Теперь совсем другая улыбка меня греет.

В книгах часто встречается выражение “слёзы закончились”, но у меня, кажется, запас в целое озеро. Они тихонечко катятся из уголков глаз, стараясь не беспокоить.

— У тебя аптечка есть? — он присаживается у дивана, а я в ответ могу только растерянно пожать плечами.

Об этом при сборе вещей я не подумала, а здесь если и оставались запасы лекарств, то они уже давно просрочены.

— Я тогда схожу к себе за лекарствами и деталями для котла. Посидишь одна немного?

Смотреть ему в глаза всё ещё немного стыдно даже в таком состоянии, да и отпускать не хочется, но я всё равно согласно киваю.

Он неожиданно нежно вытирает слезу со щеки и встаёт, чтобы уйти.

— Спасибо, Марк, — севшим голосом хриплю ему в спину.

— Я скоро вернусь. Задание — не плакать. Справишься?

Не успеваю понервничать по поводу ухода Марка, сразу засыпаю. Тёмное гудящее марево поглощает меня, как только смыкаются веки. Это даже не сон, а просто отключение сознания без картинок и ощущений.

— Мирра, проснись, — слышу сквозь туман, но глаза открывать не хочется.

Время ведёт себя очень странно. Такое впечатление, что Марк меня будит практически сразу. Или не сразу, я не понимаю. Он мягко гладит меня по плечу, и приходится осмотреться. Судя по тому, что обогреватель отключен, а в комнате тепло, сплю я уже довольно давно.

Марк носится со мной как с маленькой. Измеряет температуру, выдаёт жаропонижающее и целебный чай. Вкусный чай. На основе облепихи и каких-то травок. Я опознала только мяту. Он с первого глотка принёс облегчение.

Попутно Марк забалтывал меня всякой ерундой. Не уверена, что невнятное мычание может считаться участием в беседе, но всё же.

— На вид это самый неудобный в мире диван. Пойдём уложим тебя в кроватку? — сказал он, когда я допила вторую полулитровую кружку его фирменного антипростудного зелья.

Я с грустью посмотрела на лестницу, и он всё понял. Молча подхватил меня на руки и понёс. Меня! Это не так уж и просто. Я та ещё любительница булочек.

Он даже не запыхался, пока доставлял нас на второй этаж по узкой лестнице. Оставил меня одну, чтобы я переоделась, и вернулся через пару минут с водой и градусником.

— Тридцать семь и три. Скоро лекарство подействует и станет лучше.

Он укрыл меня, лёг рядом, поверх одеяла, своей прохладной рукой поглаживал меня по лбу.

Это была слишком интимная ласка и неожиданная забота от почти незнакомого человека. Даже несмотря на то, что между нами уже случилось. Почти случилось.

Мы о чём-то разговариваем. Я не улавливаю смысл диалогов. Скачем с темы на тему, которые никак не связаны между собой. Мне ужасно плохо, но уютно и спокойно. Проваливаюсь в темноту снова неожиданно. Наш разговор будто обрывается на полуслове. Цветные картинки снов размыты в акварельные пятна. Они переливаются нежно-пыльными оттенками аквамарина, индиго, аметиста. Прожилки золота вплетаются трещинами мрамора. Оно чернеет и затапливает весь свет.

Просыпаюсь я одна. Утро оказывается не таким ужасным, как обещал его вечер. Не знаю, что за колдовство применил Марк и как работает его зелье, но голова почти не болит, и у меня даже достаточно сил встретить этот день.

Спускаюсь со второго этажа, крепко цепляясь за перила. На ногах я стою твёрдо, но эта винтовая лестница меня всегда пугала.

Впервые за все эти дни просыпается аппетит. На подходе к кухне меня встречает тихое позвякивание посуды и восхитительно-горький аромат кофе, от которого текут слюнки. К нему идеально подошёл бы вишневый тарт. Тоненькое хрустящее песочное тесто, кислая сочная начинка с упругой мякотью, лепестки миндаля для украшения. Если добавить шарик мороженого, можно будет сойти с ума от счастья. Не жалко.

Надеюсь, в морозилке найдётся вишня. Отчим не мог не привезти, он знает, как её люблю. Могу съесть всю упаковку и не заметить. Не размораживая, ага.

Я уже распланировала, как буду готовить и продумала, что делать, если не найдётся нужных ингредиентов, но тихое и уютное утро — это не про меня, да?

Сердце тревожно застучало, когда я заметила, как на диване абсолютно бесстыдно развалился огромный букет алых, почти чёрных роз в обрамлении крафтовой бумаги. Полутораметровые ножки и крупные плотные бутоны, как для идеальной инстаграмной картинки. Никогда не любила такие. Они совсем не про меня.

Неужели я вчера сболтнула Марку про День рождения?

У всех роз бутоны как близнецы. Каждый будто выверен до миллиметра. Идеально бархатные, идеально ровные до последнего изгиба лепестки. Ни одного лишнего листика, ни одной колючки. Эта искусственная, почти стерильная красота очень пугает. Представляю, как за малейшую погрешность их отбраковывают на сорт ниже.

Впрочем, у людей всё точно так же. Если ты выделяешься из большинства, тебя могут не взять на работу или просто выкинут из “приличного общества”. Чем ты ярче, тем сильнее тебя пытаются подогнать под рамки. Или, в противном случае, вытесняют из своего круга.

Если бы я была цветком, то точно пионом. Весенним, растрёпанным, рассеянным. Источала головокружительную энергию, заряжая, увлекая за собой, с каждым дуновением ветра теряя лепестки. Все, кого любила и кем дорожила, уходя, забирали с собой частичку меня. Все эти люди клялись в вечной любви, верности, дружбе. Каждый раз пытаясь обтесать меня под личные хотелки. И всех до единого пришлось отрывать прямо с кожей. Потому что я никогда не умела пускать в свою жизнь людей, не доверяя им своё сердце.

Кончиками пальцев пробегаюсь по бутонам цветов. Внешний вид не обманул. Они совсем не “мои”. Они идеально гладкие, нежные, алые. В тон помады той самой девицы, которую так страстно целовал мой…

Не успеваю додумать эту мысль, как из кухонной кладовки выходит Костя.

Пальцы сразу же холодеют от страха. Сердце стучит где-то в горле, не позволяя дышать. Нет, нет, я не готова сейчас с ним разговаривать. Я и присутствие его непонятно как вынесу.

Простые джинсы и футболка сделали его уютно-домашним, родным до боли. В последнее время он столько торчал на работе, что я уже и забыла, как может выглядеть без своих костюмов.

Впиваюсь ногтями в ладонь, оставляя красные полумесяцы. Больно. Пока пытаюсь понять, в какой вселенной проснулась, он проходит мимо и, как обычно, целует в нос. Простая, привычная ласка. Ничего особенного. Но свежую рану, только-только покрывшуюся хрупкой, тонкой корочкой, сдирают снова до крови. Сдирают с особым удовольствием. Больно. Зачем он это делает? Зачем?

— Доброе утро. Я надеялся застать тебя в кровати. Не успел немного со своим сюрпризом. Понравились? — кивает на розы и уходит к кухонному островку.

Он говорит, а я не могу и слова вставить. Неужели он думает, что после произошедшего, всё будет так просто? Я притворюсь, что ничего не видела, не слышала, и всё будет как раньше? Будто мы отмотали время и ничего плохого с нами и не случалось. Но насколько отматывать?

К вечеру четырнадцатого февраля? Я останусь дома и ничего не узнаю.

На несколько месяцев? Я замечу изменения в его поведении, буду больше уделять внимания и всё наладится.

В тот вечер, когда мы впервые целовались? Не пойти в аудиторию, а сразу уехать домой. Или лучше даже не приходить на ту вечеринку вовсе.

Нет правильного ответа.

— Поднос вот нашёл, хотел завтрак принести. Совсем немного не дождалась, — махнув рукой, продолжает увлечённо что-то раскладывать по тарелкам.

Он что-то говорит, и я вроде бы даже различаю слова, но связать их вместе не получается. Он приехал поиздеваться?

Паника тянет ко мне свои жадные руки. Бежать больше некуда. Я заперта в клетке с клыкастым зверем.

— Вчера никак не смог вырваться.

А вот эти слова очень чётко бьют в цель, и не ответить я не могу.

— Она не отпустила? — голоса у меня практически нет, но он всё прекрасно понимает.