Аккуратно, стараясь не разбудить, откладываю корягу, подхватываю Мирру на руки, чтобы отнести в постель. Невольно зарываюсь носом в волосы. Сладкий аромат пьяной вишни в шоколаде кружит голову. Она доверчиво жмётся сквозь сон, согревая дыханием шею, и что-то невнятно бормочет.

Что ж ты делаешь, девочка, я и так держусь из последних сил.

Никак не могу выкинуть из головы наш вечер знакомства. Она так горела в моих руках, что можно с ума сойти.

Прижимаю к себе крепче, поднимаясь по дурацкой лестнице. Но она оказывается не последним квестом. Открыв дверь в спальню, замечаю лабиринт на полу из странных вещей. Какие-то цветные банки, которые сбились в стайки по оттенкам. Множество маленьких коробочек и свёртков. Странные круглые штуки, разложенные по размерам. Кажется, это что-то для вышивания.

Аккуратно перешагивая все эти островки творчества, укладываю Миру на подушки. Начинает ворочаться и, кажется, проснётся, но она только подтягивает за шею к себе ближе и нежными губами касается щеки лёгкими поцелуями.

— Спокойной ночи, Костик, — тихо бормочет, поворачивается на другой бок и засыпает.

Костик. Этот лесной олень заслужил куда больше, чем пары дружественных тычков букетом. Он должен понять, что нельзя безнаказанно ломать людей.

Чувствую, что он обязательно вернётся. Невозможно, побывав рядом с Миррой, отказаться от её света.

Если ещё раз сунется, точно не стану себя сдерживать. А пока…

Сосед сверху опять достал перфоратор. Значит уже восемь утра. Его многострадальный ремонт ввинчивается мне в мозг по утрам уже месяцев восемь.

У них вся семья музыкальная. После обеда домой со школы возвращается младший и три часа к ряду играет на скрипке. Этот хотя бы сносно. Старший же приходит к семи и мучит несчастное пианино. Я считаю это преступлением против музыки и человечности, а его родители — явно очередным шедевром.

У меня было наоборот. В тринадцать мы с Машкой нашли кружок по вокалу и как-то быстро и плавно в него влились, что уже через несколько месяцев начали выступать с коллективом. Но каждый раз я слышала: “Вот Машка — умница, и костюм сидит, а тебе бы похудеть”, “А кто это в первом ряду? Обалдеть, как поёт красиво”. Я всегда оставалась за кадром или была удостоена равнодушного кивка. Но самым страшным оказалось не это.

— Мирочек, хорош реветь, макияж потечёт, — гладила меня по плечу Машка. — Я уже позвонила твоей маме, скоро приедет, она успеет.

Мне было уже шестнадцать, и я переживала первую драму в своей жизни. Выступления никто не отменял, но внимательность упала до нуля и сбылся самый страшный кошмар. Выходя из дома в разобранном виде, я взяла не тот чехол с костюмами.

— А вон и она.

Я так рада её видеть, что бросаюсь обнимать. Между нами такое случается крайне редко.

— Мирка, ну ты чего.

— Спасибо, мам. Ты останешься? Я сейчас для тебя билет попрошу, — разворачиваюсь, чтобы пойти к организаторам, но она ловит меня за рукав и возвращает обратно.

— Нет, я поеду. Что я там не видела?

Ну да. Всё видела. И не по одному разу. Но почему-то в сердце гаснет ещё один огонёчек. Каждая подобная мелочь нас всё сильнее отдаляет.

Так что я завидую пацанам сверху. Их слушают, даже если совсем не хочется, их поддерживают, даже если это полный провал.

Сегодня я как никогда рада сверлу, которое, с каждым “бз-з-з-з-з” врезается всё глубже в висок. Эти адские звуки выдернули меня из ужасного сна, в котором я застаю Костю за изменой. Всё было до сбившегося ритма сердца натурально, и только тёплые руки, укладывавшие спать, убедили, что это всего лишь сон.

Перфоратор стихает, и я почти засыпаю, чтобы в этот раз увидеть что-то хорошее, но тут же громкое “бз-з-з-з-з” как бы отвечает “размечталась”.

От возмущения резко сажусь на кровати, открываю глаза и понимаю, как сильно обмануло меня это утро. Голубые занавески вместо чёрных штор. Тёплые бежевые обои вместо холодных серых. Чемодан и контейнеры в углу заменяют кресло-качалку. Телефон заряжается на тумбочке, хотя я его бросала на постели.

Но откуда тут перфоратор?! В унисон этой мысли повторяется жужжание, и меня передёргивает от страха. Сердце, судя по всему, пытается эвакуироваться, так сильно стучит.

Но гены никуда не деть. И в доме бабушки-казачки они играют ещё сильнее. Они и шашка, припрятанная в шкафу. Стараюсь всё делать очень тихо, но кажется, что дыхание слышно в соседнем городе. Скрип дверцы почти вызывает инфаркт, но шашка в руках, даже тупая, придаёт сил.

Выхожу на охоту. Вся возня происходит за стеной. Крадусь ко входу и резко распахиваю дверь, пропуская перед собой шашку. Ещё один инфаркт от того, какие изменения произошли в соседней комнате и кого я там нашла.

— Марк?! Ты что здесь делаешь?

Эта комната пустовала, с тех пор как умерла бабушка. Она создала одни из самых счастливых воспоминаний моего детства. Сердце каждый раз сжималось от тоски и грусти, поэтому я старалась сюда не заходить. Но комната была великолепна. Её сердцем был сказочный эркер. Маленький, полукруглый, с огромными окнами, благодаря которым всё помещение дышало солнцем.

Марк сидел на полу у маленького порожка на балкон и что-то строгал из дерева.

— Да так. Обживаюсь понемногу.

— В каком смысле? Кто тебе разрешил тут хозяйничать? — возмущаюсь и перехватываю поудобнее своё оружие.

— Ты, — он смотрит, нагло улыбаясь, и встаёт, отряхивая руки.

— Когда это? — судорожно перебираю события вчерашнего дня. Вдруг, и правда, разрешала.

— Когда входную дверь забыла закрыть. Я решил тут обосноваться. В воспитательных целях, так сказать.

Марк подходит ко мне, упираясь грудью в острый нос тупого лезвия шашки.

— А серьёзно?

— Хочу сделать небольшой подарок. Холодное оружие ни к чему. Хотя, если сделаешь завтрак, буду страшно благодарен. Со вчера ничего не ел, а уже почти двенадцать.

Поднимаю шашку выше и провожу голым лезвием по шее Марка. По вене, в которой бьётся пульс. По острому кадыку. По ключицам, спрятанным под тканью футболки. Его зрачки расширились, и участилось дыхание. Боится, что ли?

— Не из меня завтрак, — говорит срывающимся голосом, но тут же откашливается и добавляет: — Если можно.

— Я подумаю, — отрываю шашку от его тела, прячу лезвие в ножны, закидываю себе на плечо, разворачиваюсь, чтобы уйти, и в последний момент решаю добавить: — Марк, это место — мой портал в прошлое. Не сломай, пожалуйста.

Не слышу, но чувствую его приближение. Он легонько обнимает меня со спины и целует в макушку. Он, не касаясь, согревает мою спину теплом, окутывает ароматом свежего дерева с острыми нотками перца.