– Ты уверен, что с тобой все в порядке, Морено? Мы можем отложить дела, если хочешь, – предложила она.

– Нет-нет. Идем.

Время владело им. Он как будто чувствовал, что его минуты на исходе, и не хотел тратить их попусту до смерти, пока не умрет, как хороший солдат.

– Вот, – сказала Паола Эрриу, расставляя стулья вокруг стола Ниедду.

– Итак, Маурицио, это инспектор Ева Кроче, только что прибывшая из Милана, и Мара Раис. Мары еще не было с нами, когда ты уехал в Карбони. Обе они работают в отделе нераскрытых преступлений, – пояснил Баррали. В его голосе слышалась усталость, но он пытался скрыть ее энергичными жестами.

– В Кальяри есть отдел нераскрытых? – удивленно спросил Ниедду. Ева заметила, что комиссар озадачен: когда он пожал руку своему старому коллеге, то побледнел. В его глазах Кроче прочла недоумение и недоверие, как будто он с трудом мог поверить, что перед ним тот Морено, которого он знал. По этим растерянным взглядам она поняла степень серьезности болезни Баррали.

– Его только открыли, – сказала Раис.

– Хорошо. Спасибо, что сопровождаете Морено, – сказал Ниедду женщинам-полицейским.

Они кивнули и глянули в сторону девушки в форме, которая пригласила их сесть.

– Ах да. Главный помощник Паола Эрриу, моя правая рука, – сказал Ниедду. – Пожалуйста, пожалуйста, садитесь.

– Маурицио, я хочу уточнить, что мы здесь не официально. Я давно не на службе, ушел по болезни. Мы не предупреждали Фарчи, так что…

– Не волнуйся, это всего лишь неформальная беседа, – пояснил Ниедду.

За несколько минут он разъяснил гостям ситуацию с исчезновением Долорес и в заключение сказал, что Роберто Мелиса, лидера секты, не могут найти.

– Значит, ты сосредоточился на нем? – спросил Баррали.

– Ну, это моя единственная зацепка на данный момент. Он и его культ представляют собой единственную ноту, выбивающуюся из общей картины жизни девушки… Ты знаешь его, не так ли?

– Да, я имел с ним дело.

– Могу я спросить, почему? По работе?

– Не совсем… Был момент, когда я подумал, что весь этот интерес к нурагическим стоянкам, к мегалитическим кругам и гробницам гигантов может иметь какое-то отношение к преступлениям. Мелис мог быть связан с ними – не напрямую, конечно, потому что слишком молод для этого, но… Ты понимаешь, да?

Ниедду кивнул. Он знал одержимость коллеги этими убийствами.

– У тебя были доказательства его участия в этих делах? – спросил он.

– Абсолютно никаких. Это было скорее ощущение. Я уже был болен, болезнь оставила на моем лице следы. Я стал следить за его сайтом и блогом и потихоньку участвовать в собраниях, изображая из себя отчаявшегося человека, который уже не знает, куда обратиться, и желает попробовать альтернативные методы лечения, скажем так.

– Собраниях? – спросила Раис.

– Собраниях для молитв или очищения, да.

– То есть? – спросил Ниедду.

Морено передал ему папку, содержащую несколько файлов. На стол он положил флешку.

– Здесь ты найдешь всю информацию, которую я собрал об этом чокнутом, в том числе его проповеди в формате mp3, которые я тайно записал… Что касается собраний, Мелис окружил себя множеством людей, преданных неоязычеству, и проложил маршруты в археологические места – в частности, к мегалитическим кругам и священным колодцам. Он исповедовал идею о том, что камни, выбранные и обработанные нашими предками, обладают такой магнетической силой, что распространяют благотворное влияние. Даже говорил о «неолитической лучевой терапии».

– Сукин сын… – ядовито прокомментировала Раис. – Извините, я просто ненавижу всю эту эзотерическую чушь.

– А ему кто-нибудь верит? – спросила Ева.

– Кто-то? – иронически сказал Баррали. – Десятки людей. Я видел множество женщин, которые обнимали менгиры или растягивались на вершине гробницы гигантов, призывая беременность, уверенные, что энергия камней поможет им. Больных раком, спящих группами внутри нурагов, матерей, привозившие с собой своих детей-инвалидов, убежденных, что дольмены или домус-де-янас их вылечат…

– Какой кусок дерьма… – вырвалось у Паолы Эрриу. – Прошу прощения.

– Что он за человек? Как ты думаешь, эта «Нураксия» может привести к чему-то жестокому? – спросил комиссар.

– Вот что я хотел понять. Но не успел.

– Почему?

– Потому что меня раскрыли. Я зарегистрировал жалобу на одного из участников. Он узнал меня и сказал Мелису, что я полицейский. На этом мое расследование закончилось: меня выгнали без особых формальностей.

– Какое невезение… Во всем этом были замешаны деньги? – спросила Мара.

– Конечно, как и всегда в таких случаях. Думаю, и наркотики – особенно в кругу самых близких ему людей, его последователей. Внутри секты были разные уровни. Самые близкие к святому мужу наверняка были вовлечены в вечеринки, оргии и не знаю что еще.

– О скольких людях мы говорим? – спросила Мара.

– Цифра все время колебалась. Скажем, минимум сорок человек и максимум восемьдесят. Если ты спрашиваешь про ближайший круг верующих, то я бы сказал, что с десяток.

– Возвращаясь к тому, о чем я тебя спрашивал раньше: как ты думаешь, помимо употребления наркотиков, они могли совершить еще какие-то серьезные преступления? Может быть, сексуального характера?

– Не знаю, Маурицио. Мелис определенно харизматичный мужик, наделенный сильным даром убеждения. Наверняка он спит со всеми последовательницами, которые ему нравятся, но что касается насилия… не знаю.

– И девушка попала в этот ближайший круг? – спросила Ева.

– Кажется, так. Примерно на четыре-пять месяцев.

– Бедняжка… Как давно ее ищут? – спросила Мара.

– На самом деле недолго. Прошло около четырех дней. Дело в том, что этот ублюдок тоже пропал. Эти два события могут быть связаны, верно?

– Конечно могут. Если тебе интересно мое мнение, Мелис должен быть где-то на острове в паломничестве со своей небольшой группой неоязычников. Вероятно, Долорес с ними и по какой-то причине не хотела говорить об этом родителям.

– У нее действительно был конфликт с матерью. Девушка с непростым характером и постоянно употребляет наркотики, – отметила Паола Эрриу.

– Это подтверждает ее присоединение к неонурагистам. Транс, о котором говорит Мелис, определенно не может быть достигнут с помощью ромашкового чая.

Полицейские улыбнулись шутке Баррали.

– Надеюсь, все так, как ты говоришь, потому что у меня плохое предчувствие насчет всего этого… Вы, ребята, работаете над ритуальными убийствами? – спросил Ниедду своих коллег, меняя тему.

– Мы оцениваем, достаточно ли элементов для возобновления расследования, – сказала Раис. – Пока слишком рано говорить.

– Я был на том месте в восемьдесят шестом. Нас позвали для консультации. Отвратительное дело. Только подумай: мне иногда все это снится в кошмарах…

– Значит, нас двое, – сказал Баррали, вставая, опираясь на трость. – Если тебе будет нужно что-то еще…

– Я не постесняюсь и тебя побеспокою, – сказал Маурицио, протягивая ему руку. – Все равно я знаю, что ты жить без дела не можешь.

Морено попытался сжать его руку как можно сильнее, но Ниедду казалось, что он держит руку ребенка.

– Держи меня в курсе событий по Долорес, пожалуйста, – попросил Баррали.

– Можешь рассчитывать. Еще раз спасибо за материал и за то, что заглянул. До скорого.

– Кто знает, увидимся ли…

– Перестань, Морено, ты же из стали сделан!

– Клянусь, этот тип прилипнет к нам, как cardanca, пока мы не раскроем за него эти дела, – иронически сказала Раис, прощаясь с комиссаром. – Прости, Кроче; это значит «как клещ».

– Здрасьте, приехали: не уважает даже стариков, – пожаловался Ниедду.

Когда Баррали повернулся, чтобы пожать руку Паолы Эрриу, Ева заметила, что глаза Ниедду затуманены слезами.

– Будьте с ним рядом, – почти прошептал он, сжимая ее руку.

– Конечно, – ответила Ева.

Прежде чем выйти из кабинета, Кроче взяла одну из фотографий Долорес Мурджа, сложила ее и сунула в карман; она не могла выразить это словами, но у нее было глубокое чувство, что их пути с пропавшей девушкой снова пересекутся.