Он говорит что-то еще, а я молчу. Чувствую себя оглушенной в свете открывшихся «перспектив». Рука сама тянется прикоснуться к морщинистой сухонькой ладони. Она еле теплится...

И у меня вдруг впервые пробиваются рыдания.

- Успокоительное вам тоже пригодится, - мужик-врач смотрит на меня с жалостью. - Будет тяжело.

- М-можно мне на ночь остаться? - умоляюще спрашиваю я. - Вдруг она очнется, а вокруг никого знакомого...

- Нельзя. Пока мы стараемся ее стабилизировать, и сестринского ухода ей достаточно. Езжайте домой, выспитесь, а утром снова придете.

Куча бумаг... заполняю какие-то анкеты... смаргиваю слëзы с глаз...

И снова слушаю мрачные прогнозы, в которых отчетливо читается: пациентка слишком тяжелая, и тратить время на ее восстановление - бесперспективно. Что ж, врачей понять можно. Кому же сдалась подобная ответственность при таком плотном потоке больных?

О звонке брату вспоминаю только на обратном пути. И как только экран телефона оживает, на нем высвечивается с десяток пропущенных вызовов от Боярова.

Короткая дробь стука за дверью в прихожей выдергивает меня из паутины неспокойного сна в полной темноте.

В квартире тихо. Еле слышно тикают старенькие бабушкины часы на стене.

Испереживавшийся Ванька вырубился в соседней комнате с наушниками на голове, и теперь его вряд ли даже пушка разбудит, не то что постукивание. Моя малышка тоже утомилась за день и только ворочается слегка в кроватке. Но, к счастью, сразу возобновляет безмятежное сопение.

Зато неизвестный очень скоро вновь напоминает о себе настойчивым стуком. Правда, к звонку он почему-то не притрагивается. То ли проявляет деликатность - странную при таком совсем неделикатно позднем визите, - то ли просто тупит.

Нашариваю тапочки и, потерев ладонями усталое сонное лицо, смотрю на часы мутным взглядом.

Почти полночь. А меня вырубило в десять, когда я читала на ночь сказку Алисе. Придется самой открывать, а то разбудит-таки. Очень хочется спать. А еще - позвать Ваньку... но какой с него сейчас толк? Ему еще и гипс не сняли, нечего по коридорам скакать лишний раз на одной ноге.

Плетусь к двери, зевая на ходу, только в прихожей просыпаюсь окончательно. Как только заглядываю в зеркало и вижу себя в одной тонкой сорочке. Видок так себе, на лице застыло измученное выражение и уже почти философская грусть насчет всего происходящего... но это не повод распахивать дверь перед непойми кем в скудной тряпочке.

Впрочем, догадки о личности этого настойчивого типа у меня всë же есть...

Из-за десяти пропущенных звонков на отключенном телефоне и еще двадцати непринятых позже. Я не могла заставить себя на них ответить. Только поставила беззвучный режим и немигающе смотрела на экран с комом в горле, пока Боярову не надоело звонить. Слишком острым было ощущение, что стоит ему хоть что-то не так сказать или подшутить... словом, обесценить то, что я испытывала от начала рискованной беременности до появления на свет Алисы... и я сломаюсь, рассыплюсь на тысячи мелких осколков. А обратно себя по кускам уже прежней, нормальной и адекватной, не соберу.

Именно поэтому я медлю перед дверью. Оттягиваю момент, набрасывая на плечи первую попавшуюся уличную одежду с вешалки - мой длинный шуршащий плащ-дождевик... тяжело вздыхаю, потом поправляю волосы...

И мужественно заглядываю в дверной глазок.

- Боже... - вырывается у меня тихо-потрясенное.

На лестничной площадке действительно стоит Бояров. Только сейчас он меньше всего похож на босса и скорее напоминает моего сильно заматеревшего сталкера из девятого B.

Темно-зеленая бейсболка - правда, немного другая, с логотипом какого-то фитнес-клуба, - как и в прошлом, скрывает половину его лица. Плечи в плотном спортивном костюме цвета хаки кажутся шире обычного, а на правой скуле темнеет то ли ссадина, то ли синяк. В целом - вид у него угрожающий.

- Алëна, - цедит он, глядя прямо в дверной глазок, на меня, - открывай. В этом доме такие картонные стены, что я слышу даже твои шаги, а не только голос.

Молча щелкаю замком и сразу же прикладываю палец к губам, чтобы Бояров не вздумал распекать меня на пороге квартиры.

- Поговорим в подъезде, - предлагаю тихо, глядя строго под ноги, и сразу же выскальзываю наружу, к окну нижнего лестничного пролета.

Чувствую, как он следует за мной чуть ли не шаг в шаг... словно пес-следопыт, готовый сомкнуть зубы на загривке живой цели в любую секунду, если та хоть на миллиметр дернется не в ту сторону.

Удивительное дело, но короткий спуск по ступенькам помогает мне немного восстановить самообладание. Я быстро облизываю губы и медленно оборачиваюсь навстречу огненно-пронзительному взгляду.

- Извини, что не отвечала. У меня сейчас не самое лучшее время, чтобы...

- Я знаю, - перебивает Бояров. - Лебеда мне рассказал, что твоя бабушка в больнице.

Он еще пару секунд смотрит на меня, как-то по-особенному вглядываясь... а затем вдруг с такой смущающей простотой раскрывает мне объятия, что пол снова уходит из-под ног. Аж дыхание перехватывает от изумления.

- Иди сюда, - спокойно говорит мужчина, который умудрился всю мою жизнь уже несколько раз перевернуть вверх тормашками.

Призывно распахнутые сильные руки так и манят... притягивают, словно магнитом, безмолвным обещанием...

...Ты не одна. Доверь тяжесть своих проблем мне. Я тебя спрячу от них. Я защищу. Я согрею. Со мной не страшно. Со мной надежно. Всë будет хорошо...

...и перед этим искушением слабой женщине в беде устоять почти нереально. Я - точно на это не способна. У меня просто неоткуда взять силы на сопротивление... да и зачем?

Дурманящий жар мужского тела окутывает меня так быстро, что я осознаю сделанный шаг вперед, уже уткнувшись лицом в широкую грудь, обтянутую белой футболкой. Молния куртки от спортивного костюма расстегнута, и Бояров зачем-то натягивает на моей спине ее края, прежде чем замкнуть кольцо рук окончательно.

- А теперь закрой свои глазки и слушай меня, - приказывает он шепотом. - Насчет твоей бабушки... сочувствую. Но там не всë потеряно, я уверен. Завтра съездим вместе в больницу и всë выясним. Насчет того, что в клубе произошло недоразумение... я тебе верю. А сейчас просто кивни, если приняла меня тогда за своего Красавина.

Чуть вздрагиваю от... даже не вопроса, а фактически утверждения. Кажется, Бояров уже даже не сомневается, а спрашивает для галочки. В голове не укладывается, насколько легко и непринужденно он обсуждает то, что мучает меня больше всего. Как это у него получается? Поразительный человек!

- Ну так что? - шепчет он на ухо, обнимая меня крепче, и принимается слегка покачивать из стороны в сторону, словно маленькую девочку. - Я прав?

- Да, - несчастно отвечаю ему и зажмуриваюсь. На душе вдруг становится немного легче, как будто бремя воспоминаний неожиданно потеряло в весе.

- Ладно, - он поглаживает меня по голове, даже вроде целует макушку, провоцируя на очень приятные мурашки, а потом небрежно интересуется: - А ты еще что-нибудь пила, кроме фреша? В смысле... потом, после клуба?

Мирный настрой Боярова придает мне сил и храбрости, чтобы наконец перестать зажиматься и осторожно обхватить его за торс для удобства. Какой же он крепкий и мужественный!.. И как же чудесно находиться в его руках...

Только бы он меня не отпускал. Даже если мои ноги в тапочках озябнут до температуры ледышки в этом холодном подъезде.

- Пила только воду несколько дней, - глуховато говорю в его грудь. - Мне было очень плохо. Не знаю, как так вышло, наверное, бармен что-то перепутал...

- Не думай сейчас об этом. А Красавин что делал в ближайшие дни потом, помнишь?

- Помню... Он увяз в долгах и начал психовать. Злился, что я слишком долго не в настроении... уделять ему время. Мы несколько раз сильно ссорились, а потом он узнал о моей беременности и ушëл. Из-за того, что я отказалась избавиться от ребенка.