Она взяла их, и мы оба смотрели, как они крутятся на концах атласных завязок, за которые она их держала, как будто это был какой-то невероятный физический подвиг, а не простая гравитация. Я поднял глаза к ее лицу и увидел, как ее губы изогнулись в маленькой улыбке.

— Спасибо, — тихо сказала она. — Я знаю, что мои немного потускнели…

— Нет, — сказал я, не желая, чтобы она подумала, что меня смутила ее обувь. — Я имею в виду, что это не имеет никакого отношения к этому. Я хотел сделать тебе подарок на память и… — Я пожал плечами, протягивая руку, чтобы остановить движение туфель. — Я знаю, что танцоры используют по несколько пар в год.

— Спасибо, Алек. Никогда еще никто не был так заботлив. Ты действительно не должен был этого делать. Я не заслуживаю…

— Перестань, — перебил я. — Я — мы — привели тебя в этот театр, чтобы ты помогала строить других людей. А не для того, чтобы издеваться на тобой.

Я смотрел, как она отпускает атласные завязки и поднимает руки, чтобы обнять меня за шею, и чувствовал, как впадаю в шок. Я не знал, как я могу находиться в этих объятиях, прижиматься к этой потрясающей груди и плоскому животу, знать, каким на самом деле было ее тело под одеждой, и при этом не взорваться. Меня уже переполняло гудящее вожделение, которое грозило развязать мне руки. Я не мог усугубить ситуацию.

Но отступать было уже поздно. Она сама направилась ко мне.

Мгновение казалось замедленным. Она прикоснулась ко мне, наполнив меня электрическим разрядом, подобного которому я еще не испытывал. Я опустил глаза и уже открыл губы, чтобы сказать ей "не за что", как вдруг заметил, что ее губы сжаты и она приближается, чтобы поцеловать меня в щеку.

Я не мог остановить это, даже если бы захотел, и, конечно, не хотел останавливаться. Я уже доказал, что я полный осел, так что зачем останавливаться сейчас? У меня было достаточно времени, чтобы взять в руки ее затылок и наклонить его, взяв все в свои руки. Вместо того, чтобы быстро прижаться к моей щеке, мои губы нежно прижались к ее губам. Я усилил давление, провел языком по ее губам, требуя, чтобы они раздвинулись настолько, чтобы мой язык проник в ее рот.

Забудьте о правилах.

Правила были для других — не для меня.

Не тогда, когда первый же вкус заставил меня жаждать большего. Страсть

побеждала всякий намек на сопротивление запретному. Я не мог сравниться с этой красавицей. Я притянул ее ближе к себе, и мой язык стал соперничать с ее языком.

Тихий скулеж заставил меня отстраниться настолько, что она смогла прошептать: — Я не должна.

— Я не должен. Мы не должны, — сказал я в знак согласия, но свободной рукой обхватил ее за талию, приподняв ее на носочки, а другой притянул ее ротик к своему.

Страсть умножилась, и я полностью потерял контроль над собой. Мощное вожделение взяло верх, и все рациональные мысли исчезли, когда мы целовались так, как я никогда не целовался раньше.

Я не знал, есть ли еще кто-нибудь в театре. Я не знал, войдет ли Юрий в любой момент. Мне было все равно. Я не мог сосредоточиться на реальности, когда мой язык был во рту Клары.

Разум кричал в моей голове, но я боролся с ним, прижимая Клару к своей груди. Если бы не то, как она прижалась ко мне, я был уверен, что она рухнула бы на землю. Ее дыхание стало моим, и наши сердца забились в одном ритме. Мы медленно сливались в единое целое в этом всепоглощающем поцелуе, пока нам не пришлось набрать в легкие воздух.

Мы еще долго стояли, глядя друг на друга. Пусть одежда теперь скрывала ее наготу, но это не меняло того факта, что я хотел ее всеми фибрами своего существа.

— Алек…

— Я знаю. Знаю, — сказал я, резко отпуская ее и выходя из комнаты, пока не совершил самую большую ошибку в своей жизни. Только когда за мной захлопнулась дверь кабинета, я понял, что мои пальцы запутались в длинных атласных лентах точно такого же цвета, как кожа Клары, раскрасневшейся после душа.

— Черт возьми! — прорычал я, срывая туфли и швыряя их в стену.

Я сказал "я знаю", но это была гребаная ложь. Я был потерян и тонул в волнах эмоций, вызванных этим поцелуем. Я ничего не понимал.

Алек

— Ты поцеловал ее? Ты в своем уме? — Бейкер зарычал в трубку, но затем его тон сменился на гораздо менее обвинительный: — Как это было?

Потрясающе.

До остановки сердца.

Зажигательно.

— Я не знаю. — Я решил вести себя беззаботно, чтобы не выдать своих чувств. В конце концов, сейчас это был скорее разговор для выяснения фактов.

Я не должен был целовать Клару. Я был уверен, что этот момент не должен был длиться так долго, как длился, и ее руки не должны были обвиваться вокруг моей шеи, а мои притягивать ее так близко, что я чувствовал каждый подъем и опускание ее груди, чувствовал жар ее… к черту! Я не собираюсь туда идти!

Но теперь, когда все это произошло, я почувствовал, что должен узнать об этой женщине больше. Я знал кое-что из своих исследований, кое-что из наших разговоров, но Бейкер действительно сидел с ней и беседовал с ней лицом к лицу. Если кто-то и мог рассказать мне немного больше о том, какой женщиной она была, так это этот человек.

— Послушай, это был импульсивный поступок, которого не должен был произойти. Я не знаю, о чем я думал. Как только я увидел ее голой, моя вторая голова…

— Ты видел ее голой?

Дерьмо! Это был совсем не тот разговор, который я планировал, когда набирал его номер. Сделав глубокий вдох, я заставил себя перестать вести себя как идиот и взять себя в руки.

— Не имеет отношения к делу, — сказал я, не собираясь отвечать на его вопрос. — Это никого не касается, но…

— Не надо распускать свои трусики, — усмехнулся Бейкер. — Кроме похоти, которую ты, очевидно, испытываешь к ней, и могу сказать, что нет ни одной души на земле, которая могла бы тебя в этом обвинить, тебе действительно нравится эта девушка? — спросил он тихим тоном, как будто думал, что кто-то может подслушать его вопрос.

Этим кем-то, скорее всего, был мой брат.

— Я не уверен, — осторожно ответил я. — Хотелось бы получить простой ответ. Если отбросить театр и профессионализм, я знаю о ней не так уж много. А ты что думаешь?

— Это сложный вопрос, — сказал он. — Я имею в виду, что она действительно кажется милой женщиной, и у нее определенно доброе сердце, судя по тому немногому, что она позволила мне увидеть во время нашего интервью. Она заботится о своей бабушке, и хотя я знаю, что ей нужны деньги, я навел справки и узнал, что она снижает свои расценки до минимума, если потенциальный студент не может позволить себе посещать ее занятия. Она мне понравилась.

Я знал, что она очень привязана к своей бабушке, и понимал, что для того, чтобы ухаживать за кем-либо, нужен особый тип людей. Я не очень удивился, узнав, что эта забота распространялась на то, что она жертвовала собой ради того, чтобы не дать умереть мечте другой маленькой девочки.

— Что еще?

Бейкер продолжал: — С ней есть риск.

Снова это слово, слово, которое, казалось, подходило

полностью характеризует Клару Симёневу.

Риск.

— То, что у нее была зависимость, не подлежит сомнению. Она точно проходила реабилитацию, и как бы она ни утверждала, что "вылечилась", нельзя гарантировать, что тяга к наркотикам или алкоголю действительно исчезла. И наконец, что не менее важно, это случай с сам знаешь кем.

Я знал, и сам факт того, что опытный репортер говорил о Козлове так, словно он был персонажем книги, имя которого нельзя называть, говорил о том, что Бейкер не испытывает ни малейшего беспокойства. Мне не нравилась идея иметь что-либо общее с мафией или людьми, которые ею управляют, в какой бы стране они ни находились. Смерть отца наложила на меня неизгладимый отпечаток.

Никогда не связывайся с братвой, потому что эта дорога ведет только в один конец.