Боже, эта улыбка невероятно преображает его лицо. Она освещает его и вызывает во мне жгучее желание рассказать анекдот, или приготовить еду, или попрыгать на скакалке, или еще что-нибудь, ― что угодно, лишь бы увидеть ее снова.

Вместо этого я качаю головой, заставляя себя сосредоточиться.

― Разве это не усложнит твой план?

― Вовсе нет. Это ключевая часть моего плана.

Мое лицо вспыхивает, и я распрямляю плечи, устремляя на Салливана суровый взгляд.

― Я не собираюсь флиртовать с Ангусом, чтобы получить то, что ты хочешь.

― То, что мы хотим, ― напоминает мне Салливан. ― Это и твой билет с дерьмовой работы, не забывай.

― Мне все равно. Я не собираюсь флиртовать с ним, чтобы добиться этого. Или еще что-нибудь похуже…

― Тебе и не придется, ― уверяет меня Салливан. ― Трахаться с Ангусом не входит в планы ни одного из нас.

Я фыркнула.

― Ты уверен? Химия была неоспоримой…

― Я имею в виду, что сделаю то, что должен сделать, ― отрезает он, ― но давай пока придерживаться плана А.

― Рада слышать, что ты такой целеустремленный.

― Так и есть, ― говорит Салливан, все шутки отброшены в сторону. ― Но я не буду заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. Ты мне доверяешь?

Он ждет, лицо открытое, глаза честные.

Салливан выглядит искренним.

Он говорит искренне.

Но я уже знаю, насколько убедительным он может быть.

― Не знаю, могу ли я тебе доверять, ― говорю я наконец. ― Все, что мы делаем, ― это ложь.

Я ожидаю, что он обидится на это заявление, но он воспринимает мои слова спокойно, медленно кивая головой, словно обдумывая их.

― Понятно, эта игра дезориентирует. Тем более, что я справляюсь лучше. ― Он слегка улыбается. ― Тогда как насчет такого, Тео… независимо от того, что мне придется сказать или сделать с другими, я обещаю никогда не лгать тебе.

― Никогда?

На мгновение он замирает, обдумывая всю тяжесть обещания. Затем твердо говорит:

― Никогда. Я отвечу на любой твой вопрос, полностью и честно.

Эта мысль вселяет в меня странное чувство силы. Я могу спросить Салливана о чем угодно… и он ответит?

Это создает между нами связь, тонкую и мерцающую, как стальная нить.

― Но… ― Глаза Салливана темнеют, когда он делает шаг ближе. ― Я жду от тебя того же. Это несправедливо, если я буду честен с тобой, а ты будешь что-то скрывать от меня.

Сердце колотится в груди. Эта огромная кухня вдруг кажется очень маленькой и очень теплой, когда Салливан вторгается в мое пространство. Он прижимается ко мне, пока моя задница не упирается в столешницу, и отступать больше некуда.

― Ну что? ― Его бедра касаются моих. Мне приходится поднять голову, чтобы посмотреть на него. ― Мы договорились?

― Я ― открытая книга.

Салливан тихонько хихикает.

― Я в этом очень сомневаюсь. Я хочу услышать, как ты это скажешь… Ты клянешься говорить мне правду, Тео? Несмотря ни на что?

Его глаза смотрят на меня, темные и проницательные. Как будто он видит меня насквозь.

― Конечно, ― безрассудно обещаю я. ― Только правда и ничего, кроме правды, да поможет мне Бог.

При этом я поднимаю руку, словно приношу присягу в суде.

Я сказала это легкомысленно, но в темных глазах Салливана отражается что-то торжественное. Атмосфера на кухне становится тихой и серьезной.

― Хорошо, ― мягко говорит он. ― Когда мы наедине, мы будем абсолютно честны друг с другом.

Такое ощущение, что я только что дала клятву… которая будет иметь последствия.

Салли

Я предложил Тео остановиться у меня, потому что был вынужден. Я точно не мог позволить ей остаться с Ангусом, а отправлять ее к Мартинике было слишком рискованно. Тео наверняка расколется и все расскажет, если будет проводить слишком много времени наедине со своей лучшей подругой, а особенно если будет ночевать у нее дома.

Теперь, когда она здесь, я вспомнил, почему никогда никого не приглашаю к себе.

Этот дом похож на призрак. Так было всегда.

Или, по крайней мере, последние десять лет.

Я размышляю, куда ее поселить ― в восточное или западное крыло. Восточное крыло сейчас пустует ― там обычно останавливается Риз, когда бывает в городе. Но мне кажется странным размещать Тео так далеко от себя. Что, если ей понадобится больше полотенец? Или она не сможет включить кондиционер?

Я веду ее в западное крыло.

― Это моя комната… ― Я указываю на ту, что в конце коридора. ― Ты можешь занять любую из этих.

Три двери ведут в почти одинаковые спальни. Мои родители думали, что заполнят это крыло дома детьми. Первые двое появились так легко, что они думали, их будет гораздо больше.

Но так уж устроена жизнь. Она дает тебе то, чего ты никогда не хотел, и отказывает в том, что ты надеялся получить.

Жизнь ― жестокая и коварная сука, которой доставляет удовольствие мучить нас. Именно поэтому существует понятие иронии — чтобы мы могли делать вид, что смеемся над всеми ее изобретательными поворотами.

Но на этот раз я твердо решил выйти победителем. Как только я понял, что правой рукой Ангуса Тейта является не кто иной, как Тео Махони, я понял, что это судьба.

Должна уже наступить моя очередь, чтобы что-то пошло как надо.

Поэтому я проглотил свою гордость и позволил Тео увидеть, насколько запущенным и обшарпанным стал этот дом. И теперь я смотрю на него ее глазами.

Иисус. Почему я не повесил ни одной картины? Или не покрасил… что-нибудь?

Я знаю, почему.

Потому что тогда отец решит, что я двигаюсь дальше.

Это может его разозлить. И он слетит с катушек.

Или, или, или…

Когда тебе страшно, и ты не знаешь, что делать, кажется, что безопаснее всего ничего не делать. Даже когда вся твоя жизнь рушится вокруг тебя, это кажется безопасным. Потому что, по крайней мере, ты к этому привык.

― Пожалуй… я остановлюсь тут. ― Тео выбирает самую маленькую спальню, самую дальнюю от моей.

― Тебе нужен шампунь или что-нибудь еще?

Она качает головой.

― Я захватила свое.

― Хорошо.

Мы стоим в неловком молчании. Уже довольно поздно ― мы провели весь день на яхте с Ангусом и почти весь вечер на пляже, поглощая моллюсков Тео.

Все это время между нами ощущалась связь ― секрет, который мы разделяем. Наши отношения ненастоящие, но они все равно связывают нас, так что, притворяясь ее парнем, я думаю о Тео, слежу за ней, куда бы она ни пошла, веду себя так, как вел бы себя, если бы был влюблен. Убеждаюсь, что она счастлива и в безопасности.

Думаю, именно послевкусие заставляет меня задержаться в коридоре, размышляя, не предложить ли ей выпить перед сном. Мне кажется, что я все еще должен заботиться о ней.

Но я не хочу, чтобы у нее сложилось неправильное впечатление ― будто я пытаюсь напоить ее, чтобы воспользоваться ею или что-то в этом роде. Она, вероятно, недоумевает, почему я вообще пригласил ее остаться здесь.

― Хочешь… воды или чего-нибудь еще?

― Я в порядке. ― Тео стоит босыми ногами на ковре, украдкой бросая на меня быстрый взгляд. ― Спасибо. И… спасибо, что отвлек Ангуса сегодня. И за то, что уговорил меня поплавать. И за купальник… он был великолепен, даже если я чувствовала себя в нем дурой.

― Ты не выглядела как дура.

По ее бледным щекам, словно акварель, растекается этот красивый, нежный розовый цвет.

Кожа Тео действительно самая мягкая из всех, к которым я когда-либо прикасался. Я придумываю причины, чтобы снова дотронуться до нее, когда рядом будут другие люди, когда у меня будет повод.

Но сейчас у меня нет оправдания.

Я не должен этого делать.

Я не должен даже думать об этом.

Потому что, если бы я поцеловал ее по-настоящему или прикоснулся к ней по-настоящему, здесь, в моем доме… я бы пересек серьезную черту.

Я шантажировал эту женщину, чтобы она оказалась здесь. Я раскопал ее самый болезненный секрет и пригрозил рассказать его мстительному боссу с явной целью добиться ее увольнения.