А потом этот самодовольный ублюдок, шепчущий Тео на ухо, рассказывающий ей всю старую ложь, все старые слухи…

Я должен был ударить его только за то, что он пригласил ее на выпускной бал. Этот маленький червяк никогда ее не заслуживал.

А теперь и я не заслуживаю.

Какое мне, к черту, дело до того, что она рассказала Мартинике? Я знал, что это случится, они же лучшие подруги. Это было несправедливо с самого начала, и она сказала мне об этом. У меня был Риз и мой отец, а ей не с кем было поговорить.

Я должен ударить себя по лицу за то, как разговаривал с Тео, после всего, что она для меня сделала. Сейчас, в этот самый момент, мой отец сидит за кухонным столом и пьет со мной латте. Он не заходил в дом уже много лет, до приезда Тео.

Солнце светит в его ясные голубые глаза, на его спокойное и открытое лицо. Берни Сандерс крутится вокруг наших ног, покусывая нас за лодыжки. Папа рассказывает мне, что Риз устроил его на работу телохранителем.

― Это всего на пару дней, но платят гораздо лучше, чем за крышу…

― Это невероятно, папа. Ты молодец.

Он кладет свою руку поверх моей на стол. Наши руки почти одинакового размера, но его рука, потрепанная и побитая жизнью, с татуировками на пальцах. Моя — такого же ровного оливкового оттенка, как у Риза и нашей мамы.

― Тебе больше не нужно оплачивать счета, Салли. Мне жаль, что тебе пришлось это делать.

― О чем ты говоришь, я тоже здесь живу…

― И ты можешь жить здесь столько, сколько захочешь. Но я больше не собираюсь тянуть тебя вниз.

Я переворачиваю свою руку, чтобы сжать его.

― Ты никогда не тянул меня вниз, папа. Все хорошее во мне — от тебя.

Он крепко сжимает мою руку, глаза яркие и блестящие.

― А все замечательное — от твоей мамы. ― Он отпускает мою руку, чтобы взъерошить мои волосы. ― А где Тео?

Улыбка сползает с моего лица.

― Она вернулась домой.

Я не могу вынести сожаления в глазах отца, поэтому вместо этого смотрю на стол. Это не слишком помогает, его голубые лазеры прожгут мне всю душу.

― Как ты все испортил? ― спрашивает он.

Я вздыхаю, опускаясь на стул.

― Как обычно. Плохие идеи, худшие приоритеты, дерьмовое поведение.

― О. ― Он кивает, рассматривая меня всего целиком, весь знакомый, отвратительный беспорядок, который я из себя представляю. Мой отец знает меня вдоль и поперек, как лучшие, так и худшие стороны. В основном, худшие. ― И как ты собираешься это исправить?

― Не знаю, смогу ли.

Его фырканье пугает меня. Я вскидываю голову и вижу, как отец качает головой.

― Салли, нет ни одной чертовой вещи, которую ты не сможешь сделать, если приложишь к этому усилия. Ты хочешь сказать, что не сможешь вернуть девушку, которая влюблена в тебя по уши?

― Я не думаю, что она влюблена, папа. Я облажался. Я лажал все это время…

― И все это время ты ей нравился.

― Ты знаешь, мы просто…

― Да заткнись ты со своим дурацким планом! ― рычит отец, напугав Берни так, что тот взвизгивает и ныряет под мой стул. ― Единственное, что глупее, чем притворяться влюбленным, — это притворяться не влюбленным. Нельзя играть с любовью, нельзя относиться к ней как к игре, потому что это самое важное на всей этой гребаной планете. Это то, ради чего мы живем, ради чего работаем, что освещает все остальное… Это самая настоящая сила, которая только может быть, и, если ты испытал ее с Тео, ты никогда не должен ее отпускать.

Это, наверное, самое большое количество слов, которые я слышал от отца подряд.

Я смотрю на него, грудь распирает от эмоций.

― Спасибо, папа. Это хороший совет.

Он откидывается на стуле, раскрасневшись и глубоко дыша.

― Я не даю советов. Это просто правда.

Я наклоняюсь, чтобы обнять его и поцеловать в макушку.

― Увидимся вечером.

Когда я спешу к машине, чтобы встретиться с Ангусом, я в последний раз пишу Тео:

Мне очень жаль. Пожалуйста, позвони мне.

Сердце замирает, когда я вижу три точки, означающие, что она наконец-то ответит.

Но когда приходит сообщение, я снова опускаюсь на дно, тяжелый, как свинец.

Это не имеет значения, Салли. Я больше не хочу притворяться. Закончи с Ангусом и на этом все.

Салли

Последние два часа мы с Ангусом провели, прогуливаясь по моему участку. Он чертовски красив — восемьдесят акров роскошной, нетронутой земли с коммуникациями и даже далеким, сверкающим видом на океан.

Это действительно было бы идеальное место для кампуса Ангуса. Но сделки заключаются не по существу. Контракты подписываются под влиянием эмоций того, кто держит в руке ручку.

Вот почему мой первоначальный план состоял в том, чтобы притвориться, будто я собираюсь оставить эту землю себе. Я собирался раздразнить Ангуса ― показать ему землю, как будто собираюсь строить здесь свой собственный дом. И самый коварный ход — сказать Ангусу, что все это ради Тео, что я собираюсь сделать ей предложение… Я купил кольцо и все такое.

Смысл заставить Ангуса ревновать заключался в том, чтобы привлечь его внимание, разжечь его интерес и вызвать жгучее желание получить то, что есть у меня.

Это сработало лучше, чем я мог надеяться, он точно ревнует, и я вижу вожделение в его глазах, когда он осматривает все эти зеленые, уходящие вдаль акры.

Я нашел слабое место Ангуса. Дело не в Тео, не совсем, а в том, что она представляет собой: настоящую, реальную любовь другого человека.

Это единственное, чего у Ангуса нет. То, чего у него никогда не было.

Собственные родители судились с ним. Он трижды разводился. Он построил для себя целую блестящую империю, окруженный людьми, которые видят в нем лишь чековую книжку.

Я видел его лицо за ужином. Я видел, как он смотрел на Тео и как она смотрела на меня.

Он хочет того, что есть у меня, очень сильно. И поэтому им легко манипулировать.

Но я не могу заставить себя достать кольцо из кармана. Я не могу заставить себя лгать снова, только не о Тео.

Мое сердце словно распухло и болит в груди. Тео даже не хочет со мной разговаривать. От одной мысли о том, чтобы скормить Ангусу очередную ложь о нашей помолвке, снова использовать ее как приманку, мне становится дурно.

Поэтому я не говорю ему ничего из того, что планировал. На самом деле я вообще почти все время молчу, пока он осматривает этот прекрасный участок, который когда-то казался таким многообещающим, а теперь почти стал моей погибелью.

Когда Тео объяснила мне, что солгала Ангусу о своем дипломе только от отчаяния, я хорошо ее понял, потому что испытал нечто подобное на собственной шкуре.

Я был в нескольких неделях от банкротства после того, как мой бывший партнер нанес мне удар в спину. Я сохранил эту недвижимость только благодаря тому, что работал по ночам и выходным в течение нескольких месяцев, чтобы выплатить непосильные проценты.

Если я продам ее Ангусу, все мои проблемы будут решены.

Кроме той, которая волнует меня больше всего.

Мой телефон, тяжелый и молчаливый, лежит в кармане. От Тео больше нет ни сообщений, ни звонков.

Ее отсутствие — это пустота вокруг меня, которая заглушает запахи и виды. Голубое небо кажется тусклым, а пение птиц — пронзительным. Я просто хочу, чтобы все это закончилось.

― Ты тихий, ― замечает Ангус. ― Я знаю, что это значит.

― Хорошо, что хоть кто-то знает.

Ангус смеется.

― Тебе не удастся обмануть меня, Салливан, как бы ты ни притворялся. Ты хочешь, чтобы я купил именно этот участок.

Вздыхаю, и мне кажется, что я погружаюсь в грязь еще на дюйм.

― Ты прав.

Он поворачивается вокруг себя, расставив руки.

― И должен признать, здесь есть почти все, что мне нужно…

Сегодня Ангус одет в костюм, который делает его похожим на охотника на крупную дичь, только шорты у него светло-зеленые, а походные ботинки — ярко-оранжевые. Ни то, ни другое не помогает от тошноты.