— Ого! Совершенно другая энергетика по сравнению с Вегасом, — говорю я, останавливаясь и наблюдая за людским потоком.

Здесь нет блеска и гламура, просто скромная уличная ярмарка. Люди, участвующие в ней, украсили ее фонариками. Они торгуют товарами ручной работы, а местные магазинчики, которые обычно закрываются с наступлением сумерек, демонстрируют свои товары, и их двери гостеприимно распахнуты. В воздухе витает запах травки, с залива дует приятный бриз. Это просто по-тря-сающе!

— Тоскуешь по дому? — спрашивает Брук.

Большая джаз-группа тихо и проникновенно исполняет сладкую песню перед зрителями. Я смотрю на девушку рядом со мной, на ее облегающий с оборками розовый топ, и мне виден кусочек черного кружева ее лифчика. Ее незагорелые ноги имеют красивую форму и очень сексуально смотрятся в сапогах, в которые обулась Брук.

— Черт, нет.

Я тащу ее сквозь толпу, маневрируя среди людей, пока мы не добираемся до пивного бара, расположенного перед сценой. Заказываю нам по две пинты местного пива и веду Брук к одному из высоких столиков в центре. Люди пьют и танцуют, качаются под музыку. Воздух наполнен смехом. Мы с Брук чокаемся кружками и разделываемся с отвратительным на вкус местным пойлом. Но, черт, я наслаждаюсь вечером, и мы только приехали. А теперь я представляю, какой финал ждет нас с Брук позже…

— Хочешь потанцевать? — предлагает она, удивив меня, когда допивает свое пиво и протягивает мне руку.

Я поднимаю бровь и принимаю ее руку, позволяя ей отвести меня в «бой». Она располагает мои руки там, где ей хочется — на своих бедрах, а сама обнимает меня за шею. Теплое прикосновение ее тела к моему так опьяняет. И мне нравится-нравится-нравится тот факт, что я выбрался с ней на публику. И теперь вся эта публика видит, как мы танцуем вместе. Мне хочется заявить на нее свои права перед всеми.

Хм. Что? Господи боже, Зэйден.

Я ставлю огромный красный знак «СТОП» на всю эту хренотень и фокусируюсь на движении груди Брук возле своей. Ее руки, как клеймо с обеих сторон, выжигают отпечатки на коже моей шеи, пока мы кружимся и отплясываем, как неумехи, делая все возможное, чтобы попадать в такт музыке.

Она улыбается мне все время, а ее длинные волосы повторяют каждое наше движение. Губы Брук накрашены игривым персиково-розовым цветом, из-за которого она выглядит на несколько лет моложе, хотя ей это совершенно не нужно. Но, боже мой. Эти губы полные, манящие, и они так греховно изгибаются. У нее длинные темные ресницы, а в глазах, которые они обрамляют, светится ум. Она, типа, гораздо умнее меня, и это даже не смешно.

Когда песня заканчивается, Брук отстраняется, смеется и исполняет дурацкую джигу, которую я могу записать на счет выпитого алкоголя.

— А ты легка на подъем? — интересуюсь я, упираясь локтями в поверхность высокого столика и наблюдаю, как она допивает остатки моего пива.

— На самом деле нет, — говорит она мне, пока со стуком ставит пустую кружку на стол. — Просто я ощущаю, словно это последняя ночь, когда я смогла выбраться куда-то, и новый выход случится очень нескоро. С новой работой, занятиями и девочками станет только сложнее, особенно, когда ты уедешь, — она замолкает и переводит свой взгляд на меня, немного покраснев, прежде чем отвернуться. — Ну, знаешь, потому что мне придется опять искать няню, — снова пауза, прежде чем она возвращает взгляд на меня и улыбается. — И нового любовника. — Брук тянется над столиком прямо ко мне, и я позволяю ей прижаться ртом к моему уху. — Потому что… думаю, что я начинаю чувствовать зависимость от секса.

— Притормози-ка, детка. Только послушай себя, ты грязная шлюшка, — подмигиваю ей, и она смеется, хватая меня за руку, и тянет обратно на улицу.

Мы прогуливаемся по главной улице, заглядываем в киоски и растворяемся в переполненных магазинах, наполненных черно-белыми фотографиями, статуэтками драконов, стеклянными кальянами и всевозможными предметами искусства, вдохновленными океаном.

Брук покупает себе глупую шерстяную шапочку, украшенную розовыми цветами, несколько цветных вертушек на палочках для детей у местного художника, запихнув их в вязанную коричнево-оранжевую сумку, которую только что купила у другого продавца.

— Я знаю, что не должна тратить деньги, — говорит она, но я отмахиваюсь от ее извинений, прежде чем они звучат.

— Хватит. Остановись. Послушай, тебе всего двадцать два, Брук. Расслабься, повеселись и не надо оправдываться, — смотрю на нее в этой странной шапочке и думаю, что она выглядит так чертовски мило, что я сую пятьдесят баксов ей в сумочку, пока она не видит. Я, вроде как, должен ей, потому что упиваюсь ее чудаковатым видом, словно это какой-то лимонад, детки. Сладкий и кислый одновременно.

Я покупаю нам с Брук по буритто в одной из продуктовых тележек, и мы идем дальше по набережной. Тихий шепот воды на берегу смешивается с музыкой и болтовней. Для небольшой городской тусовки — это, определенно, успех.

— Каково это, жить в Лас-Вегасе? Я могу представить, каково это — приехать туда ненадолго, но жить там? Разве там не сумасшествие все время?

Я смеюсь и жую свое буритто, чуть разворачиваясь на звук саксофона, пока Брук хихикает и сминает обеими руками фольгу, в которую завернута еда.

— Это обычно крики и гудки автомобилей, понимаешь? Наш салон расположен прямо… — я разрезаю ладонью воздух, — на Стрипе. Поэтому там уйма туристов, шатающихся туда-сюда часами. Мы открыты двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю. Ночью происходит до фига странного.

— Ты прокалываешь… все части тела? — спрашивает Брук, вскользь поглядывая на меня, пока мы проходим мимо луж света от уличных фонарей, и пар, собирающихся на скамейках и обжимающихся, как подростки. — Я имею в виду что-то вроде… — она машет одной рукой в сторону своей промежности, — …вагины.

Я снова смеюсь и трясу головой, стуча своим высоким красно-черным конверсом по бордюру, потом запрыгиваю на скамейку и бросаю взгляд на залив. Факт, который я забыл об этом месте, — изумительный вид на воду. В Вегасе, конечно, тоже есть вода: в виде фонтанов, искусственных водопадов и долбанных искусственных озер. Но это все такое показушное. Посреди проклятой пустыни… в общем, всей этой хрени там не место. Виды города никогда до этого не напрягали меня, но, если быть честным, прямо сейчас они меня, вроде как, раздражают.

— Ага. Конечно, я прокалываю киски. А также члены. И много-много сосков. Я имею в виду, до хера гребаных сосков. Еще пупки, губы, носы, брови, уши, короче абсолютно все. — Смотрю на Брук и улыбаюсь. — Фактически, еще, когда впервые тебя встретил, я обратил внимание на твои брови, — указываю на свое собственное лицо и сую пальцы в задние карманы. — У тебя изумительные брови, ты знаешь об этом?

Брук подносит руку к своему лицу и гладит одну из них.

— Нет, я никогда об этом не задумывалась. Почему?

— Потому что я хочу проколоть ее.

Щеки Брук вспыхивают, и она отводит взгляд на темную гладь воды. Сейчас на воде качается несколько лодок, огни мерцают в ночном темно-синем небе.

— Ты хочешь проколоть мою… бровь? — спрашивает она, поворачиваясь обратно ко мне, съедая остатки своего буритто и выкидывая смятую фольгу в близстоящий мусорный контейнер.

— Ну, если биостатистикам можно делать пирсинг бровей, то да, хочу. Аж руки чешутся.

— У тебя есть инструменты с собой? Я имею в виду, разве для этого не нужны специальные иглы и обеззараживающее средство, ну, и что там еще может понадобиться?

— У меня в машине есть все, что нужно. — Я хлопаю в ладони. — Я могу с легкостью сделать это. Очень быстро. После мы можем заехать домой к моему брату и сделать это, — я ухмыляюсь. — Ну, так как, Всезнайка, ты в деле?

Брук залезает, чтобы встать рядом со мной, на скамейку, отворачивается и мгновение смотрит на воду.

— Черт возьми, почему бы и нет? — вопросительно отвечает она, и я ударяю кулаком по своей ладони. Когда она снова возвращает взгляд на меня, я широко улыбаюсь ей. — Ты же на самом деле боди-пирсер, верно? Не такой же, как няня? Потому что я, действительно, не хочу, чтобы рядом с моим глазом находилась инфицированная игла.