Получив последнее напутствие командира отряда, группа двинулась в путь.

Затем зампотех и Борис, которого тот уже не отпускал от себя, подошли к соседнему строю. Там стояли так называемые «бронебойщики». Их было девять. Из них только двое имели опыт стрельбы по танкам. Остальные держали противотанковые ружья в руках впервые. Командиром «бронебойщиков» подполковник назначил капитана Осадчего: оружие тот знал слабо, зато его слушались и даже побаивались. Помощником себе Осадчий взял одного из младших лейтенантов, которого звали Миша Степанов. «Пусть учится», — сказал он зампотеху. Но у кого и чему тот будет учиться, так и осталось подполковнику Рябкину неясным.

«Бронебойщики» получили задание: в полутора километрах от того места, где сосредоточились немецкие танки и самоходки, скрытно занять на опушке леса огневую позицию. Кроме того, им было сказано: без приказа огонь не открывать. Помнить, что стрелять в лобовую броню бесполезно. Бить исключительно по гусеницам и бензобакам. Терпеливо ждать, когда танк или самоходка повернется боком.

Испросив у подполковника разрешения выполнять задание, Осадчий скомандовал своему отряду: «На-ле-во! Правое плечо вперед! Ша-гом марш!» — и повел его на огневую.

Наблюдая за явным несоответствием запоздалого строевого рвения всей обстановке, зампотех недовольно поморщился. Но отступать было поздно. Даже если назначение Осадчего — ошибка, ее уже так, за здорово живешь, не исправить.

Дальше шла самая многочисленная и, пожалуй, самая боеспособная группа — «мотострелки»: автоматом и гранатой умел пользоваться каждый. Для удобства ее разбили на три отделения. Командиром первого отделения стал начфин, второго — начальник службы ГСМ, третьего — начхим. Лелеко, которому не досталось отделения, стоял на левом фланге. На его лице стыла неясная ухмылка. К тому же всех его музыкантов без его ведома рассовали кого куда. Подполковник Рябкин обещал разобраться с этим, а пока приказал командирам отделений занять окопы и траншеи, вырытые в поле фольксштурмом.

Следующей была пятерка «фаустников» во главе со старшиной Кондратьевым, большим знатоком трофейного оружия. Рядом с ним стояли по стойке «смирно» и ели глазами начальство парикмахер Филипп Иванович, портные братья Агафоновы и старик ездовой, который появился в отряде неизвестно откуда. Но так как никому из них раньше не приходилось стрелять из фаустпатронов, то никакого особого задания зампотех им не дал. Просто сказал: бейте танки, когда подойдут очень близко. Впрочем, как пользоваться «хваустами», они знали — показал Кондратьев. А так все они были солдатами бывалыми и прежде чем стать тыловиками — вдоволь нанюхались пороху…

По-настоящему боевым подразделением считались пулеметчики — бывшие стрелки с подбитых танков. Они с полуслова поняли, что от них требуется и где им лучше занять позицию. Подняв ручные пулеметы, они двинулись следом за «фаустниками»…

Хмуро и молчаливо встретили подполковника экипажи «тридцатьчетверок». Они не сомневались: бой будет тяжелый.

Подполковник Рябкин хорошо понимал их. Поэтому и сказал то единственное, что еще имело смысл, — как избежать, оставаясь на поле боя, открытого и неравного столкновения с сильным противником. Во-первых, огонь вести из засад. Во-вторых, чаще менять огневую позицию. А в-третьих, заманивать вражеские танки и самоходки — пусть подставляют борта «бронебойщикам» и «фаустникам»…

Смотр своих боевых сил подполковник Рябкин закончил коротким напутствием медикам, выстроившимся в стороне у медсанбатовской «санитарки». В связи с тем что Борис фактически стал его адъютантом, обращался он в основном к Рае, которая к тому же была представителем медсанслужбы корпуса. Она принимала это как должное — видимо, и в самом деле считала себя главным медиком отряда. А ведь всего полчаса назад, казалось, ничто ее не интересовало — ни война, ни медицина, ни свое место в ней. Ничто, кроме Юрки… Узнав о возвращении Бориса, она сама разыскала его. И он вынужден был схитрить — сказать, что уже собрался идти к ней. А так, мол, у Юрки все в порядке, жив-здоров, тоскует. Хорошо, что она не видела в темноте его лица…

— Доктор, поехали! — окликнул Бориса подполковник.

Ничего не поделаешь, придется ехать, товарищ новоиспеченный адъютант!

«Доджик» рванулся и, объехав какого-то отставшего солдата, выскочил на опушку.

Вдоль окраины леса гуськом шли бойцы. Многие — согнувшись под тяжестью оружия. Временами они сливались с деревьями и пропадали во тьме. И только слышно было, как громко чавкала и хлюпала под ногами грязь…

Двигалась со своими «дегтяревыми» «черная пехота»…

Промелькнула пятерка с фаустпатронами под мышкой…

Довольно долго тянулись отделения «мотострелков»…

Остались позади «бронебойщики» с противотанковыми ружьями на плечах…

Не видно было одних «гранатометчиков». Их первых поглотили ночь да поле…

«Доджик» остановился. Дальше нельзя. Дальше — в километре отсюда — немцы…

Сразу же после взрыва небо над немецкой танковой частью исполосовали десятки ракет. Густо рассыпалась дробь автоматных и пулеметных очередей…

Но почему всего один взрыв? Неужели у остальных сорвалось?..

И вдруг снова вздрогнула земля. Из-за деревьев в небо плеснуло пламя…

Борис сжался, ожидая новых взрывов. Но время шло, а их не было. И уже, очевидно, не будет…

Кто же из восьми швырнул свои гранаты, а кто нет? Может быть, кто-то не успел и был схвачен, а кто-то просто струсил? И суждено ли им, взирающим на этот поединок со стороны, узнать больше?

Вверх пошла красная ракета. Это выстрелил стоявший в «доджике» подполковник Рябкин. Вслед за ним стали палить из ракетниц и остальные. Так договорились — чтобы привлечь к себе внимание противника.

Замешательство гитлеровцев продолжалось секунды. Вскоре на опушке, освещенной горевшей машиной, показались танки и самоходки.

Начало танковой атаки застало Бориса у «бронебойщиков». Он прибежал сюда с приказанием зампотеха немедленно поджечь сарай, стоявший неподалеку от них в поле: на фоне пожара лучше будут видны вражеские машины. Чтобы не выдать раньше времени бронебойки, поджечь решили бензином. Выбор Осадчего почему-то пал на младшего лейтенанта Степанова, который, повторив звонким юношеским голосом приказание, растворился в темноте. А через несколько минут началась атака. Танки и самоходки двигались осторожно, как бы на ощупь, и на ходу вели огонь по предполагаемой позиции противника — откуда поднялись ракеты…

Расстояние от «бронебойщиков» до танков сокращалось с каждой минутой, а сарай все еще не горел. Не случилось ли чего со Степановым?

— Слушай! Давай посылай второго человека! — крикнул Борис Осадчему, который переходил со своими занудными наставлениями от одного расчета к другому.

— Тебя, что ли? — буркнул тот.

— А меня не надо посылать, я сам пойду. У кого есть спички? — спросил Борис у солдат.

Ему подали коробок. Он молча взял его и побежал по пахоте…

Но тут вверх по стене сарая устремился огонек, за ним второй, третий…

Борис оглянулся — до танков было больше километра…

В стороне мелькнул «доджик». Борис кинулся к нему. Но его не заметили, и машина пронеслась мимо…

Где Рая? Зная ее, он уверен, что она будет там, где опаснее. Надо бы последить за ней, а то полезет в самое пекло или угодит к немцам. Но он связан по рукам и ногам своим неожиданным адъютантством! На кой черт оно ему? Он фельдшер и никто больше! Он непременно скажет об этом подполковнику…

— Товарищ старший лейтенант! — окликнули его.

К нему от горевшего сарая бежал Степанов. Что он так долго возился?

Низко над их головами пролетел снаряд. Оба одновременно упали на землю.

Лежа, младший лейтенант оправдывался:

— Спички отсырели… Товарищ старший лейтенант, мне не влетит за задержку?

— Пусть лучше влетит! — искренне пожелал пареньку Борис.

— Почему? — не понял тот.

— Потом поймете… Жмите во все лопатки к своим! Скоро у вас там начнется!..