Убираю всё со стола, оставляя только чай. На ещё не остывшем гриле делаю что-то вроде тостов.

— Я, кажется, отравилась, можешь меня домой отвезти? Прости, я опять всё испортила, — она выходит заплаканная и расстроенная.

— Нет и нет. В смысле не испортила. И не отравилась. За качество клубники я отвечаю головой. А такую аллергию на мясо я видел трижды в своей жизни. У своей сестры.

Мирра не понимает, в чём дело, а я узнаю эти симптомы из тысячи.

Марк что-то рассказывает про сестру и её команду малышей, а я не слышу. Сквозь монотонное шипение и оглушающий звон до меня доносится невнятное эхо голоса, но разобрать слов невозможно. Я глубоко под водой, на самом краю вселенной… Или это обрыв? Что я вообще здесь делаю? Вроде бы рядом с Марком, он тёплый, уютный, любит объёмные худи и, кажется, меня. Но при этом я совершенно одна в своей темноте и пустоте. Вижу, как двигаются губы, как, улыбаясь, он показывает какие-то размытые в сплошное пятно фото в телефоне, как почему-то дрожат его пальцы. А с ним что случилось?

Опускаю глаза на свои руки, повисшие вдоль тела, чтобы посмотреть, а не дрожат ли мои. Поднимаю повыше, и на ладони падают две тёплые капли. Это ускользающее тепло единственное, что я чувствую. В остальном — нервы перегорели и абсолютно не принимают сигналы.

Растираю капли по складкам на ладони. Расчерчиваю мокрым пальцем линию мудрости, жизни, судьбы, любви… Где-то среди этих тонких морщинок кожи точно должен быть ответ на все вопросы. Я просто не вижу. Передо мною подробная карта, я просто не умею ей пользоваться.

Когда собираюсь повторить линию брака дорожкой из слёз, вспоминаю, что где-то тут должна быть подсказка по поводу детей. Не оглядываясь на шокированного Марка, подбегаю к вытяжке над плитой. Бессмысленно тарабаню по сенсорной поверхности, пытаясь включить подсветку, но включается что угодно, кроме неё. Пальцы не слушаются, и я уже со злостью бью по панели. Марк, видимо, не выдерживает этого зрелища, подходит и спокойно укрощает дикого зверя по имени “вытяжка”.

Я почти отпихиваю его со своего пути и подставляю ладонь свету. Абсолютно ничего не понимаю в изломах кожи, но всё равно нервно пытаюсь высмотреть хоть немного правды. Придерживаю одну руку другой, пытаясь спасти от дрожи. Ничего не выходит. Злюсь всё сильнее. На кого или что не разобрать, но колкие пузырьки закипающего гнева превращают душу в кровавое месиво. Так часто и рвано дышу, что не хватает воздуха.

Вылетаю на улицу. Всё ещё по-зимнему холодный воздух забивается в лёгкие, заставляя закашляться. Нервные окончания снова просыпаются. Февральская ночь обжигает кожу и отрезвляет сознание.

Марк не может быть прав. Нет, нет, нет. Это просто дурацкое стечение обстоятельств. Сейчас я приеду домой, расскажу всё Машке, она меня успокоит. Дурацкая сеть на краю света не ловит, так бы уже поговорили. Нужно просто немного подождать, и всё снова вернётся на свои места. Я уверена, что совершенно зря сейчас перепугалась.

Марк обнимает меня сзади и нежно целует плечо.

— Пойдём. Только придётся с фонариком пробираться через рощу. Не испугаешься? — тепло шепчет на ухо.

Отрицательно качаю головой. Так и молчу всю дорогу домой.

Слишком много навязчивых мыслей, от которых нужно быстрее бежать. Не заметила, как мы дошли по ночной роще до машины. Доехали домой, кажется, за несколько минут.

Когда Марк паркуется у ворот, я моментально обрываю его порыв пойти меня провожать.

— Прости, Машка уже спит, наверное, не хочу её будить. Тихонечко в спальню проберусь и тоже спать лягу.

— Договорились. Если тебе снова станет плохо, позвони обязательно. Я помогу.

— Ты ещё и доктор?

— Немного ветеринар, — говорит он с особой гордостью, а я не могу понять: он серьёзно или это шутки такие, чтобы меня подбодрить.

— Вы полны сюрпризов, Марк Викторович, — выдавливаю из себя улыбку, которая быстро гаснет. — Что-то не клеится у нас со свиданиями. И всё равно спасибо за вечер.

— Как бы ни сложилось, всё будет хорошо, Мирра.

— Доброй ночи, — делаю вид, что не понимаю, о чём он говорит, и убегаю из машины.

В доме закрыта входная дверь и темно. Наверное, Машка действительно спит. Тихонечко прячусь в спальне и ворочаюсь в кровати полночи. Засыпаю тревожным сном, только когда небо начинает сереть.

А просыпаться было невероятно тепло и уютно. Я снова была в самом безопасном месте на всей планете, под ухом билось самое родное сердце.

Я ухватила за хвост то редкое чувство, когда просыпаясь понимаешь, что пора вставать, но тут же вспоминаешь, что никуда не нужно спешить и можно ещё немного безнаказанно понежится, обнимая любимого человека. Не открывая глаз, вдыхать аромат кожи и кончиками пальцев наслаждаться её гладкостью. Споткнуться о небольшой шрам, вспомнить, как на несколько недель забила на работу, готовила все возможные блюда из диеты номер пять, меняла повязки три раза в день и всячески ублажала пострадавшего от аппендицита мужа. Это был почти второй медовый месяц, но сладкое временно заменили на сериалы и настолки.

Целую вечность мне не было так хорошо. Удивительно, что нет чувства усталости после целой ночи метаний. Поэтому сейчас боялась открывать глаза из последних сил, хватаясь за обрывки сна, только бы ещё немножечко погреться. Только бы не терять эту ниточку, ведущую к прошлому.

Прошлому?

Понимание, что я действительно лежу, прижавшись к мужской груди, приходит не сразу. Плечо под головой, ровное дыхание и спокойный пульс, тёплая, вкусно пахнущая кожа и тот самый шрам под пальцами.

Ощущение безопасности и дома очень быстро тает, превращаясь в тревогу. Откуда он здесь взялся и что вообще происходит? Хочется оттолкнуть, закричать, но в то же время какие-то ошмётки сердца всё ещё тянутся поближе прижаться к груди.

Осторожно, не открывая глаз, отрываю себя прямо с кожей, но, к своему удивлению, без мучительных сожалений.

Не знаю, сколько я проспала. Голова немного гудит, а сердце колотится, набирая обороты. Смотрю куда угодно, только не на человека, развалившегося рядом. Солнечный свет уже не ломился в окно наглыми рассветными лучами, а мягко, почти вальяжно укутывал спальню. Часы над дверью показывают половину второго. Как Машка до сих пор не пришла и вообще впустила его в дом?

— Костя, что ты здесь делаешь? — пытаюсь его спихнуть с кровати ногой, но ничего не выходит, тяжёлый зараза.

Он нехотя начинает ворочаться и щурится сонными глазами. Оглядывается, будто сам не понимает, где находится и падает обратно на подушки.

— Доброе утро, — потирает глаза и, подхватывая с тумбочки часы, застёгивает их на запястье.

Совершенно спокойные, будничные действия. Просто очередное утро, я почему-то проснулась в капризном настроении, а он не понимает почему.