Мимо проскочили два новых ЗИСа с каким-то грузом, накрытым брезентом. Их заметили поздно, потому что впереди шел огромный трофейный грузовик. Сомнений быть не может! Два раздельных полукруга и единица!
— Стой! — запоздало крикнул им вслед подполковник.
Но с других машин тоже увидели их и остановили. Оказалось, что они везли в бригаду хлеб, но с полдороги, узнав об окружении, повернули назад. Сопровождавший ЗИСы старшина Петряков из продснабжения не скрывал своей радости:
— Еще б немного, так бы к немцам и влетел!
— Значит, решили оставить бригаду без хлеба? — в упор спросил его подполковник.
— Так мы ж…
— Да там, мать вашу… — крикнул Рябкин, — десять дорог! Если даже девять перерезаны, то одна все равно осталась!
— Товарищ гвардии подполковник, да откуда нам…
— А мне плевать, откуда! Вы ведь не школьник младших классов, а старшина Красной Армии! Так вот, после рейда — пойдете в штрафную!
— Слушаюсь! Разрешите присоединиться?
— Присоединяйтесь.
Подполковник отходил медленно. Залезая в «доджик», он все еще вполголоса ругался:
— Вот гусь!.. Вот заячья душа!
Вскоре донесся непрекращающийся гул артиллерийской пальбы.
Теперь навстречу им двигались совсем редкие колонны автомашин.
Долго, минут двадцать, шли мужчины и женщины в гражданской одежде, незадолго перед этим освобожденные из фашистского плена. Сейчас они уходили вместе с тылами, чтобы снова не попасть в руки немцев.
Впереди показалась развилка трех дорог и в середине ее чья-то маленькая одинокая фигурка. Когда подъехали ближе, увидели девушку-регулировщицу. На ней была широкая, видно с чужого плеча, плащ-палатка и надвинутая на самые глаза, как у старого солдата, пилотка. За спиной у нее висел карабин.
— Стой! — закричала она, размахивая красным флажком.
— Что, дорогуша? — подъехав, спросил подполковник.
— Куда едете? — строго спросила она.
— Вот по этой дорожке, — ответил Рябкин, показывая на среднюю дорогу.
— Нельзя туда!
— Почему нельзя? — Подполковник вылез из машины.
— Бьет прямой наводкой.
— А откуда бьет?
— А отовсюду! Не разбери поймешь!
— Так уж отовсюду! — усмехнулся подполковник.
— Товарищ командир, проезжайте быстрее!
— Еще одну минутку, дорогуша. — Рябкин окинул взглядом местность и достал карту. Потом спросил регулировщицу: — Ты не сможешь показать на карте, откуда, по-твоему, бьет немец?
Девушка очень долго разглядывала квадрат, развернутый перед нею подполковником. Неуверенно ткнула пальцем, спросила:
— Я здесь стою?
— Чуточку левее возьми. Видишь развилку дорог?
Палец приблизился к развилке. Девушка вопросительно посмотрела на подполковника.
— Здесь, здесь, — подтвердил Рябкин и добавил: — Вон видишь маленькую точечку между дорогами? Это ты и есть.
— Вы скажете, — улыбнулась девушка.
— Так откуда он бьет?
— Оттуда, — уже уверенно показала она. — И отсюда.
— А может быть, нам удастся проскочить? — спросил зампотех.
— Не проскочите, товарищ подполковник. Они уже две колонны разнесли, — ответила она.
— Что ж, тогда придется… — но досказать фразу ему помешал чей-то громкий возглас:
— «Рама»!
Высоко в небе летела «рама» — немецкий разведывательный самолет, появление которого всегда предвещало какую-нибудь очередную каверзу гитлеровцев.
Все замерли, задрав головы.
— Ну гад! Ну зараза! — костила разведчика регулировщица. — Уезжайте быстрей, товарищ подполковник, — крикнула она, — а то засечет!
— Пусть лучше здесь засечет, чем после развилки, — ответил Рябкин. — Тем более уже поздно!
«Рама», ковыляя в небе, покружила над дорогой и полетела в сторону Лауцена.
— Куда?.. Стой! — вдруг встрепенулась девушка и бросилась за «санитаркой», мчавшейся к развилке.
Борис вздрогнул, ему показалось, что рядом с шофером Рая.
«Санитарка» проехала еще несколько метров и остановилась.
— Куда едете? — строго спросила регулировщица. Ответа слышно не было. — Туда нельзя!.. Туда нельзя, говорят!.. Вон они тоже хотели, — кивнула она на колонну, — да не отважились!
Из кабины «санитарки» выглянула Рая. Выходит, не ошибся! Неужели она едет в бригаду, к Юрке?
Борис поднялся, помахал ей рукой. Она увидела его и обрадовалась. Выскочила из кабины и направилась к ним.
Она шла, и ее серые-карие-зеленые-голубые глаза сияли при виде стольких знакомых лиц.
«С нами?» — взглядом спросил ее Борис.
Она поняла и на ходу закивала головой: «С вами!»
7
Колонна свернула на левую дорогу — пока еще свободную от обстрелов… Рая села рядом с Борисом. Прежде всего она упрекнула его: почему не зашел? Он был ей очень нужен. Она хотела, чтобы он сходил к начсанкору и сказал, что своими силами сто тридцать первая с эвакуацией раненых не справится. Она это точно знает, так как за весь день оттуда в медсанбат не поступило ни одного человека. Окружение окружением, однако другие части тоже отрезаны от своих тылов, а раненых все-таки вывозят. Между тем сто тридцать первая ведет ожесточенные бои. Раненых там, она уверена, больше, чем где бы то на было. Значит, все дело в том, что их не на чем вывозить. Конечно, если бы это сказал начсанкору Борис, никаких вопросов не возникло бы. А так… Но, слава богу, все обошлось. Майор приказал направить за ранеными медсанбатовскую машину и двух медиков — санинструктора и ее. Этого она, собственно говоря, и добивалась.
Борис не смотрел на Раю. Он-то понимал, что все это она затеяла ради Юрки. Знала бы она, что тот…
На душе у Бориса было муторно. Хорошо, что к ним подсел Лелеко. Несколько солдатских анекдотов, которые он рассказал без передышки, один за другим, на какое-то время отвлекли Бориса от грустных мыслей. И даже то, что капельмейстер, разговаривая с Раей, неотрывно смотрел на нее увлажненным взглядом, почему-то не задевало его. В конце концов, кто она ему? Да и какое ему дело, кто и как на нее смотрит?
К тому же и не до этого. Буквально с каждым метром все больше ощущалось приближение фронта. Слышна была артиллерийская перестрелка. Вдали над лесом стлался дым.
Тревожнее становилось и на дороге — начиналась неизвестность. Уже можно было проехать полкилометра, километр — и не встретить ни одной машины.
Но все-таки изредка они попадались. Зампотех останавливал их и расспрашивал водителей. Слухи о положении под Лауценом были самые противоречивые. Одни утверждали, что все уже вышли из окружения. Другие — что сопротивление продолжается. И каждый при этом клялся, что он сам только что оттуда и все, что там делается, видел своими глазами. О сто тридцать первой некоторые слышали, что она все там же, под Лауценом.
Борис заметил: если раньше при виде их маленькой колонны лица людей выражали любопытство и уважение, то в настоящее время одно удивление. Может быть, и в самом деле они похожи на сумасшедших — с такими силами против немцев?
Прошло еще несколько машин, и дорога впереди опустела. Сейчас они особенно остро чувствовали свое одиночество.
У поваленного столба с указателем «Нах Лауцен» подполковник Рябкин остановил колонну. Командиру танкового взвода Горпинченке он приказал выдвинуть «тридцатьчетверки» вперед. Всех, кто был в «доджике», попросил пересесть на другие машины, а туда посадил «черных пехотинцев». Они должны были следовать в голове колонны, на некотором расстоянии от переднего танка. Задача их — не допустить внезапного нападения, быть, как он сказал, ушами и глазами отряда.
Рая побежала к себе на «санитарку». Борис с остальными перебрался в «студебеккер».
Колонна тронулась. На броне переднего танка, среди солдат, стоял зампотех. Он показывал рукой вправо и что-то говорил выглядывавшему из башни Горпинченке.
Борис оглянулся. «Санитарка» шла последней, за машинами с хлебом. Видны были лишь край фургона и угол кабины. Борис приблизился к правому борту. На этот раз он увидел Раин локоть — один локоть. Если бы кто знал, как он устал от нее за эти два с половиной года! За полгода в училище и два года на фронте. Если бы кто знал! Кто-то навалился на него плечом. Лелеко?
