма, резинок для волос, встречаются презервативы. Купленные много месяцев назад для нас с Костей.

Почему-то становится невыносимо смешно. Я всегда знала, что это не самый надёжный вариант контрацепции, но более неуместный момент попасть мимо девяносто восьми процентов придумать было бы очень сложно.

Жизнь складывается, как в паршивой мелодраме, а я сижу на полу и то ли плачу, то ли смеюсь, самой бы понять, что именно. Или это от гормонов меня уже так штормит?

Сгребаю остатки разбросанных вещей, так и не найдя салфетки. Успеваю подняться на ноги и надеть тёмные очки, как раз когда двери медленно открываются. Слишком медленно. Протискиваюсь мимо толпы желающих прокатиться на лифте и, пытаясь не сорваться на бег, иду по коридору. Прячусь в туалете, пытаюсь умыться, но сенсорный смеситель, издеваясь с тихим жужжанием, выдаёт крошечные порции воды. Иногда забота об экологии бывает очень некстати.

В зеркале отражается злая, уставшая ведьма. И если волосы можно расчесать, а тёмные круги под глазами скрыть консилером, то взгляд не спрячешь ни за одними очками. Мне нельзя слишком долго плакать. Ядовитая зелень вытесняет нежно-голубой оттенок, заполняя собой всю радужку. Мама всегда удивлялась этому цвету. Она как-то сказала, что я буду взглядом намертво привязывать к себе мужчин. Конечно, это так не работает, но я тогда ужасно испугалась этой фразы и долго боялась смотреть кому-либо в глаза.

Неожиданно оживает телефон, чуть не ныряя в раковину. Успеваю подхватить его мокрыми руками и с третьей попытки, но всё же взять трубку.

— Мирочек, давно не слышно тебя. Ты почему даже писать забываешь? — раздаётся строгий, но родной голос.

— Прости, дядь Коль. Всё закрутилось так, что выдыхать не успеваю, — и правда, не успеваю. Весь мир перевернулся, а я от него спряталась в работу. Жаль, она не спасает.

— Это в деревне-то? Не скучаешь? — осторожно пытается выведать, как я на самом деле. — Или некогда? Я в воскресенье заеду. С гостинцами!

— Некогда скучать. Заказов много и вообще…

— Это «вообще» не являлось больше? А то у меня кулаки так и чешутся, ты только дай добро, — в трубке слышатся шуршание и приглушённые голоса. — Мирочек, тут подмогнуть требуется, побежал, в воскресенье после обеда жди!

— Спасибо, па, — шепчу беззвучно, когда из динамика доносятся только гудки.

Сам того не понимая, отчим крошечным разговором придаёт сил и решимости. Собираю волосы в пучок, вытираю остатки косметики, закапываю глаза и прячу их за стёклами очков.

Иду по коридору под обстрелом взглядов. Кажется, что все знают, обсудили, и теперь сквозь прозрачные стены кабинетов одни сочувственно хмурят бровки, другие шепчутся и смеются. Больно и то, и другое.

Чувствую себя снова, как в школе, когда девочки в сотый раз высмеивали мой внешний вид. Хочется спрятаться от этих взглядов и внимания. Но сбежать с уроков больше не выход. Это не поможет.

Тошнота подкатывает к горлу. Чем ближе я подхожу к кабинету Кости, тем явственнее чувствую душный запах ванильных свечей и приторно-сладкого шампанского. Он возвращает меня в тот вечер. Иду в мягких кроссовках и слышу стук своих каблуков. Хоть из окон и льётся яркий свет, на улице всё ещё темно и начинается метель. Страх холодным ветерком пробегается по всему телу и остаётся в руках, сжимающих ручки сумки, лишь бы так явно не дрожали пальцы.

— Мирра Максимовна, а Константин, — секретарша Кости пытается мне что-то сказать, но я уже тяну ручку двери на себя.

Я не могу сейчас кого-то послушать и сбежать. Отступать некуда. Мне нужно услышать, что скажет Костя. Дружной и счастливой семьи из нас уже не выйдет, но он имеет право голоса. Это касается не только меня. И даже не только его.

Хотя для себя я уже всё решила.

Я всегда первым делом приезжала сюда. Рассказать важные новости, поделиться удачами или поплакать в любимого мужчину. Просто пообедать вместе или побыть хоть немного рядом в самые загруженные дни. Уткнуться в плечо, пока он увлечённо печатает текст, и вдыхать его тёплый аромат.

Каким я только не видела этот кабинет.

Впервые, когда ещё были голые стены. Мы с Костей заехали за ключами и остались отмечать новое начало. Сидя на полу, ели пиццу с ананасами (да простят нас итальянцы), запивая шампанским прямо из горла. И мечтали. Была близость.

Когда закончился ремонт, в офисе оказалось слишком стерильно. Поняла я это в первом часу ночи за день до открытия. Мы нашли круглосуточный садовый центр недалеко от города. Костя гнал машину по пустой трассе, в открытые окна врывался горячий, даже ночью, июльский воздух. Он не давал прохлады, только спутывал волосы, дарил ощущение свободы и лёгкости.

Сонные охранник и кассир были совсем не рады, особенно когда мы притащили на кассу весь запас фикусов. Долго считали и загружали, а как затащить их без посторонней помощи на тринадцатый этаж, никто не подумал. Это была самая весёлая часть ночи. Мы хохотали, как сумасшедшие, над дурацкими шутками, затаскивая очередную партию цветов в лифт и расставляя их по кабинетам. Под утро мы решили присесть ненадолго на диван и не нашли сил ехать домой. Там и уснули. Была нежность.

После первого новогоднего корпоратива мы остались здесь же. Костя пытался подаренной саблей красиво открыть очередную бутылку игристого, но что-то пошло не так, и она рассыпалась у него в руках на сотни осколков. Мы замерли, наблюдая, как пена, в которую превратилось шампанское, растекается по всему полу. Когда шторм успокоился, переглянулись и сорвались на хохот, который постепенно сменился страстными поцелуями.

Было легко и светло.

Было плевать, что пол липкий, в осколках и пахнет.

Было жарко, влажно, развратно, сладко-остро, невыносимо близко.

Была любовь.

Мы до самого утра прятались на диване от всего мира.

На этом кожаном чудовище она и умерла. Корчась в муках и задыхаясь от предательства.

Костя нашёл с кем, кроме меня, разлить шампанское. Небольшого ковра у дивана, который в последний раз был залит алкоголем, больше нет, исчезли и свечи со своей навязчивой ванилью, а вот у стола вместо Жданова стоит кое-кто другой.

— Призрака увидела? — не оставляя ни единого следа идеально алыми губами на крошечной кружке, она отпивает кофе.

Возможно, и призрака. Я жмурюсь, тру переносицу. Может, если потру посильнее, она исчезнет? Но она не только не исчезает, а подходит ближе, высекая искры каблуками. Её идеальное лицо искажено злостью, но всё равно невероятно красиво. Безупречный макияж, укладка, брючный костюм идеально белого цвета, без единой складочки. Я бы так никогда не смогла. В первые же пять минут посадила бы пятно и измяла нежную ткань первым неловким движением.