Корри направилась в кухню. Задняя часть дома состояла из прачечной, кладовых и конторы экономки. Но центром ее была кухня с огромной плитой и теплым ароматом свежеиспеченных булочек.

Миссис Парсонс ушла заказывать обед. Корри села за стол и стала думать о том, что в последнее время, когда рядом не было папы, Дональд слишком часто стал позволять себе вызывающие нескромные взгляды. А на прошлой неделе намекнул на совершенно абсурдную вещь: свадьбу. Корри передернуло от одного воспоминания. Какая может быть свадьба, если она любит Эвери Куррана!

Корри наскоро перекусила холодным ростбифом с французской булкой, абрикосовым пирогом и стаканом холодного молока. На обратном пути она заглянула под лестницу, чтобы забрать свою камеру. В этот момент Дональд вышел из библиотеки. Его лицо было красным от досады и раздражения, на губах играла язвительная ухмылка. Похоже, что на этот раз папа был им недоволен. Он подошел тяжелой поступью и отбросил волосы со лба.

– Корри!

– Что тебе, Дональд?

Корри взяла камеру и искоса взглянула на него. В течение вот уже пяти лет тетя Сьюзен настаивала, чтобы на ежемесячных обедах, на которые приглашали Дональда, Корри выказывала ему больше расположения. Но племянница не умела притворяться, и Дональд всегда чувствовал ее неприязнь. Эти обеды превратились в мучение для обоих.

– Корри, пойдем прогуляемся!

– Сейчас? Нет, спасибо. Мне нужно пойти наверх проявить снимки.

Дональд нетерпеливо пожал плечами. Корри видела, как напряглись его мускулы под пиджаком.

– Я думаю, ты могла бы найти время для небольшой прогулки. Твои снимки подождут. Не понимаю, чего ты с ними возишься. Ты не можешь их продавать, они никому не нужны. Странно, что ты до сих пор не влипла в какую-нибудь историю с этой своей камерой…

– Ладно хватит. Довольно!

Сначала Эвери, потом Куайд Хилл. Теперь еще Дональд. Все заладили одно и то же. Сегодняшний случай в порту очень напугал Корри. Совсем не обязательно постоянно напоминать ей об этом.

– Я иду наверх проявлять фотографии.

– Послушай меня, Корри…

Он взял ее руку и сдавил в своей ладони.

– Дональд, мне больно!

Он отпустил ее.

– Извини. Мне очень нужно с тобой поговорить. Я уже давно собираюсь сказать тебе что-то очень важное. Ты должна выслушать меня.

– Не сейчас, Дональд. У меня действительно нет времени.

Его глаза рассерженно блеснули, губы упрямо поджались.

– Я должен поговорить с тобой, но здесь не могу. Разговор должен остаться между нами.

Корри тяжело вздохнула.

– Ну, ладно.

Она взяла свою накидку и быстро завернулась в нее, потом наскоро приколола шляпку. Ладно, если недолго. Она выслушает его признание, откажет, и все. Они вернутся в дом.

Дональд пропустил Корри вперед себя, придерживая дверь, и она успела заметить в его глазах страстное, мучительное желание.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой.

Они уже несколько минут шли вниз по склону холма, у подножия которого огромный город переливался разноцветьем крыш, башен, садов, залитых полуденным солнцем. Корри ничего этого не видела, она была оглушена словами Дональда, вернее, тоном его голоса – таким уверенным, несмотря на всю нелепость ситуации.

– Ты хочешь, чтобы мы поженились?

Корри тянула время, размышляя над тем, как бы повежливее отказать.

– Да, хочу. А что в этом странного? Корделия, я хочу тебя! Хочу с того самого дня, когда впервые пришел в дом твоего отца. Тогда я увидел в тринадцатилетней девочке прекрасную женщину и решил, что придет время, и она станет моей.

Корри молча смотрела на него. Молодые люди, которых она знала, никогда не говорили ей таких слов. Она похолодела при мысли, что Дональд с вожделением смотрел на нее еще тогда, когда она была невинным ребенком.

– Ты шутишь. Я была совсем девочкой!

– Да, ты была девочкой, но уже вполне созревшей.

Глаза Дональда подернулись влагой. Он снова взял Корри за руку. Она подавила отвращение и отступила назад.

– Не трогай меня.

Господи, если бы на его месте был Эвери! С какой готовностью она бы покорилась, отдалась на волю ласковых рук…

Лицо Дональда потемнело от ярости.

– Ты всегда пренебрегала мной, Корделия. На этих чертовых званых обедах ты задирала нос, как будто перед тобой пустое место. Ничего, замужество пойдет тебе на пользу, моя дорогая. Ты будешь счастлива, когда рядом с тобой окажется человек, понимающий, что к чему в этой жизни.

– Я не собираюсь учиться жизни у тебя. У меня уже есть…

Однако прежде чем она успела сказать про Эвери, Дональд схватил ее и бросил на траву рядом с тропинкой, не обращая внимания на любопытные взгляды садовника, подрезающего розовый куст за соседней оградой.

– Дональд! Пожалуйста, только не на улице! Это дурной тон.

– К черту тон! Я хочу тебя, Корри, и ты будешь моей. Думаешь, легко приходить к вам каждый месяц и видеть тебя созревшей для замужества. Теперь тебе исполнилось восемнадцать, ты стала женщиной. Я ждал этого пять лет и хочу вознаградить себя за долготерпение…

– Ты не сделаешь этого!

Чудовищным усилием воли она на мгновение оттолкнула Дональда и успела вывернуться из его страстных объятий.

– Все равно ты будешь моей, Корри. Так или иначе. Я готов еще немного подождать, пока ты окажешь мне эту честь. Тем более что ждать осталось недолго.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я хочу сказать, что твой отец собирается выдать тебя за меня замуж. Он любит меня, как сына, и готов принять в семью в качестве зятя. А поскольку у него только одна дочь, вывод, я думаю, очевиден. Не так ли?

– Нет, не так. Папа никогда в жизни не захочет видеть меня замужем за таким, как ты, за кем-нибудь, кого я не люблю. Все твои слова, – гнусная клевета. Я достаточно долго ее выслушивала. А теперь я возвращаюсь домой.

– Нет, наш разговор еще не закончен. И ты не уйдешь, пока не выслушаешь всего, что я считаю нужным.

Дональд взял ее за руку и потащил в тенистую боковую улочку.

– Я же сказала, что никогда не выйду за тебя замуж. О чем еще тут можно говорить?

– Есть о чем. Ты будешь моей, Корделия Стюарт. Я ни о чем другом не мечтал все эти пять лет, и я своего добьюсь, хочешь ты этого или нет. И сейчас я почти у цели.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что я уже сказал.

– Ты лжешь. Я сейчас пойду и расскажу все папе.

– Ты этого не сделаешь!

Хотя лицо Дональда было искажено гневом, на нем отразилось удовольствие. Ему нравилось играть с Корри в эту игру, видеть ее растерянность, смеяться над слабыми попытками вырваться из его сетей.

– Нет, я расскажу все папе. В конце концов, он меня любит. Я его дочь. Я для него важнее всего на свете. А ты – пустое место, ноль, жалкий клерк в его конторе.

Дональд рассмеялся ей в лицо. Корри вдруг сделалось страшно.

– Что это значит?

– Дело в том, детка, что твой отец при смерти. Эта так называемая непроходимость полностью разрушила его желудок. Я говорил с врачами. Жить ему осталось недолго.

– Это неправда!

У Корри было такое чувство, словно Дональд со всего маху обрушил ей на голову тяжелую кувалду. У нее подкосились ноги, фасады домов поплыли перед глазами сплошной стеной. Этого не может быть! Папа действительно очень болен. Но при смерти… Корри глубоко вздохнула, и мысли ее несколько прояснились.

– Как ты узнал? Папа ведь никогда не обращался к врачам.

– На прошлой неделе мы с ним после работы зашли пропустить по рюмочке. Тогда-то он и сказал мне, что в последнее время его ни на минуту не отпускают сильные боли и что он начал кашлять кровью. На следующее утро я пошел к знакомому доктору и все ему рассказал. Он поставил диагноз. Твой отец проживет самое большее месяц.

– Но как он мог поставить диагноз, даже не видя папы? Это какой-то бред.

Голос Корри дрожал и срывался.

– Ты не веришь, что это правда? Но послушай. За последний месяц твой отец похудел на двадцать фунтов. На него страшно смотреть. Он проводит в постели больше времени, чем на ногах. Поверь мне, он умирает, и ничто не может его спасти.