Еще четверть часа медленной напряженной ходьбы — и вот они оказались на территории гостевого дома. Больше можно не переживать за незримые утесы, остался лишь крутой подъем. Его она преодолевала и раньше, а еще знала, что у ворот горят фонари.

— Опустите паланкин. Дальше я пойду пешком. — Первин вылезла и двинулась шагом, сперва легко, потом с усилием. Сердце колотилось и от нагрузки, и от волнения — ведь путь ее был окончен. У открытых ворот гостевого дома она переложила портфель из правой руки в левую. Тут же раздался лай, и к ней кинулся Дези. — Дези! — проворковала Первин, зная, что пес ее не видит, и рассчитывая только на то, что он узнает ее голос. Она вытянула руку в надежде, что он запомнил ее запах. Не просчиталась. Ее приветствовал теплый мокрый язык Дези, он застучал хвостом о ее сари. Первин засмеялась и сказала: — Дальше ты меня проводи, ладно?

«Летучие мыши», горевшие на веранде, озаряли Колина в белой льняной рубахе и индийской лунги с сине-зеленым узором — он устроился в плетеном кресле. Когда Первин с Дези подошли ближе, он встал, нащупал трость. Но вместо того, чтобы шагнуть им навстречу, стремительно двинулся по веранде к одной из дверей. Первин заметила пустоту на месте протеза. Видимо, он решил скрыться, чтобы не показываться ей в своем естественном состоянии.

С другой стороны, возможно, он ушел, чтобы предупредить кого-то, кто находился внутри.

Первин тут же подумала про Вандану. А что, если она не болеет дома, а пришла к Колину, воспользовавшись отсутствием мужа? Допустим, сатапурский агент так или иначе связан с темными делишками, которые она проворачивала во дворце. Не исключено также, что у них роман.

Первин почувствовала, как у нее горят щеки. Ну закрутил англичанин роман с привлекательной женщиной постарше, своей соседкой, — ее это никак не касается. А в том, что он проявил интерес к ней, Первин, она могла и заблуждаться; значит, в дальнейшем она свободна в своих действиях.

— Не могли бы вы попросить сагиба выйти и поговорить с нами? — Лакшман слегка запыхался после подъема на холм. Он, а с ним и носильщики вошли сразу после нее.

— Разумеется. — Она про них почти забыла. — С вами нужно сегодня же расплатиться.

Первин шагнула на веранду, и тут из своей комнаты вышел Колин. На нем были льняные брюки, на обеих ногах — запомнившиеся ей крепкие ботинки. Лицо выглядело настороженным.

— Добрый вечер, — произнес он.

— Простите. Я вернулась без предупреждения. — Едва слова вылетели, она почувствовала, что сказала глупость. Любому видно, что она вернулась.

— Вы разве не собирались переночевать у Мехта? — спросил он с явным намеком.

— Да. Я туда заходила, но привратник сказал, что Язад в отъезде, а Вандана плохо себя чувствует. Слегла, — добавила она, следя за выражением его лица.

Ей показалось, что его зеленые глаза, отражавшие свет лампы, увеличились в размерах.

— И вы расстроились, что не смогли там остаться, не так ли?

Первин взглянула на Лакшмана — тот, похоже, пристально вслушивался. Не хотелось ей, чтобы этот разговор потом разнесли по всей деревне.

— Нет, конечно. Я готова забыть былые недоразумения. Но сперва нужно рассчитаться с носильщиками.

— Сейчас, — сказал Колин и, засунув руку в карман брюк, вытащил несколько монет.

— Сколько они получат? — Первин показалось, что сумма недостаточная.

— Сколько положено. За два дня работы — по рупии каждому, плюс две рупии Лакшману.

Эти люди сделали все возможное и невозможное, чтобы обеспечить ее безопасность. Первин тихим голосом произнесла:

— Учитывая все, что с нами произошло, полагаю, они заслужили большего.

Колин поджал губы.

— К сожалению, заплатить им больше я не могу. В агентстве считают, что если одной артели носильщиков платить больше, чем другой, возникнет недовольство.

— Хорошо, выдайте им каждому по рупии. А я из своих суточных доплачу им бакшиш. Когда буду сдавать отчет о расходах, перечислю все, что они для меня сделали на пути во дворец и обратно.

— Значит, вас впустили? — Брови его поползли вверх.

— Разумеется. — Первин отвернулась и принялась раздавать монеты, которые достала из матерчатого кошелечка.

Усталые носильщики просияли, когда она вложила еще по рупии каждому в ладонь. Первин сказала на маратхи:

— Вам пришлось преодолевать трудности, которых никто не ждал. Погода была ужасная. Вы двигались с хорошей скоростью, при этом осторожно. Благодарю вас от всего сердца.

Лакшман с носильщиками ушли в сторону деревни — они несли опустевший паланкин и пели.

— Они очень довольны, — заметил Колин, глядя им вслед. — Ну, если вы не слишком устали, я хотел бы перед вами извиниться.

— По поводу оплаты? Нет никакой нужды…

— Нет. — Колин откашлялся и продолжил: — Простите меня за то, как я себя вел. Я все обдумал и понял, в каком положении вы находитесь.

Первин облегченно выдохнула. Они все-таки смогут работать вместе, а ей это просто необходимо, потому что маленькие князь и княжна в опасности.

— Благодарю вас от всей души. Нам многое нужно обсудить, вот только мои ботинки… — Она умолкла, давая ему возможность рассмотреть ее перепачканную обувь.

Он вгляделся и покачал головой.

— Похоже, они испорчены бесповоротно. Может, вы их просто снимете?

Первин смутилась.

— Если это не идет вразрез со здешними понятиями о приличиях.

— Нет, конечно!

Первин нагнулась, развязала шнурки и вдруг поняла, что нежелание ходить босиком вызвано тем, что она не хочет показывать ему свое тело. Пока он видел только лицо и руки. Ей очень хотелось соблюдать приличия, но какое же она испытала облегчение, когда мокрые натруженные ступни расправились и коснулись чистых плиток на полу веранды.

— А кто-то еще в гостевом доме ночует? — спросила она в надежде, что никто больше не увидит ее в столь неприбранном виде.

— Странно, что вы об этом спросили. — Колин усмехнулся — к нему явно вернулась свобода обращения. — В обед заезжал Родерик Эймс.

Все ее подозрения касательно Родерика Эймса тут же всколыхнулись вновь.

— А с какой целью?

— Просто сказать, что возвращается в Пуну. За едой я его спросил, не знает ли он чего о вашем пропавшем фотоаппарате.

— И как он отреагировал? — спросила Первин, и в тот же момент на веранде появился Рама — он держал поднос со стаканами и небольшим графином.

Первин очень хотелось освежиться, и это отвлекло ее на время. Она улыбнулась седовласому слуге и сложила ладони в приветствии-намасте.

Колин снова уселся в кресло и жестом пригласил Первин сесть тоже.

— Он сказал, что никогда, естественно, не стал бы присваивать чужие вещи, — и уехал, даже не доев.

Рама поставил стаканы на стол и спросил:

— Вы ищете фотоаппарат мисс Мистри?

— Да, — подтвердила Первин. — Вам известно, где он?

Рама поднял повыше еще один предмет — Первин раньше его не заметила, потому что он скрывался за серебряным графином. Передавая Первин ее «Кодак», Рама сказал:

— Он лежал на каменной стене рядом с той частью веранды, где вы делали фотографии. Я увидел его сегодня на закате, когда расставлял фонари.

Но принес только после ее возвращения — и после того, как разговор зашел про Родерика Эймса.

— Можно взглянуть? — Колин бросил взгляд на Первин, она кивнула, он взял фотоаппарат в руки. — Я только сейчас сообразил, что эта модель — картонная. Если бы фотоаппарат пролежал там все время, он бы промок под дождем и испортился. Но он совершенно сухой — выходит, его вернули.

— Совершенно верно, — кивнула Первин: ее подозрения в адрес Родерика Эймса все крепли. — Меня интересует одна вещь. Вы в дружеских отношениях с Родериком?

Лоб Колина рассекли морщины.

— Я бы сказал так: мы приятельствуем, но не более. А почему вас это волнует?

— Он не слишком… любезен, — сказала Первин, пытаясь воспитанно описать свои ощущения на вечернем приеме.

— Светскому лоску не обучен, — подтвердил Колин с мимолетной улыбкой. — Но сезон дождей долог, и я не вижусь почти ни с кем, кроме Рамы. Если появляется хоть какой-то посетитель, я ищу с ним точки соприкосновения — большое счастье поговорить с посторонним.