Сара расхохоталась:

– У меня есть еще один секрет, как избавиться от грусти.

– Какой?

– Я обниму тебя, а потом вот так потрогаю твой живот. – Девочка хихикнула, пытаясь пощекотать Мару. – Мама, могу я тебе кое-что сказать?

– Ну-ка…

– Ты такая глупенькая…

– Спасибо, дорогая. Только тебя в этом хоре не хватало, – поддразнила женщина, улыбаясь с закрытыми глазами. – Я в курсе, милая.

– Спокойной ночи.

– И тебе.

Почувствовав, что погружается в сон, Мара поняла, что никогда не спрашивала Еву о ее личной жизни. «Интересно, есть ли у нее дети и замужем ли она? – подумала она. – Потому что если у нее их нет, кто знает, как ей удается выносить всю эту тьму в одиночку…»

Когда Маурицио Ниедду закончил раскладывать фотографии и зажег свечи, он выключил электричество и наполнил ванну горячей водой. Отражение в зеркале показало ему человека, преждевременно состарившегося, это было видно даже в щадящем тусклом свете свечей. Он почувствовал прилив жалости к себе, который исчез так же быстро, как и появился. Ниедду разделся и, аккуратно свернув одежду, положил ее на туалетный столик. Глядя на окружающие его фотографии, он задавался вопросом, когда это началось.

«Ты заразился в восемьдесять шестом. С тех пор как увидел деву у колодца Матцанни… Ты пытался не обращать на нее внимания, идти вперед, но она так и не ушла», – подумал он.

Она. Тьма. Та, что сгущается внутри день за днем, растет, молчаливая и жадная, как опухоль.

Комиссар улыбнулся, потому что в этой ситуации была какая-то ирония. Он был убежден, что тьма действует по-разному в зависимости от людей, в которых она вползает, но – прежде всего – в зависимости от профессий, которые они имеют, а полицейские стоят на вершине пирамиды самых рискованных профессий. Вот что его смешило: тот факт, что ему оставалось немного до пенсии, что ему удавалось держать ее в узде все эти годы; он даже добился перевода туда, в Карбонию, город определенно более мирный, чем Кальяри, город, где никогда ничего не случалось. Он как будто хотел уйти от нее, чтобы она его не нашла. Но вместо этого…

– А вот и я, – прошептал Маурицио.

Он забрался в ванну. От горячей воды перехватило дыхание, но через несколько секунд комиссар освоился и расслабился, упершись головой в керамический бортик и вытянув ноги. Закрыл глаза – и увидел ее, как если б она была перед ним. Долорес… В его время в отделе убийств после лишней кружки пива или рюмки ветераны часто поднимали историю о лимите: они утверждали, что в карьере следователя есть некий порог убийств, который не следует преодолевать; для кого-то десять, для кого-то сто, для тех, у кого нутро покрепче, двести. Проблема в том, что ты не знаешь, после какого количества именно тебя окутает тьма и унесет прочь.

Для Ниедду этим порогом стало убийство Долорес. Оскверненная, избитая, а затем зарезанная, как животное. Этот образ открыл в нем брешь, которую он не мог заткнуть. Чувство вины за то, что он не смог найти Долорес до того, как она встретила свою гибель, сделало свое дело. Мелис победил. Покончил он с собой или нет, Маурицио уже было все равно. При известии о смерти лидера секты он почувствовал, что его жизнь лишилась смысла после очередной неудачи. Тьма разрушила его семью. Он пытался изгнать ее ничтожными приключениями и громкими выпивками с друзьями, но она пришла за ним, и на этот раз Маурицио безоговорочно пожал ей руку, позволив увлечь в темное королевство…

Он снова открыл глаза и почувствовал, что за ним наблюдают все фотографии девушки, которые комиссар тщательно расставил, освещенные плачущими свечами.

– Мне правда жаль, – сказал он ей. – Надеюсь, этого достаточно, чтобы получить твое прощение.

Затем протянул руку и взял лезвие.

Через несколько секунд Ниедду снова закрыл глаза. Он никогда никому об этом не рассказывал, потому что это означало конец, но кровь производила на него сильное впечатление. Особенно собственная.

Вода стала казаться горячее, сильнее стало чувство изнеможения, охватившее его с тех пор, как был обнаружен труп девушки. Он сдавался во власть тьмы и чувствовал в этом освобождение.

Дыхание стало поверхностным. Сердцебиение почти пропало. Мысли превратились в густой туман, похожий на волны пара, вырывающиеся из ванны.

«Вот и все», – подумал он.

И вдруг вспомнил деталь, которую тщетно искал в своей памяти все эти дни. Что-то настолько неестественное, что его разум отказывался это учитывать. Он попытался сесть, но не смог. Слишком поздно. Вода стала полностью красной.

– Ты действительно здесь живешь? – спросил он, осмотревшись вокруг. – Похоже на убежище беглянки.

Ева сняла куртку и уперла руки в бока – жест, который Марко хорошо знал: он не предвещал ничего хорошего.

– Зачем приехал?

– Я волновался, – сказал Марко, одним глотком допивая пиво, которое протянула ему Ева. Без пиджака она выглядела еще более худой. Он подсчитал, что со времени их последней встречи Ева потеряла еще как минимум два килограмма. – Ты могла бы ответить хоть на один из трех миллионов телефонных звонков или чертову тысячу сообщений, которые я отправил тебе.

– Я думала, что в прошлый раз достаточно ясно выразилась.

– В прошлый раз ты была под действием психотропных препаратов, так что, честно говоря, я вообще не воспринимал тебя всерьез.

– Но я была чертовски серьезна.

Марко уставился на фотографии Долорес, висевшие на стене.

– А это кто? Только не говори мне, что ты снова работаешь в отделе убийств.

– Нераскрытых.

– Они что, с ума сошли? Они не знают, что…

– Слушай, ты волновался; теперь ты меня увидел. Я в порядке и вернулась к работе. Перевод сюда может мне только помочь. Спасибо за то, что думал обо мне, а теперь можешь идти.

Марко увидел чемодан Майи в углу.

– А это?

– Я освободила дом.

– Значит, все твои вещи здесь? В этой дыре?

– Да. Если ты хочешь попробовать продать квартиру, пожалуйста. Позвони мне, когда разберешься и тебе понадобится моя подпись; обещаю ответить.

– К черту квартиру. Я здесь из-за тебя, Ева.

Кроче вздохнула. Она слишком устала бороться.

– Я убила женщину… Мне сегодня сказали. Перестрелка, я защищала коллегу. Ей сделали операцию, и она умерла. Поверь мне, я правда не в настроении говорить о нас.

– Мне жаль.

– Мне тоже. Но я переживу. Мы работаем над неприятным делом, и я уже давно не спала. В остальном же я в порядке, как уже сказала.

– Ева, не хочу тебя обидеть, но выглядишь ты дерьмово. Так что не говори ерунду: ты нездорова, рыжая.

– Прекрати называть меня так, – сказала она, расстегивая кобуру на поясе. Сунула пистолет в ящик и, не оборачиваясь, сказала: – Мне нужно принять душ и поспать несколько часов.

– Ева…

– Ты прав, я была сукой, что игнорировала тебя и не отвечала на звонки. Мне жаль, хорошо? Но так получилось. Это новое начало для меня. Мне это было нужно.

– Никто не говорит тебе обратного.

– Тогда оставь меня в покое.

Марко, кивнув, достал из кармана пиджака ручку и блокнот, что-то написал, вырвал листок и бросил на матрас.

– Это имя и номер директора регионального криминалистического бюро в Кальяри. Он мой хороший друг, мы вместе учились. Если тебе что-нибудь понадобится, обратись к нему. Я не знаю других людей здесь.

– Мне никто не нужен.

– Да, я заметил, – резко сказал Марко.

В дверях он повернулся к ней:

– Майя была и моей дочерью, Ева… Может быть, ты забыла.

– …

– И в любом случае красить волосы, чтобы не думать о ней, не кажется мне хорошей идеей, понимаешь? Это просто делает тебя еще более жалкой, чем ты есть.

Кроче покачала головой и повернулась, чтобы ответить, но он уже ушел.

Паола Эрриу тщетно искала комиссара Ниедду все утро. Его мобильный телефон напрасно разрывался от звонков, и никто ни в Карбонии, ни в Кальяри не слышал его со вчерашнего вечера и не знал, куда он делся.