Каждый толчок проносится сквозь мое тело. Каждый вдох воспламеняет меня.

Я все быстрее двигаюсь на нем, а он ласкает меня руками.

Затем я соединяю наши руки и наклоняюсь, чтобы поцеловать его, под пологом моих густых темных волос. Его руки сжимают мои, и он поворачивается, чтобы прошептать мне на ухо:

― Кончи для меня, малышка…

Я глубоко целую его, используя вкус его рта, чтобы перейти грань.

Я падаю вниз, вниз и вниз по лестнице из зеркал, тысяча ощущений рассыпаются и переплетаются, цветной калейдоскоп вращается вокруг меня.

Глубоко внутри я ощущаю прилив и извержение кульминации Салли. Его руки обхватывают меня, его рот сливается с моим.

Он — это я, а я — это он, один восхитительный момент удовольствия…

А потом я снова возвращаюсь в свое тело, завернутая в надежные и теплые объятия Салли.

Я просыпаюсь от стука в дверь и падаю с кровати, запутавшись в простынях, которые все еще пахнут Салливаном, хотя его нигде нет.

Странно, ведь я все еще в его комнате, и сейчас середина ночи.

Еще более странно, что, открыв дверь, я обнаруживаю вместо Салли Риза.

Его волосы в беспорядке, а сам он выглядит почти безумным.

― Ты можешь нам помочь? ― умоляет он. ― Папе очень плохо.

Салли

Появление Тео приносит такое облегчение, что я почти плачу. Папу трясет и рвет уже несколько часов, он так вспотел, что его матрас промок.

― Нужно вызвать скорую, ― бормочет Риз.

Отец хватает Риза за руку, впиваясь в нее пальцами, хотя его рука дрожит.

― Нет, ― цедит он сквозь зубы.

― Папа, ты в полном дерьме. Мы должны…

― Нет.

Тео бросает взгляд и, кажется, понимает, что происходит.

― Найди миску с водой и чистую тряпку, ― говорит она Ризу. ― А также несколько полотенец. Салли, пожалуйста, принеси с кухни кувшин с ледяной водой. У нас есть семечки?

― Э-э… может быть?

― Если есть, принеси. И несколько бананов.

― Зачем? ― спрашивает Риз.

― Они повышают уровень дофамина. Мой отец говорил, что это помогало, когда он пару раз пытался бросить.

Тео не упоминает, что они явно не помогли настолько, чтобы ее отец не скатился обратно в запой.

В любом случае, я благодарен за то, что мне есть чем заняться. Я бегу через темный двор на кухню, роюсь в кладовке, пока не нахожу пачку орехов, в которую входят семечки. Я бегу обратно к Тео с бананами, ледяной водой и чистыми стаканами в руках.

Она уже обтирает губкой лицо моего отца. Риз вышагивает рядом с кроватью.

― Мы должны отвезти его в больницу… ― Он пытается прошептать это, но мой отец начинает метаться, выбивая миску с водой из рук Тео.

― Нет! Никакой больницы! Если я умру, то умру прямо здесь.

Похоже, это случится раньше, чем позже. Волны дрожи сотрясают его тело, он дрожит так сильно, что стучат зубы. Его пальцы скрючены и прижаты к груди, ноги судорожно бьются о кровать, глаза закатываются.

― Держите его! ― кричит Тео. ― Попробуйте заставить его выпить воды.

Я держу отца, пока его трясет. Его тело горит изнутри, от его лихорадочного жара я тоже потею.

― Все будет хорошо… ― Я обнимаю его до тех пор, пока мои руки не начинают болеть. ― Все будет хорошо…

Когда дрожь ослабевает, Риз подносит к его губам чашку с ледяной водой. Мой отец делает несколько глотков, а затем его рвет на подушку.

― Перенесите его на диван, ― говорит Тео. ― Я здесь уберу.

Мы с Ризом осторожно переносим отца на диван, пока Тео меняет постель. Запасных простыней нет, поэтому она застилает кровать свежими одеялами, а на подушку кладет полотенце на случай, если его снова стошнит.

― Что происходит? ― шепчет Риз, широко раскрыв испуганные глаза.

― Отказ от алкоголя, ― говорит Тео.

― Отказ? ― Риз в замешательстве.

― Думаю, он бросил пить, ― говорю я. ― Или пытается.

― Нам действительно нужно отвезти его в больницу, ― бормочет Тео. ― Это может убить его.

Но это единственное, с чем мой отец не согласится. Когда мы с Ризом пытаемся поднять его еще раз, он яростно сопротивляется, и кажется, что это принесет больше вреда, чем пользы.

― Я не поеду, ― хрипит он. ― Я не оставлю ее.

Моя мать похоронена на кладбище Роуз-Хиллз. Но отец ведет себя так, будто она все еще живет в этом доме.

Я говорю:

― Тебе нужна помощь…

― Мне нужно остаться здесь.

Я беспомощно смотрю на Тео.

― Давай успокоим его и приведем в порядок, ― говорит она мне. ― А потом посмотрим.

Это была самая длинная ночь в моей жизни. Не знаю, что бы я делал, если бы Тео не было рядом. Она, очевидно, научилась кое-чему у своей мамы, медсестры, потому что ее не пугают ни пот, ни рвота, ни моча, которые мы убираем всю ночь, ни бесполезные сгустки ужаса и усталости, в которые превратились мы с Ризом.

Наконец с рассветом отец проваливается в тяжелый сон, с половиной банана в желудке, еще раз протертый мной и Тео со всем возможным достоинством и уважением к его обнаженному телу, и спящий на свежевыстиранных Ризом простынях.

Риз остается в домике у бассейна, дремлет на диване, чтобы присматривать за нашим отцом.

Я чувствую себя опустошенным.

Тео так устала, что едва может, пошатываясь, вернуться в дом. Я обнимаю ее за талию, чтобы помочь подняться по ступенькам.

Мы останавливаемся перед дверью ее спальни.

Я хочу поблагодарить ее, но слов не хватает.

Поэтому я заключаю ее в свои объятия и держу так, будто она самая ценная, самая дорогая вещь. Надеюсь, она сможет почувствовать, каким чертовски счастливым и недостойным я себя чувствую.

― Тео, ― хриплю я. ― Я… просто, спасибо тебе. Спасибо.

― С ним все будет хорошо, ― шепчет она мне на ухо.

Я поворачиваю лицо к ее шее. Вините в этом усталость, но именно в этот момент я ломаюсь.

Тео затаскивает меня в свою комнату и укладывает в кровать.

Я обхватываю ее руками и прижимаю к себе, ее спина у моей груди, голова под подбородком.

Такое ощущение, что Тео проскользнула внутрь меня, чтобы заполнить пустое, полое пространство. Ее тепло становится моим теплом. Ее дыхание — моим дыханием. Ее спокойствие становится моим мирным забвением.

И я погружаюсь в беспробудный сон быстрее, чем мог предположить.

Салли

На следующий день я отменяю все свои встречи, чтобы остаться дома с отцом. Тео не может пропустить работу, но она приезжает домой в обеденный перерыв, чтобы проведать нас, и настаивает на приготовлении домашнего куриного супа, хотя папа все еще слишком плохо себя чувствует, чтобы много есть.

Он съедает только половину миски, но кажется, что визит Тео его взбодрил. Остаток дня он проводит за чтением биографии Уинстона Черчилля, которую она одолжила у Мартиники, чтобы он мог насладиться ею.

К четвергу ему становится немного лучше, а в пятницу он встает с постели, выглядя бледным и изможденным, но с более ясным взглядом, чем я видел за последние годы.

Он выбросил абсолютно весь алкоголь в домике у бассейна, а в пятницу вечером он посещает свое первое собрание анонимных алкоголиков, хотя едва оправился настолько, чтобы самостоятельно встать на ноги. Риз идет с ним, чтобы поддержать физически и морально.

Тео поздно возвращается домой с работы. Когда к восьми вечера ее все еще нет дома, я борюсь с желанием поехать к ней в офис и наброситься на Ангуса. Клянусь, он специально задерживает ее перед выходными, просто потому что у него нет своих собственных планов.

Но когда она наконец приезжает, выясняется, что ее задержал вовсе не Ангус, а лохматый пушистый шарик на пассажирском сидении.

Тео расстегивает ремень безопасности, удерживающий самого огромного щенка сенбернара, которого я когда-либо видел. Она с трудом вытаскивает его из машины, все ее руки в шерсти, щенок ухмыляется, высунув язык.