– Да, я думаю, так будет лучше. Мэйсон, мне очень жаль.

– Мне тоже.

В следующее мгновение, прежде чем Корри успела опомниться, Мэйсон шагнул к ней и поцеловал. Прикосновение его влажных губ было по-детски неуклюжим, но страстность горячего сильного тела была совсем не детской.

– Мэйсон! Ты не должен…

Корри отстранилась, чтобы перевести дыхание.

– Ерунда.

Он уткнулся лицом в ее шею, а потом снова поцеловал. На этот раз поцелуй был долгим и жадным. Корри чувствовала биение его юного сердца и думала о том, что он никогда не знал женщины и что он любит ее. Так почему же она испытывает такое ужасающее, мрачное отчаяние? Она мягко попыталась отстранить его.

– Мэйсон! Ради Бога, что если Эвери нас увидит? Он и так недолюбливает тебя. Ты представляешь себе, что будет… Он может заставить тебя продать свою долю участка. Он отберет ее, и тебе придется вернуться домой. И потом, Мэйсон, ты слишком молод для меня.

Медленно и неохотно Мэйсон отодвинулся от нее. На его лице и волосах сверкали зеленые молнии.

– Хорошо. Я оставлю тебя, раз ты просишь. Но я не могу перестать любить тебя, Корри. И я совсем не так молод, как ты думаешь. Я старше тебя. И я был бы тебе лучшим мужем, чем этот алчный и глупый Эвери!

Мэйсон зло отвернулся от нее и пошел прочь, а Корри вошла в домик и накинула на гвоздь кожаный ремешок. Потом зажгла лампу и села на кровать.

Если бы Эвери хоть раз поцеловал ее, как этот мальчик! Если бы только… Как счастливы они могли бы быть!

Всю вторую неделю сентября шли проливные холодные дожди. Корри и Эвери дни напролет сидели в своем домике.

Эвери не хотел ни играть в криббидж, ни читать – Корри привезла с собой целую связку книг, – большую часть времени он ходил из угла в угол, изредка открывая дверь и вглядываясь в серую, безнадежную пелену дождя.

Крыша протекала. Вода и грязь сочились сверху по меньшей мере в восьми местах. Корри уже отчаялась бороться с этой капелью – и так весь пол был уставлен тазиками. Эвери ворчливо заметил, что дерн на крыше хорош только зимой, когда он замерзает и не пропускает не только воду, но и холодный воздух. Но раз идет дождь… Тут уж ничего не поделаешь.

Нервы Корри были и так напряжены до предела, стук капель о брезентовое покрытие на полу окончательно вывел ее из себя. Она долго крепилась, но наконец не выдержала и спросила:

– Эвери, когда ты собираешься возвращаться в Сан-Франциско?

– Не раньше, чем разбогатею. Я же говорил тебе.

– Когда же это произойдет? У тебя ведь уже достаточно золота. Каждый вечер ты приносишь по целой миске золотого песка, а кожаная сумка с самородками стала такой тяжелой, что ее невозможно оторвать от пола. Чего же ты еще хочешь, Эвери?

– Я хочу быть богатым. Я хочу швыряться деньгами, как короли Эльдорадо. Хочу купаться в золоте, как свинья в грязи. Хочу покупать вино по сто долларов за бутылку и не думать о цене. Хочу особняк в Сан-Франциско – шесть особняков!

– Но Милли говорит, что все лучшие участки на Эльдорадо давно раскуплены. Что…

– К черту Милли! Что она в этом понимает? В этой горе, которую мы роем, должно быть золото, Корри. Я это чувствую. Здесь должна быть настоящая богатая жила. А если не здесь, так где-нибудь еще. Люди достают из земли чертову прорву золота. Я тоже хочу. Я заслуживаю его не меньше, чем остальные, и не отступлю, пока не получу то, что мне принадлежит по праву.

– Но как же наш ребенок, Эвери? Я не хочу, чтобы он родился здесь, на Аляске. Это должно случиться в моем доме, в моей комнате. Чтобы рядом были тетя Сьюзен и миссис Прайс, и Беа Эллен…

Эвери прервал ее нетерпеливым жестом.

– Послушай, Корри, я ведь не просил тебя приезжать сюда. Ты, не спрашивая моего совета, сама решилась на этот отчаянный, безумный шаг. А теперь осыпаешь меня упреками и жалобами. Я ведь женился на тебе, как подобает джентльмену. Я дал ребенку свое имя. Что же такого, если он родится здесь? Мы можем назвать в его честь шурф, который сделает нас богачами.

– Эвери, меня не интересует, в честь кого ты назовешь шурф. Меня вовсе не интересует золото. Я хочу вернуться домой.

– Прекрасно. Возвращайся.

– Но у меня нет денег на билет. Тетя Сьюзен еще не прислала их. Эвери, я…

– Черт побери!

Эвери взорвался, и Корри вдруг постигла всю глубину его отчаяния: изо дня в день, в грязи и холоде, почти вручную он безнадежно ищет золотую жилу на посредственном участке, а вокруг ходят и будоражат воображение слухи о счастливчиках, сказочно разбогатевших где-то совсем рядом.

– Я не могу себе этого позволить, Корри. И не смотри на меня так. У меня действительно есть немного золота, но надо экономить. Мне могут понадобиться деньги еще на один участок или на закупку провизии. Ты знаешь, какие дорогие здесь продукты? Это настоящий грабеж! Здесь листок бумаги стоит двадцать центов! Нет, я не могу прикасаться к этим деньгам!

– Даже если они нужны твоей жене и ребенку?

– Они не нужны тебе. Здесь у тебя есть все необходимое для нормальной жизни. Если ты наберешься терпения, я куплю тебе билет на пароход. Сотню билетов! Я же обещал осыпать тебя золотом, так дай мне шанс это сделать.

– Но я не хочу рожать ребенка здесь!

В ответ он сорвал с гвоздя куртку и, хлопнув дверью, вышел под дождь.

На следующий день произошел несчастный случай. Дождь перестал, но было холодно, по небу плыли свинцово-сизые тучи. Корри приоткрыла дверь и выглянула наружу. Насквозь промокшие леса недружелюбно обступали человеческое жилье, в воздухе пахло промозглой сыростью. Корри собиралась уже закрыть дверь, но тут с холма, где работали мужчины, до нее донеслись крики. У Корри похолодело сердце, не чувствуя под собой ног, она бросилась к новому шурфу, вокруг которого склонились Мэйсон, Бэзил Хеминг и Билл Хоталинг.

– Он там, внизу. Он хотел опустить вниз корзину, но веревка не выдержала. С ним все в порядке, я слышу его голос.

Мэйсон улыбнулся Корри, чтобы как-то подбодрить ее. Билл Хоталинг угрюмо проворчал:

– Я же говорил вам, что женщина на прииске – к несчастью.

Корри вспыхнула.

– Не говорите ерунды! Принесите лучше другую веревку. Что толку стоять и смотреть. Ну же! Несите веревку!

Билл Хоталинг наградил ее яростным взглядом и побежал исполнять приказание. Корри склонилась над темной дырой в земле и громко крикнула:

– Эвери!

Из глубины донеслось:

– Слава Богу, со мной все в порядке. Принесите веревку и вытащите меня отсюда, черт побери. Мы и так уже потеряли кучу времени.

– Билл уже побежал за ней.

Корри знала, что эти шурфы, каждый из которых глубиной в двадцать два фута, очень опасны, тем более теперь, когда между ними стали строить тоннель. Но на этот раз все обошлось: они достали Эвери целым и невредимым, перепачканным с ног до головы глиной.

– Эвери, ну как ты?

– Все нормально. Только я не понимаю, почему оборвалась веревка. Такое ощущение, что кто-то приложил к ней руку. Я купил ее в Доусоне две недели назад, она совсем новая.

Эвери сделал шаг и застонал от боли, не в силах ступить на правую ногу. Корри бросилась к нему, чтобы поддержать, но Эвери холодно отстранил ее и сказал:

– Оставь меня! Ничего страшного, я всего лишь подвернул ногу. Давайте заменим веревку, я снова спущусь вниз и буду насыпать глину в корзину, а вы поднимайте ее наверх. Все-таки странно. Ума не приложу, что могло статься с веревкой.

Взгляд, брошенный при этом на Корри, ясно давал понять, что не один Билл Хоталинг считает ее причиной всех бед и несчастий.