Это пугает. Даже Мартиника выглядит испуганной.

― Я спросила Консуэлу, нет ли у нее еще…

Джессика прерывает Мартинику, словно ее не существует, ее бледные глаза смотрят только на меня.

― Я подумала, что тебя впечатлило, сколько твоих школьных друзей мне удалось разыскать.

― Я просто ошеломлена.

Если бы Джессика вкладывала в свою музыку столько же усилий, сколько в свою злобу, сингл, играющий на повторе по всему дому, мог бы быть терпимым, а не мучительным.

Она улыбается, как кошка, рот искривляется в ухмылке, зеленые глаза широко раскрыты и не мигают.

― Я разговаривала с ними всю ночь напролет… копала компромат на Тео Махони. Но это трагично, правда… половина из них даже не помнит тебя.

Она бросает на меня жалостливый взгляд, но в нем нет жалости, только веселье и презрение.

― Не могу сказать, что удивлена подтверждением того, что ты была занудой и неуклюжей неудачницей. Мало что изменилось, разве что кто-то научил тебя лучше одеваться.

Ее глаза опускаются к платью цвета океана, которое выбрал и оплатил Салли. Мое лицо горит.

Даже для Мартиники это перебор.

― Знаешь, что, Джессика…

Джессика мгновенно набрасывается на нее.

― Тебе лучше хорошенько подумать о том, что ты скажешь дальше. Ангус уже близок к тому, чтобы уволить тебя в следующий раз, когда ты опоздаешь. ― Она щелкает пальцами перед лицом Мартиники. ― Так что, если не хочешь изнашивать эти поддельные туфли в поисках работы, лучше верни свою задницу на кухню.

Мартиника замирает то ли от страха, то ли от ярости. Зная ее, можно уверенно сказать, что это последнее. Ее маленькие кулачки сжаты по бокам, и я готова поспорить, что ей бы не хотелось ничего больше, чем высказать Джессике все, что она о ней думает.

Но я также знаю, что моя дорогая, щедрая, буйная подруга чертовски ужасно умеет вести бюджет и, как правило, в конце месяца на ее счету остается пять баксов. Если ее уволят, она потеряет квартиру. Поэтому я ловлю ее взгляд и слегка качаю головой.

― Хорошо, ― цедит Мартиника сквозь зубы и уходит на кухню.

Джессика смотрит ей вслед, впитывая разочарование и унижение Мартиники, как самая поганая губка в мире. Только после этого она обращает свой яд на меня.

Она постукивает длинным блестящим зеленым ногтем по губам.

― На чем мы остановились? Ах да… на твоей удручающе унылой школьной жизни. Нет ничего удивительного в том, что ты была полным ничтожеством, и еще меньше удивительного в том, что ты была жалкой и слабой. Забавно то, что никто не помнит тебя с Салливаном?

У меня ощущение, что по всему моему телу прошлись наждачной бумагой, кожа содрана, обнажена.

― Я никогда не говорила, что мы встречались тогда.

― Вы даже не были друзьями.

― Мы знали друг друга.

― Я так не думаю. ― Ее голос низкий и мягкий, но он тянется ко мне, как когти. ― Не думаю, что ты вообще его знала. Думаю, он нашел тебя пару месяцев назад, когда понял, на кого ты работаешь. Думаю, он использует тебя, чтобы сблизиться с Ангусом. И я думаю, что вся эта история, где он притворяется, что влюблен в тебя — это большой гребаный спектакль, в который никто не верит, потому что посмотри на него и посмотри на себя…

Мой взгляд находит Салливана в другом конце комнаты, все еще запертого пьяным Ангусом. Он смотрит на нас с Джессикой и больше не выглядит сердитым… только грустным.

Его лицо неподвижно, глаза темные и глубокие, и я не знаю, выглядел ли он когда-нибудь более красивым. Слова Джессики шипят у меня в ушах…

― Ты неудачница, Тео. Ты была неудачницей в школе, такой ты и осталась. Потому что люди не меняются, на самом деле. Особенно такие, как ты. Ты не была нужна ему тогда, и ты не нужна ему сейчас. Он использует тебя, но ты слишком глупа, чтобы это понять.

Она словно вытаскивает самые мрачные мысли из самого отвратительного, самого грязного угла в моем мозгу. Все, чего я боюсь… все, о чем я думаю, когда сомневаюсь в себе. Что я не стала сильнее, умнее или храбрее… что я только обманываю себя.

С каждым выдохом я опускаюсь все ниже.

Все надежды и счастье, которые были во мне, умирают в груди и вытекают наружу в виде невидимого черного тумана, который Джессика втягивает в себя с каждым вдохом.

Она никогда не выглядела прекраснее. И я никогда не ненавидела ее сильнее.

― Просто подожди… ― Ее пластиковые губы кривятся в жестокой улыбке. ― Посмотришь, как быстро он бросит тебя, когда сделка будет заключена.

Она уходит, не оглядываясь, оставляя меня униженной и пустой, как скомканный бумажный пакет.

Отрывистые звуки сингла пронзают мой мозг, а роботизированный голос Джессики воет:

Самая яркая сцена, где исполняются мечты,

Космос дарит звезды и планеты,

Сквозь ночь, ставшую темной и холодной,

Сияет сверкающая позолоченная душа…

Моя душа твердая и черная, как смола. Я ничего не вижу, не слышу, не чувствую, пробираясь сквозь толпу, пока руки Салливана не хватают меня за плечи.

Он смотрит мне в лицо, его глаза темные и строгие.

― Ты рассказала Мартинике?

Мой желудок делает еще один тошнотворный кувырок.

― Да, — шепчу я. ― Но я…

― Ты обещала мне не делать этого.

Выражение лица Салли убивает меня, потому что он разочарован. Я нарушила его доверие. Я причинила ему боль.

Я запинаюсь и заикаюсь, пытаясь объяснить, что на самом деле я ничего не говорила Мартинике до сегодняшнего утра, что Джессика сама догадалась о правде…

Но потом понимаю, что это не имеет значения. Джессика так или иначе получила информацию от Мартиники, а я все равно нарушила свое обещание.

Я останавливаюсь и опускаю голову.

― Мне очень жаль.

Лицо Салли бледное, челюсть напряжена.

― О чем ты говорила с Дэвисом?

Я не хочу говорить ему, но не смею снова лгать.

― Мы говорили о выпускном вечере. Почему ты… подрался с ним.

Темные глаза Салли вспыхивают.

― Что он сказал?

― Он сказал, что ты напал на него без причины.

― И ты ему веришь?

― Нет! Я… ― Но Салли уже отворачивается, разъяренный.

Я хватаю его за руку и тяну назад. Он бросается ко мне, лицо пылает от ярости.

― Ты все еще думаешь, что я такой! Психопат, который избил друга без причины. Ты не доверяешь мне, хотя сама нарушила свое обещание. Я не лгал тебе с тех пор, как мы начали это. Я сдержал свое слово, я не подвел тебя. Но ты все еще не веришь в меня.

Слезы текут по моим щекам, горячие, заливающие.

― Это неправда! Я…

Нас прерывает Ангус, который обхватывает Салливана тяжелой рукой за плечи, не только, чтобы не упасть, но и продемонстрировать свое отношение. Он в стельку пьян.

Он пьяно дышит Салли в лицо.

― Надеюсь, это место, которое ты покажешь мне завтра, будет лучше, чем предыдущее…

Затем он моргает налитыми кровью глазами, заметив, в каком состоянии находится его заплаканная помощница.

― Что случилось с Тео? Ссора влюбленных?

― Слишком много сальсы в ее тако, ― холодно отвечает Салливан. ― Мы никогда не ссоримся.

― Консуэла — садистка, ― соглашается Ангус, вытирая мои щеки липкой салфеткой для напитков.

Когда он останавливается, Салливан уже скрывается в толпе.

Салли

Я всю ночь жду Тео, но она не возвращается домой. Я молюсь, чтобы она осталась у Мартиники.

Я десять раз пытался дозвониться до нее и писал ей смс, чередуя страх, ярость и холодное, тянущее на дно страдание.

К утру я уверен, что потерял ее.

Это все моя вина. Я потерял самообладание. Я видел выражение ее лица, то, как она отшатывалась от ядовитых уколов, нанесенных Джессикой, но вместо того, чтобы спросить ее, что происходит, я вспыхнул, дав волю горячей, расплавленной ярости, которая бурлила во мне, когда я смотрел на гребаного Дэвиса Вергера.

Это был шок, все наши бывшие одноклассники, все те же пристальные взгляды, что преследовали меня повсюду, где я бывал, шепча, за спиной: «Вот он, я слышал, его мать изменяла, я слышал, его отец сошел с ума, я слышал, он сам ее застрелил…»