Чтобы скрыть смущение, я заглядываю в свой телефон. И сразу же натыкаюсь на утреннее сообщение Боярова.

«Доброе утро, моя прелесть, - гласит оно в очень характерном для него хозяйском тоне. - Спускайся в девять к подъезду, поедем к твоей бабушке. И смотри у меня, не вешай нос! В подобных случаях всегда надо рассчитывать на худшее, а лучшее держать в уме, за скобками. Удача любит таких... морально запасливых и ровных. Проверено многократно. Козлëнка и феечку возьми с собой.»

Несколько секунд я недоуменно моргаю, соображая, о каком козлëнке идет речь. Потом жующий Ванька бесцеремонно читает сообщение через мое плечо и громко возмущается:

- Блин, и этот туда же! Алëн, передай своему боссу, что козлëнка я, так и быть, на первый раз пропущу, но если он еще и фольклорного дурачка Иванушку приплетëт, то его драгоценному внедорожнику не поздоровится и в третий раз.

- Ваня, а почему ты злишься? - влезает с вопросом дочка. - Иванушка же плавда был козлëнкой! Так в книжке написяно!

- Вот вырастешь, и поймешь...

Не слушая их спор, я смотрю на часы и торопливо иду умываться, так и не позавтракав. Времени уже в обрез!

Через полчаса мы втроем вываливаемся на лестничную площадку и сразу же натыкаемся там на соседку с первого этажа - мою бывшую учительницу литературы Розу Соломоновну. Она стоит перед нашей дверью с поднятой рукой, явно собираясь давить пальцем кнопку звонка. Шапка коротких седых кудрей всклокочена, но зато ее старый учительский костюм - коричневый пиджак с юбкой и строгой белой блузкой, - отглажен идеально, без единой морщинки.

- Алëна! - всплескивает она руками. - Хорошо, что поймала тебя. Я-то про здоровье Веры Ильиничны хотела разузнать... вчера как увидела в окно, что ее скорая увозит, испереживалась вся!

- Доброе утро, Роза Соломоновна. Мы к ней в больницу как раз собираемся, проведать. Послушаем, что врачи скажут.

Она сочувственно кивает и спускается по ступенькам вместе с нами. С бабушкой она всегда хорошо общалась и обожала посплетничать с глазу на глаз. Так что в летнее время я частенько заставала обеих мирно сидящими на лавочке под доверительный бубнеж Соломоновны.

- Охохонюшки... - кряхтит она сейчас с искренней печалью в голосе. - На здоровье она давно жаловалась да все не хотела тревожить тебя с Ванюшкой и Алисочкой...

- Да я знаю, она вечно до последнего свои болячки скрывает, - вздыхаю я. - Хоть бы вы мне тогда намекнули, можно было бы на обследование ее отвезти. А теперь даже не знаю... Врач вчера сказал, что у нее не ишемический инсульт, а какой-то другой... геморрагический. Шансов выкарабкаться всего на двадцать процентов.

- Ох, беда, беда... Остается только молиться. Бог в помощь, как говорится! Бог в помощь...

Алиса, которая спускается впереди в яркой розовой курточке, на выходе из подъезда резво оборачивается и вдруг очень серьезно заявляет нашей соседке:

- Ничего, Лоза Маламоновна! Мой папа обязатейно вылечит бабушку.

- Папа..?

Роза Соломоновна аж спотыкается от удивления, и я поспешно придерживаю ее за локоть. Еще не хватало и соседке перелом заполучить. С меня хватит и Ваньки, который скачет впереди с гипсом на костылях.

- Ну да! - безмятежно подтверждает дочка и убежденно добавляет: - Папа может всë!

Она выскакивает в дверной проем, залитый тускло-серым светом пасмурного дня, а я качаю головой. Как же грустно иногда от детской наивной веры в лучшее, когда четко понимаешь: скорее всего очень скоро эта вера пошатнется при виде реальной жизненной трагедии.

Снова вздыхаю и делаю шаг вслед за малышкой. Но неожиданно Роза Соломоновна притормаживает меня.

- Алëнушка, я совсем запамятовала, чегой-то хотела тебе сказать... но щас вспомнила. Про дружка-то Котова, о котором ты спрашивала давеча!

Скрипучая дверь подъезда самопроизвольно закрывается прямо перед моим носом, снова погрузив нас в бетонно-панельный полумрак.

Смотрю на соседку и вдруг вспоминаю, как та действительно уже дважды собиралась мне что-то рассказать... но так и не сумела. То Ванька на костылях отвлекал, то я сама на троллейбус опаздывала. Даже напоминалка на телефоне, и та не помогла, потому что я включила накануне беззвучный режим, а выключить забыла.

- Перебирала я школьные фотографии старые, - продолжает Роза Соломоновна, доверительно понизив голос, - чтобы память освежить... и как увидела лицо того мальчишки, так сразу и озарило! Васька его звали. Васька Бояров. Постоянно у меня под окнами ошивался после школы! То ли чегой-то высматривал, то ли ждал кого, не знаю. Как-то раз на клумбе моей любимой потоптался за сиренью... помнишь, росла у нас прямо за лавкой?.. так я в сердцах полную лейку воды для полива цветов выплеснула на него из форточки! Правда, он на это положительно себя проявил. Глазом не моргнул! Извинился и ушел, удивительно даже...

Я подавляю невольный смешок.

Учитывая манию Боярова после школы частенько меня «провожать», он скорее всего просто хотел продолжить наблюдение под прикрытием кустов. Но всевидящая учительница литературы уже в то время обзавелась аналогичной склонностью к подглядыванию. Только не за мной, а за всеми подряд в окно. Вот и досталось ему.

- Но это ещё не всë! - нашептывает Роза Соломоновна в гулкой тишине подъезда. - Я его через несколько лет снова увидела! Когда на пенсию уже вышла.

- Где увидели?

В голове почему-то мелькает нелепая картинка, как уже респектабельный взрослый Бояров снова топчется под ее окном, и Соломоновна уже охлаждает его пыл не лейкой, а целым ведром воды.

- Да прямо тут, на лестничной площадке! Вышла как-то мусор выкинуть, а он кулаком стену мне долбит. Все костяшки себе разбил. Я ему говорю, мол, ты дурной, что ли? А он вдруг спрашивает меня: «Алëна Клëнова с кем встречается, не знаете случайно?»

У меня перехватывает дыхание. Еле слышно уточняю:

- А вы что ответили?

- Так сказала как есть, чтобы не буянил! Твой бывший-то сыном покойного участкового нашего Семëна Петровича был, ну я и пригрозила им Ваське. Сказала, что грешно на влюбленных злобу таить, и нечего искать взаимности там, где ты третий лишний! Усовестила его, боялась, что пойдет в дверь к тебе ломиться. У него взгляд знаешь какой был? Как у зверя раненого. В таком состоянии с мужчиной лучше не общаться! Только знаешь...

Соседка ненадолго прерывается, пожевывая губу, а я смотрю на нее с щемяще-тихой тоской в груди.

- Что, Роза Соломоновна?

- Жалко мне его было всë равно. Крепко любил он тебя, похоже. Я за всю свою жизнь влюбленных мужиков много повидала, но мало кто из них способен был так глубоко чувствовать. На него же самого смотреть больно было!.. Вот же бедолага. Думается мне, что твой Красавин по сравнению с ним мотыльком-однодневкой бы показался, милая!..

- Он и есть мотылек-однодневка, - вздыхаю я и отвожу глаза в сторону, потому что в них начинает щипать. - Обманулась я его яркой оберткой.

Нервы так и штормит из-за бабушки и ночных признаний Боярова, а слова соседки вот-вот могут стать последней каплей на чаше моей выдержки. И горьких сожалений о той ошибке в сердце столько, что утонуть в них можно! Просто сесть на холодный грязный бетон под ногами и разреветься взахлëб.

Сухая морщинистая рука бывшей учительницы по литературе легонько поглаживает меня по плечу.

- Ну-ну, не расстраивайся так. Это же просто жизнь. Не всем дано сразу правильный выбор сделать. Зато ты всегда можешь работу над ошибками провести! Как там говорят... побеждает не тот, кто стоит или лежит, а тот, кто падает и поднимается. Идет дальше. Потому что настоящая жизнь - это стремление двигаться вперëд и выше, Алëнушка!

Я сглатываю горький ком и киваю.

- Спасибо... Роза Соломоновна.

Некоторое время она колеблется, жалостливо поглядывая на меня, а затем, как бы решившись, вздыхает:

- У меня ведь тогда и Вера Ильинична в гостях была. Тоже на площадку вышла. Она его со школы как считала испорченным, так и осталась при своем мнении. Говорила, что дурь он всякую принимает. Но я-то ж видела, что это не так. У меня практика когда-то была в центре реабилитации, уж насмотрелась там на опасных и зависимых!