Третья ночь, которую девушки провели на борту «Алки», оказалась беспокойной. От порывов штормового ветра корабль скрипел, стонал, трещал и, казалось, был готов разломиться пополам. Волны были такими огромными, что им ничего не стоило в одну секунду потопить корабль. Одному Богу известно, куда капитан Картер подевал людей с палубы, оставить их там было невозможно, их бы мгновенно смыло за борт.
Большинство пассажиров слегло от морской болезни, но Корри, к своему удивлению, была не из их числа. Она язвительно подумала, что уже впрок настрадалась. Надо сказать, что ураганный ветер имел одно немаловажное преимущество. Он уносил отвратительный запах скотного двора, который Корри не в силах была больше терпеть. Так что все было бы хорошо, если бы Ли Хуа не проводила дни и ночи на верхней койке, жестоко мучаясь от головокружения и дурноты.
Слава Богу, на следующее утро они подошли к Хуан де Фука, и Корри, столкнувшись на палубе с Уангером, узнала, что они зайдут в порт пополнить запасы провизии и пресной воды. Кроме того, корабль пострадал в бурю, и ему был необходим мелкий ремонт. На все это уйдет несколько дней.
Именно тогда, когда они стояли на якоре у подножия горы Олимпик, скрывающей свою заснеженную вершину высоко в облаках, заболела Матти Шеа.
Корри узнала об этом из разговора девушек во время обеда.
– Она стонет и воет, как привидение. Держится за живот и кричит, что умирает. О Господи! Интересно знать, что она подхватила, уж не холеру ли.
Это говорила Джинни, та самая хрупкая пятнадцатилетняя девочка, чье присутствие среди этих разбитных женщин так поразило Корри еще в первый день.
– Нет, вряд ли это холера, – сказала ее подруга.
– Ну все равно. Я даже близко боюсь подойти к ней. Я никогда не ухаживала за больными, меня тошнит от одной только мысли об этом.
Корри почувствовала сострадание к женщине, о которой так равнодушно отзываются, и спросила:
– Кто заболел?
– Матти Шеа, вот кто. Она в бреду, никого не узнает. Я никогда не видела ничего страшнее.
Корри проглотила комок, вставший поперек горла, и переспросила:
– Вы говорите… о той полной женщине, которая все время смеется?
– Ну да, о ней. Только теперь она уже не смеется. Корри собиралась расспросить девушку подробнее, но почувствовала, как Евлалия Бенраш взяла ее под локоть.
– Зачем вы с ними разговариваете? Это же проститутки! Ни одна порядочная женщина не позволит себе с ними и словом перемолвиться, и не важно, что речь идет о болезни. Кроме того…
Она наклонилась к Корри и прошептала ей в самое ухо:
– …Она наверняка больна сами знаете чем. Подумайте хорошенько. Они же собирают всякую грязь…
– Какое это имеет значение? Человек в любом случае не должен страдать. Доктор…
– Ни один уважающий себя доктор не будет лечить проститутку. Лично я пальцем не пошевельну, чтобы помочь ей. Пусть умирает. Это лучше, чем вести такую грязную, распутную жизнь.
У Корри пропал аппетит. К ее удивлению, разговор за столом переключился с болезни Матти Шеа на обсуждение модных фасонов дамских купальных костюмов. Им нет до нее никакого дела! Ни малейшего!
Она вышла из столовой с пригоршней фруктов и бисквитов для Ли Хуа, которая все еще была не в силах встать с койки, и прошла через толпу мужчин, ожидающих своей очереди обедать. Они проводили ее долгими, пристальными взглядами. С тех пор, как случилась вся эта история с сундуком, Корри с Ли Хуа стали объектом сплетен, любопытных взглядов и перешептываний.
Корри принесла Ли Хуа поесть (та только застонала при виде еды) и отправилась на поиски каюты, где лежала больная, всеми покинутая Матти Шеа. Ее мучительные стоны были слышны в коридоре, так что Корри не составило большого труда найти нужную дверь.
Проститутки размещались в огромной каюте, заставленной трехэтажными нарами. Сундуки, сумки, ящики в беспорядке были расставлены повсюду и служили в качестве столов и стульев. На койках, сундуках, даже на полу валялись грязное белье, чулки, ночные рубашки и корсеты. Кожура от фруктов, пустые бутылки, разбросанные футляры от губной помады и румян довершали беспорядок. Каюта была пропитана запахом духов, потного тела, грязного белья и рвоты.
Корри содрогнулась от омерзения. А ведь капитан чуть было не поселил ее здесь, в этом свинарнике. Как Евлалия Бенраш может здесь жить?
– О Боже… Боже…
Стоны, протяжные и страдальческие, раздавались из-за занавески в углу каюты, которой была отгорожена койка Матти Шеа. «Они все боятся заразиться», – презрительно подумала Корри, подошла к занавеске и решительным движением откинула ее.
Матти Шеа посмотрела на девушку. «Мадам» трудно было узнать без шляпки со страусовыми перьями и обычной дружелюбной улыбки на губах. Ее лицо осунулось, кожа посерела, спутанные волосы разметались по подушке. Было заметно, что никто за эти дни не удосужился расчесать их. Правда, судя по всему, Матти Шеа это было безразлично, от ее койки шел такой запах, что Корри готова была бежать от отвращения.
Но она остановилась, потому что полные невыразимой муки глаза больной не отрываясь смотрели на нее.
– О Боже. Кто ты?
Даже голос ее изменился. Раньше он был глубоким и полным оттенков, а теперь стал бесцветным и осипшим от стонов.
– Я – Корделия Стюарт.
Корри была так потрясена состоянием женщины, что не заметила, как назвалась своим настоящим именем. Взгляд Матти Шеа вдруг стал осмысленным, как будто это имя ей что-нибудь говорило, но через мгновение опять потускнел.
– Я та девушка из столовой, помните, вы еще налетели на меня. Вы говорили, что…
– Я? Да, да… О Господи! Как больно! Мой живот! Неужели они ничего не могут сделать, чтобы помочь мне? Эти грязные шлюхи, они бросили меня… А впрочем, я их не виню. Они боятся заразиться.
Матти Шеа заворочалась на постели, сжимая руками низ живота.
– Что же это такое? Что со мной? Накатывает и снова отпускает. Черт бы побрал этот живот!
– Могу я чем-нибудь помочь вам? Хотите, я попробую найти доктора?
– Доктора, да… Что-нибудь…
Внезапно лицо Матти Шеа исказилось от страха, она смотрела на Корри обезумевшими глазами, но не прямо в лицо, а куда-то дальше, за нее, как будто видела кого-то за ее спиной.
– Нет, папа, папочка, не надо. Не трогай меня…
Корри резко обернулась, но сзади никого не было. Голос Матти Шеа изменился и стал похож на детский, высокий.
– Нет! Я не хочу! Папа, не надо, пожалуйста…
Вдруг Матти Шеа развела колени в стороны и стала, извиваясь, двигать тазом вверх и вниз.
Корри почувствовала, как от страха у нее зашевелились волосы на голове.
– Папа, нет, оставь меня. Я не хочу этого делать. Нет, папа! Мне больно, больно, больно…
Корри вырвало. Она вдруг поняла, что происходит с Матти Шеа. Состояние бреда оживило в ней память о событиях давнего прошлого. Отец изнасиловал собственную дочь! Вот почему Матти Шеа стала проституткой! Как же, пережив такое, она сохранила способность смеяться? И еще делиться своим жизнелюбием с окружающими!
Голос Матти Шеа снова стал обычным.
– О Господи! Какая страшная боль в животе! Ты еще здесь, Корделия? Сделай что-нибудь. Помоги мне.
– Я схожу за доктором. Не может быть, чтобы на всем корабле не нашлось ни одного…
– Да… доктора…
Неожиданно Матти Шеа схватила Корри за руку и с силой притянула к себе. Ее пальцы оказались такими сильными, что Корри едва не закричала от боли, но удержалась.
– Нет… не уходи. Останься здесь, Корделия. Побудь со мной.
– Но вам необходим доктор. Он посмотрит вас, даст лекарство. Может быть, вам нужна операция… или что-нибудь еще.
– Нет, не надо… доктор не поможет. О Господи!
Вдруг какая-то неведомая сила подняла Матти Шеа и заставила сесть на койке. Она сидела выпрямившись, волосы, торчащие клоками в стороны, и сверкающие глаза придавали ей сходство с ведьмой из детской сказки. Она не моргая смотрела прямо перед собой, но, казалось, была погружена в сон. Из ее груди вырвался грубый, низкий клекот, почти бас:
