— Я знаю, кто вы, Виолетта, — и так многозначительно прозвучали слова, что я с трудом сглотнула.

Главное правило — врать до конца и стоять на своём, треснуло по швам. Я прямо чувствовала, как краска пропадает с моего лица, и я становлюсь похожей на привидение. Мрачное, загнанное в угол, привидение.

Руки я сцепила в замок, шумно выдохнула и… Прикинулась дурочкой:

— Конечно, знаете, я — Виолетта Эсман, — попыталась улыбнуться, но губы свело, и я бросила это неблагодарное занятие. В смысле, улыбаться перестала, а вот бояться — нет.

Мужчина усмехнулся, отставил стакан, и медленно поднялся со своего места. Так же медленно, не отпуская мой затравленный взгляд, подошёл вплотную, буквально нависая надо мной.

— А ещё, что вы уроженка другого мира, — шёпот прозвучал почти интимно. Почти, тут определяющее слово.

Отпираться больше не имело смысла. Я скрестила руки на груди и хмуро выдавила:

— И?

Глеба я всё же прибью. Если сама выживу.

Магистр склонился ниже, губами касаясь моей щеки:

— Мне нравится, когда женщины говорят правду…

А мне нравится, когда мужчины не пытаются запугивать бедных отчаявшихся девушек. И вообще не переходят личных границ. Это я ему и озвучила, потому что терять мне было уже нечего. Но тут я ошиблась.

Ректор мягко рассмеялся, коснувшись губами теперь уже уха:

— Про бедную и отчаявшуюся вы явно преувеличиваете, и запугивать я вас ещё и не начинал, — последняя часть предложения прозвучала если не как угроза, то уж точно, как обещание.

— А когда начнёте? — уточнила всё так же хмуро. Если он думал, что интимный шёпот способствует улучшению настроения, то явно ошибся. Не в данной ситуации.

— Вы этого ждёте? — нет, да он просто издевается.

Вздёрнула подбородок, хоть в этой позе и довольно сложно было взять себя в руки. И отнюдь не из-за бабочек в животе. Они если и летали, то больше в припадочном настроении, чем в возбуждённом.

— О-о-очень! — теперь уже моих губ коснулась улыбка. Помирать, так с песней.

Глаза мужчины засветились ярче, но я бросила взгляд поверх его плеча и улыбаться перестала. За спиной ректора сгущалась тьма, перерастая в нечто огромное и совсем не дружелюбно настроенное.

Боевой настрой сдох в муках, и я дрожащим голосом спросила:

— Что это?

Магистр нахмурился, всего на мгновение, а потом уже собирался сказать что-то такое же издевательское, как до этого, но в кабинете стала ощутимо холоднее, а в следующий миг громыхнуло так, что у меня заложило уши. А после меня и вовсе швырнуло в стену и приложило головой с такой силой, что перед глазами заплясали чёрные мушки.

Кажется, сегодня я соберу всех насекомых — то бабочки, то мошка. Это была последняя здравая мысль, прежде чем на меня навалилась темнота. Хотя… Здравой её можно было назвать с большой натяжкой. Скорее уж бредовой, как и весь этот день.

Приходила я в себя, как после знатной гулянки. Голова гудела, тело болело, во рту пересохло. И только чужое прикосновение заставило открыть глаза и тут же поморщиться.

Рядом со мной сидел господин ректор, собственной персоной. А я полусидела, полулежала на неудобной софе, что находилась в полуразрушенном кабинете. Мебель была разгромлена, картина на стене — обуглилась. А ровные ряды папок с документами сиротливо валялись на полу.

— Что это было? — просипела, пытаясь не кряхтеть от боли.

Магистр посмотрел на меня хмуро, но ответил без тени насмешки:

— А это приходили по твою душу.

Пару непечатных выражений всё же сорвались с губ, а после я добавила:

— Глеба я всё же прибью, — и это отнюдь не пустая угроза. Откручу ему голову собственноручно, пусть потом без головы ходит, может меньше бед натворит.

— Это тот самый дорогой человек? — удивительно, но издёвка мужчины вовсе не задела. Наоборот, приободрила.

— Он самый, — произнесла кровожадно, и села удобнее, всё ещё морщась от боли. — Глеб — мой родной брат и именно из-за него я оказалась здесь.

Я ждала шквала вопросов, но ректор удивил, бросив лишь равнодушное:

— Понятно.

Нет, ему нужно не ректором быть, а ведущим актёром какого-нибудь королевского театра. Такой талант пропадает. Эти паузы, вздохи, смена амплуа.

— Понятно? — не выдержала. — И что вам понятно? Может, меня тоже просветите?

На смену пережитому страху пришла злость. Нерациональная, но уж какая есть.

— Успокойся, Виолетта, — припечатал мужчина мою зарождающуюся истерику своим властным тоном. — Вопросы здесь буду задавать я.

Надо же, какие мы грозные. Прям боюсь-боюсь! Тьфу!

— Так задавайте, — отступать я была не намерена. Если уж рассказала тайну, которую хранила целых два годы, то в ответ мне хочется услышать чуть больше участия в голосе. Или любопытства. Не важно. Хоть чего-нибудь, а не скупое: «Понятно».

Магистр сдавил пальцами переносицу, вздохнул тяжело и, наконец, произнёс:

— Меня отправила в эту академию найти тебя, точнее ту, кто покрывает Габриэля и хранит одну занимательную вещицу. Я тебя нашёл. И не только я, судя по произошедшему.

— Габриэль? — зацепилась за имя. — Неужели такое имя выбрал мой беспризорный братишка?

— Именно, — кивнул мужчина с улыбкой.

Вот ведь… Габриэль. И хватило же фантазии. Я как была Виолеттой, так ей и осталась. Только фамилию сменила на подходящую для этого мира.

Помолчали. И когда я уже собиралась вновь задать вопрос, меня опередили:

— Ты хоть представляешь, во что ввязалась?

Пришёл мой черёд тяжко вздыхать и выдерживать мхатовскую паузу.

— Если бы, — покачала головой. — Этот обалдуй пропал после детского дома и явился спустя десять лет, чтобы всучить мне шкатулку и вышвырнуть в другой мир. Времени на расспросы он не оставил.

Это была чистая правда. И за долгие два года он так и не дал мне ни одного вменяемого ответа. Только твердил, как заведённый: «Не отдавай никому шкатулку. Не отсвечивай. Я потом всё объясню».

И на этом мои познания о его авантюре, в общем-то, заканчивались.

— Что в шкатулке — знаешь? — в меня впились пытливым взглядом.

Ну нет, дух авантюризма в нашей семье передался только Глебу:

— Не знаю, и знать не хочу, — открестилась сразу.

Кажется, мне не поверили, судя по недоверию, блеснувшему в потемневшем взгляде:

— Верится с трудом, — протянул мужчина.

— Мне тоже, — призналась без ужимок. Как бы я не открещивалась, мне было любопытно, но инстинкт самосохранения был куда сильнее. Почему-то я была уверена, что если узнаю, какая тайна хранится в недрах шкатулки, то сохранить собственную жизнь точно не получится.

— Честно говоря, я много раз порывалась открыть эту вещицу, но… Так и не решилась. Будь моя воля, я бы просто вернулась в свой мир, и забыла о произошедшем, как о страшном сне.

На этот раз меня рассматривали куда дольше и всё сильнее хмурились. Наконец, магистр озвучил мучавшую его мысль:

— Даже не верится, что вы с Габриэлем родственники.

На это замечание я лишь горько усмехнулась. А потом вернулась к более насущному:

— Может быть, всё-таки расскажите, кто это был? И почему на грохот ещё не сбежалась половина академии?

Помню-помню, что вопросы здесь задаёт он, но, к несчастью, ерунда, которая творилась, касалась непосредственно меня. Ожидаемо, ответили мне на менее животрепещущий вопрос:

— Я успел накинуть щит, так что для преподавателей и студентов ничего примечательного не произошло. Разве что магические потоки слегка покоробило, но и то, не значительно.

— И? — подтолкнула любителя увиливать от сути в нужно направлении.

— Судя по твоему рассказу, если ему всё же стоит верить, — тут он очень выразительно окинул меня взглядом, — То подробности тебе ни к чему. Тебе лишь нужно отдать мне шкатулку, остальное не твоя забота.

И почему мне кажется, что господин магистр лукавит? Вот прям пятой точкой чувствую.

— Да? — усмехнулась. — И тем, кто явился по мою душу, вы просто скажите, что занимательная вещица теперь у вас, и меня так просто оставят в покое?