— Но единственные англичане, которых в Индии отправляют в пансионы, — дети лавочников и миссионеров! — прошипела Мирабаи. — Мой сын не принадлежит к этому классу.

Хотя Первин и испытывала все большее уважение к младшей махарани, ее предрассудки сильно раздражали.

— Англичане учредили несколько небольших пансионов специально для индийских князей, однако отзывы об этих заведениях не самые лучшие. Я считаю, что, если мы выберем школу с подходящим составом учеников и преподавателей, князю там будет хорошо. А поскольку в классах и на спортивных площадках будут другие мальчики, у него будет больше стимулов учиться.

— Ваш план никого не устраивает. — Вдовствующая махарани сменила позу и снова закашлялась.

— Вы говорите, что опросили многих людей; но почему не моего сына? — осведомилась Мирабаи.

— Вот именно! Он наверняка захочет остаться! — выкрикнула Путлабаи.

— Мы с ним поговорили. Он действительно сказал, что не хочет отсюда уезжать. Но он ведь нигде не бывал, кроме дома дяди, да и там — много лет назад. Уверена, что в хорошей школе, причем индийской, ему понравятся и компания, и уроки.

— Если он будет возвращаться сюда на каникулы, он может погибнуть. Либо на пути, либо в стенах дворца. — Мирабаи бросила на Первин умоляющий взгляд. — Прошу вас, отправьте его в Англию!

У Первин стало тяжко на душе: она поняла, что во дворце никто не поддержит ее предложение.

— Простите. Мне дали задание принять решение, которое я сочту оптимальным для эмоционального и интеллектуального благополучия князя. Первая школа, в которую он поступит, станет лишь началом его образования. Позднее он может поехать в Англию.

— Не позволю! — загремела махарани Путлабаи.

У Первин в колоде осталась последняя карта.

— Я прошу вас обдумать все это в течение нескольких дней. Если вам не удастся прийти к согласию, уведомите об этом Колхапурское агентство. Будет назначено официальное судебное слушанье, каждая из вас сможет подать свое прошение.

— Прошение? — возмущенно повторила вдовствующее махарани. — Вы забыли, с кем вы говорите? Я никого и ни о чем просить не намерена!

— В слове «прошение» нет ничего неуважительного, это юридический термин. Речь идет о том, что каждая сможет обосновать свою позицию. Для этого часто нанимают адвокатов.

— Полагаю, вы не можете рекомендовать одного из них? — тут же вмешалась Мирабаи.

— Предлагаю вам спросить совета у мистера Басу или князя Сварупа. Я могла бы высказать свое мнение, но это вызовет конфликт интересов. Однако считаю себя обязанной вас уведомить, что я — единственная женщина-юрист на тысячи километров. Вам придется нанимать мужчину.

Мирабаи сжала виски, будто у нее болела голова.

— Вам известно, что мы не общаемся с мужчинами, за исключением немногочисленных домочадцев и родственников. Вас специально прислали нам помочь, потому что вы женщина, — но где ваша помощь?

У Первин застучало сердце: она поняла, что ей придется отказать женщинам, которым никто еще никогда не отказывал.

— Мне прискорбно, что я не смогла найти решения, которое устроило бы вас обеих. Но я обязана не упускать из виду тот факт, что из князя должен вырасти мудрый и сострадательный мужчина.

— Дайте сюда бумаги, по которым вы читали, — потребовала Мирабаи. — Обе, и на английском, и на маратхи.

Первин подошла, вручила махарани документы. Ганесан поднял длинный нос, обнюхал бумаги, как будто ему они казались подозрительными.

— Там сплошная ложь! — заявила Путлабаи, глядя на невестку, которая сосредоточенно читала.

Мирабаи подняла голову, посмотрела на раджмату. Первин вспомнила выражение из какого-то дешевого английского романа: «убийственный взгляд». Вот так молодая правительница и глядела на старую.

Первин безуспешно пыталась унять внутренний раздрай. Нетвердым голосом произнесла:

— Я разделяю ваши чувства и сообщу властям, что вы, скорее всего, пришлете письменное опровержение моих выводов.

— Прекратите бессмысленную болтовню! Вас впустили, потому что я вам доверяла, — сказала Путлабаи. — А вы ведете себя недопустимо! Прочь!

Первин возмущало такое отношение, однако ей было ясно: все сложилось бы даже хуже, если бы вдовствующая махарани не впустила ее вовсе. Тревожно ей было оставлять князя Дживу Рао во дворце. Да, опекуном она оказалась никудышным.

Выходя, она услышала, как кто-то скулит. Оказалось — Ганесан.

Он, значит, тоже ею недоволен?

Путь к гостевому дому лежал на запад, и Первин предстояло состязаться в скорости с заходом солнца. Успеют ли носильщики добраться до цели прежде, чем опустится темнота? Она вспомнила, сколько неожиданных препятствий ждет их в пути, и молилась об одном — чтобы паланкин не сломался снова. До того поломок было две — не слишком добрый знак.

Прежде чем забраться внутрь, она попрощалась с Адитьей — он вернул ей портфель, который по требованию махарани Путлабаи вынес из зенаны. Бросив на Первин грустный взгляд, Адитья сказал:

— Спасибо, что так человечно отнеслись к Бандару. И мне очень жаль, что они отказались вас слушаться.

Первин была ему признательна за доброту.

— Надеюсь, они все осмыслят спокойно, — сказала она.

Шут ссутулился, лицо заострилось. Он ничем не напоминал шустрого лицедея, которого Первин видела накануне. А потом он тихо добавил:

— Я услышал, как вы сказали, что Бандара, возможно, отравили.

— Я этого не исключаю. Но понятия не имею кто, — добавила она поспешно, вспомнив, что у шута при себе нож. Еще не хватало, чтобы он пошел восстанавливать справедливость.

— Уезжайте скорее, пока махарани не велели слугам вас задержать, — произнес он тихо.

Поэтому Первин уехала сразу, даже не стала искать детей, чтобы попрощаться, хотя на душе и было неспокойно.

Она, к своему облегчению, обнаружила, что багаж ее уже загрузили в паланкин. Прежде чем она села, Лакшман показал ей результат ремонта. Оба шеста заменили на прочные балки из черного дерева.

— Они тяжелее бамбуковых, зато не сломаются. Сил, конечно, больше уходит. — Уголки его губ опустились в усталой улыбке.

Эти слова ей совсем не понравились.

— Надеюсь, вы успели отдохнуть, — сказала Первин.

— Нас — тех, кто пришел с вами, — здесь хорошо приняли. Но те, кто добрался только к сегодняшнему утру, почти не отдыхали и не ели.

Читра ей сказала, что для слуг готовят отдельно.

— А чем их накормили?

— Роти и далом. Потом кто-то принес похе…

— Нет! — выкрикнула Первин. Потом заметила рядом дворцовых стражников и густо покраснела.

— Я им не разрешил его есть. Похе был несвежий, а мне не нужно, чтобы кто-то заболел перед дорогой.

Слава богу. Она лишь смогла ему улыбнуться и тем самым поблагодарить за смекалистость. Впрочем, с какой целью давать яд этим мужчинам — они-то ни для кого не представляют угрозы, — ей было не понять.

Вот разве что, если им станет плохо, она не доберется до гостевого дома.

Первин залезла внутрь и плотно задернула шторы, чтобы скрыться от глаз раджматы, наверняка стоявшей с биноклем у окна. Мысленно попросила прощения у Мирабаи. А потом, сама плохо понимая почему, просунула руки под сари и отыскала свой кушти. Принялась перебирать священный шнурок, читая про себя молитву за князя и княжну.

Через полчаса пути носильщики опустили паланкин на землю. Первин услышала их ворчание, голоса зазвучали раздраженно. Неужели им, в отличие от нее, не хочется вовремя добраться до места? Или они поставили паланкин, потому что он того и гляди сломается снова?

Лакшман подошел к окошку.

— Они очень голодны. Нужно поесть.

Голодные — значит, без сил, да она и сама изголодалась.

— Я понимаю. Где ближайшая деревня?

— Деревни тут нет, — ответил Лакшман, оправляя складки своей лунги. — Но впереди старый охотничий домик. До всех этих трагедий там охотились князья. Там же мы взяли балки для ремонта паланкина. Люди, которые там живут, сделали всю работу, им нужно заплатить.