— Я обещаю…

— Не надо давать обещаний, которые неизвестно, сможешь ли ты выполнить. Просто смирись и принимай все, что дают другие. Если ты не можешь этого сделать, то сделай нам всем одолжение и уходи.

Он молча ждал, пока прошло несколько долгих мгновений, и никто из нас не сделал ни шагу. Наконец, я качнула головой.

— Я не уйду, — сказала я, когда мое сердце приняло решение за меня.

— Хорошо. Тогда иди оденься и подпиши контракт с моим братом.

Я изо всех сил старалась не обращать внимания на остальных, пока направлялась в душевую, чтобы одеться. В голове крутилось, что меня берут танцевать в балет Волкова. К счастью, после небольшой отповеди Юрия все остальные тоже избегали меня, что заставило меня подумать, что, возможно, он был прав. Может быть, ему нужно было вести себя как козел и твердым кулаком контролировать всех этих примадонн.

Бросив полотенце на пол, я полезла в сумку и замерла, когда мои пальцы нащупали что-то скользкое. Вытащив руку с мокрой мочалкой, на которую кто-то вылил мой шампунь, прежде чем засунуть ее в сумку, я стиснула зубы и бросила ее поверх полотенца. Возможно, они слишком робки, чтобы встретиться с Юрием напрямую, но, очевидно, не побоялись поиздеваться над моими вещами. Это была подростковая выходка труса. Не обращая внимания на влажность трусиков и леггинсов, которые я достала из сумки, я смахнула с них выступившие капельки грязи и натянула и то, и другое, а затем надела танкетки и энергично вытерла голову другим полотенцем. Когда волосы немного подсохли, я провела по ним расческой и собрала их в высокий хвост. Лучше было бы высушить их полностью, но я не хотела тратить на это время. Все, чего я хотела, — это поскорее убраться из этой комнаты и вернуться в воздух, который не грозил забить мои легкие чистой ненавистью.

Запихнув косметичку обратно в сумку, я застегнула ее и села на скамейку. Я отложила выход еще на несколько мгновений, сделав быстрый массаж ног, а затем всунув их в босоножки. Эта рутинная работа заставила меня снова улыбнуться при воспоминании о том, как я делала то же самое после каждой репетиции и каждого выступления.

Хлопнув дверью, я оглянулась и обнаружила, что там, где раньше толпились несколько человек, теперь я одна. Глубоко вздохнув, я встала и закинула ремень сумки на плечо.

К черту остальных и к черту нерешительность. Я собиралась ухватиться за эту новую возможность обоими кулаками. Шанс снова выйти на сцену был слишком потрясающим, чтобы от него отказываться. Этого хотела и моя бабушка. За последние несколько дней мы долго беседовали об этом, и она снова и снова повторяла мне, что была бы рада пользоваться помощью медсестер, пока я буду в дороге. Хотя я не была уверена, как я отношусь к тому, что кто-то другой будет делать то, что я считала своей работой, я знала, что моя бабушка никогда не простит мне, если я не попробую сделать это по-настоящему. Я была уверена, что не прощу себе и того, что не соглашусь принять предложение Алека. А с остальным мы разберемся по ходу дела. У меня было сильное чувство, что если я не сделаю этого прямо сейчас, то это будет самой большой ошибкой в моей жизни.

Я шла по театру, с нетерпением ожидая новой встречи с Алеком. Ситуация, окружавшая меня, была безумной. Это была самая неожиданная вещь в мире, но чувства к Алеку все равно пробивались наружу, как бы я ни старалась их отрицать или объяснять чем-то другим. Наверное, потому, что он давал мне спасательный круг, в котором я так отчаянно нуждалась. А может быть, потому, что он был моим потенциальным начальником, что делало его запретным и недоступным. Вожделение к Алеку было еще одним способом испортить этот шанс, чего мне очень не хотелось.

Он был великолепен, пожалуй, самый красивый мужчина из всех, на кого я когда-либо смотрела. Может быть, он и не танцевал на сцене, но двигался с грацией, напоминавшей мне изящную пантеру.

При мысли о том, что меня преследует такой зверь, меня пробрала дрожь. Я так легко представила себе, как он, не издав ни звука, проносится сквозь джунгли, а потом падает сверху и прижимает меня к себе. Дрожь переросла в трепет, который поселился между моих бедер, когда я представила, как он опускает голову и открывает рот, готовясь овладеть мной.

Я была немного шокирована тем, что желание запульсировало в тех местах, которые я считала давно мертвыми. Я напомнила себе, что отказалась от использования мужчин, сделала последний глубокий вдох и подняла руку, чтобы постучать в дверь.

Алек

— Входите, — окликнул я, подняв голову и увидев, что дверь приоткрылась и показалось лицо, от которого захотелось поднять кулак в воздух, победно потрясти им и крикнуть: "Блядь, да!". Вместо этого я сказал: — О, Клара. Заходи.

Элегантность украшала ее необработанные края.

Мне действительно нравилось то, что я видел сегодня. Она была одета совершенно иначе, чем в тот потрепанный наряд, в котором она была, когда я впервые увидел ее возле ее дома. То, что ее волосы были еще немного влажными после душа и затянуты в хвост, а не обрамляли лицо, должно было бы отвлекать от ее красоты, но получилось совсем наоборот. Дикие локоны были стянуты резинкой, а гладкая прическа подчеркивала безупречный тон лица. Если она и пользовалась косметикой, то очень скупо, но, впрочем, она в ней и не нуждалась. Ее щеки были раскрасневшимися, идеального розового оттенка. Длинные ресницы подчеркивали глаза цвета нефрита с золотыми вкраплениями.

Мешковатые брюки и бесформенная рубашка были заменены на черные леггинсы и белую майку, обтягивающие изгибы, которые так и просились наружу. Мой взгляд привлекли гладкие тонизированные мышцы ее рук, а затем перешел к декольте, которое ее майка не только открывала, но и подчеркивала. На левой груди виднелся намек на татуировку, кончик крыла, едва заметный, но мгновенно вызывающий желание стянуть майку через голову и проследить каждую линию того изображения, которым она позволила украсить свое совершенное тело. Это могло быть что угодно — крылья, развевающиеся по ее груди, но от этого она выглядела экзотично, жестко и женственно одновременно. В нашем мире татуировка обычно была запрещена, поскольку танцовщица должна была играть множество разных ролей, некоторые из которых были совершенно несовременными. Не стоит изображать Спящую красавицу, остановившуюся на середине сцены с поднятыми над головой руками в пятой позиции, и отвлекать внимание зрителей от искусства танца, чтобы поинтересоваться, что за рисунки были нанесены на плоть балерины.

Очевидно, даже в своем бунте она была достаточно умна, чтобы понять, что будут моменты, когда ее бунт нужно будет скрыть. Девушка была не только умна, но и подтянута, явно в форме, а то, как она вела себя в театре, говорило о том, что ей не до глупостей.

Клара Симёнева, без сомнения, была крутой девчонкой. Я был заинтригован — черт возьми, почти опьянен — этой ее другой стороной. Но это не означало, что я собирался спускать ей все с рук. Я не терпел драматизма, который всегда сопровождает диву.

Я подождал, пока она пройдет дальше в комнату, и жестом указал ей на стул перед моим столом.

Она опустилась на стул, поставив сумку, которую несла в руках, у своих ног. — Юрий сказал, чтобы я зашла к тебе и договорилась с тобой о контракте.

— Сейчас разбираю последние документы.

— Спасибо, — тихо сказала она. — Я имею в виду, спасибо, что убедил меня пройти прослушивание. Я очень ценю это.

— Убедил или подтолкнул? — спросил я с ухмылкой, радуясь тому, что ее губы скривились в ответ.

— Наверное, что-то одно, — сказала она, слегка пожав плечами. — А может быть, и то, и другое. В любом случае, я все равно рада, что ты это сделал.

Кивнув, я отдал должное ее честности. — Не за что. Я рад, что все получилось, и я также рад, что ты пришла. Ты нам действительно нужна. Ты будешь очень полезна для театра, и я думаю, что мы также сможем быть полезны для тебя.