— Я виновата, — повторила Вика, крепче сдавливая ладони, чтобы не выдать колотящую ее дрожь. — Если нужны мои показания, я готова…

— Деньги у нас, — перебил ее Максов начальник. — Их не успели вывести.

— Как? — ахнула Вика.

— Ну не такие мы дурачки, чтобы на один только ключ полагаться. К тому же дыру-то не вчера открыли, так что мы давно уже наблюдаем за этими «ворами».

— Но ведь деньги со счета ушли? — с упавшим сердцем спросила Вика, памятуя, как Макс говорил о двух потерянных миллионах.

— С одного да, но мы их перехватили и отправили на резервный. Вот в чем штука, понимаете? Я Максу звонил, но у него телефон был выключен, а потом не до того стало.

«А выключил он его из-за меня, — поняла Вика. — Господи, как все это нелепо!»

— Так вы… не уволите его? — выдавила Вика через сжатое горло.

— Человека, который инфаркт из-за работы схватил? — удивился Андрей Евгеньевич. — Нет, не переживайте. Он высококлассный специалист, таких еще поискать. Если увидите его, передайте, пусть ни о чем не беспокоится. У нас все под контролем. И сами не нервничайте, а то, мне кажется, вы следующая за ним в очереди к сердечным катаклизмам.

Вике почудился намек в его словах, но она серьезно кивнула и поспешила ретироваться из дышащего пафосом и властью кабинета.

По коридору шла Танюша — покачиваясь на шпильках, заплаканная, растрепанная. Их взгляды встретились, и обе остановились. И бессловесный разговор, одними только едва уловимыми переменами в мимике, Вика воспроизвела в голове дословно:

«Допрыгалась, гадина? Решила, пусть он никому не достанется, да?»

«Ты ничего не знаешь».

«Ой ли? Трахнул он тебя и бросил, вот что я знаю. А ты отомстить решила, подло, низко. Ну ничего, еще посмотрим кто кого. Ты пожалеешь. Очень пожалеешь».

Вика дернулась, всерьез опасаясь, что не сдержится и ударит, но вместо этого проскользнула на лестницу и бегом бросилась вниз, не считая этажи и не касаясь перил. Она пикировала, в глубине души надеясь сорваться, разбить голову и потерять память.

Но, наверное, уже слишком привыкла парить.

На больничной парковке спортивная «Бэха» выделялась среди пошарпанных, побитых и местами осыпающихся развалюх. Вика остановилась у шлагбаума, завороженно разглядывая прищуренные фары, словно те могли ее увидеть и ринуться вперед. Не ринулись. На рулевой стойке лежала вскрытая пачка сигарет. В прорези печки торчала фотография — лиц было не разглядеть через тонировку боковых окон.

Вика сжала в кармане телефон — Глеб позвонил ей за час до конца рабочего дня.

«Оклемался твой нарколыга, — утешил он безрадостно. — Если фамилией моей прихвастнешь, вам даже поболтать дадут».

А нужно ли?

Вика остановилась у дверей, через которые выходили хмурые, усталые люди. Ни одной улыбки, как будто здесь они вовсе запрещены. Вике вдруг страшно захотелось улыбнуться, чтобы просто удостовериться, что этот навык еще не забыт.

Не получилось.

Она протиснулась в холл, чувствуя себя совершенно лишней здесь. Взгляд скользил по толпе, но так и не выхватил черные завитки волос и стальное море в глазах. Впрочем, Лиза ведь могла быть где угодно. Где угодно в палате Макса. В палате своего мужа.

В регистратуре Вике равнодушно сообщили номер этажа, зато в спину прикрикнули, чтобы надела бахилы. Резинка на правой сразу же лопнула и голубой полиэтилен держался теперь на одном обещании. Вика пешком поднялась на четвертый этаж — к лифту выстроилась очередь, а ждать не было сил. Почему-то никто не остановил ее, не спросил, собственно, куда и зачем она направляется. Всем было наплевать.

В коридоре четвертого этажа Вика присела на первую попавшуюся скамейку, сгорбилась, как будто собиралась по привычке расправить крылья, но забыла, что на их месте уже затянулись шрамы. Последний раз. Все, что она хочет — успокоить и тем самым подвести черту. И если Лиза там, то и к лучшему. Пусть торжествует. Пусть видит, как ветер стирает пепельные следы Вики.

У безразлично-белой двери с выведенным красной краской номером Вика выстояла четверть часа. От поднесенной ладони дверная ручка запотевала. Внутри тревожилась тишина, как будто набегая волнами, усиливаясь, захлестывая Вику. Ждала ли она Лизу, понимая, что внутри ее нет? Но Лиза не приходила. Ни через десять минут, ни через пятнадцать. А потом сдали нервы.

Она ждала, что Макс встретит ее криком, а может презрением или на крайний, самый лучший случай — пренебрежительной улыбкой. Но он спал. Мятежно, уголки губ подергивались в гримасе злости и отчаяния, хмурились брови, дрожали ресницы. Вика ждала, что он вот-вот откроет глаза, представляла, каким растерянным станет его лицо.

Но что-то коснулось ее локтя и потащило назад.

Вика обернулась — Лиза, поджав губы, молча тянула ее обратно в коридор. И Вика поддалась.

— Что там случилось на самом деле? — спросила Лиза, едва захлопнулась дверь. — Хочу сравнить с его версией.

Вика молча смотрела на нее — яркую, как мертвая бабочка на черном бархате. Не удавалось не то что ответить — даже вздохнуть. Никогда раньше Вика не чувствовала себя такой жалкой и такой бессмысленной. Замкнулся круг: Макс спасен, Макс убит и снова спасен. И финиш, к которому Вика пришла последней.

— Ну что ты молчишь?! — У Лизы дрогнул голос, выдавая и бессонную ночь, и бессонную жизнь. — Теперь-то уже можно говорить, как есть. Что у вас стряслось?

И Вика заговорила — кажется, вовсе без интонаций, словно священник, тянущий молитву на одной монотонной ноте. Как странно Лиза действовала на нее! Еще мгновение назад казалось немыслимым рассказать о той последней грубости, о том самом искреннем Максовом порыве, но под прицелом Лизиного взгляда слова сами рвались на волю, будто клетку распахнули.

— Значит, деньги на месте, — протянула Лиза, дослушав до конца. — И как будто ничего не произошло, да?

— Я увольняюсь, — брякнула Вика, хотя какое кому было дело? — Мы больше с ним не увидимся.

— Ну, покуда он знает, где ты живешь, это все же не исключено, — заметила Лиза и замолчала.

«Не жена, нет, — подумалось Вике. — Мать. Но даже матери отказываются от своих сыновей, когда плечи не выдерживают».

— Вы ведь… его не бросите? — спросила она Лизу, а та брезгливо поморщилась.

— Я прослежу, чтобы его выписали в добром здравии.

И снова пауза. Вика, сама не зная зачем, схватила рукав лазоревого Лизиного пиджака и сжала тонкое запястье под ним.

— Его нельзя бросать.

— Но ты же бросила? — Изгиб брови.

— Я… Я ошиблась, — призналась Вика.

— Ах, вот оно что. Глупая ты, девочка. Глупая, несчастная девочка. Но каждый выбирает за себя. Я выбрала другой город — красивый, старый, маленький. С хорошим воздухом. Далеко отсюда. Я рассказываю тебе, чтобы ты знала, ничего уже не изменить. Ты, наверное, надеялась, что я тебе помогу. И напрасно.

— Он любит тебя, — возразила Вика, понимая, что Лиза права — ничего уже не исправишь.

— Он любит себя, — огрызнулась Лиза. — И наркоту. И вот вопрос — кого сильнее? В первом случае он выкарабкается, во втором — сдохнет. И то, и другое — его выбор, не мой и не твой. Но если другого алтаря у тебя нет, то пожалуйста, этот скоро освободится…

— Есть, — перебила Вика. — У меня есть другой. И я его вытащила.

— Надолго ли? — в холодных глазах Лизы пульсировало отчаяние. — И зачем?

— У каждого ангела должен быть свой демон, — вспомнила Вика. — А спасая — приручаешь. Так все и устроено.

— Да откуда тебе знать…

Лиза беспомощно посмотрела на дверь. Вика поверила, что у нее есть билеты, есть открытка, на которую она смотрит и представляет себя иной, без прошлого, без иссушающего страха и обреченности. Но принятые решения, порой, не прочнее первого льда.

Вика отступила, развернулась. Побежала. Замелькали двери палат, чьи-то усталые изможденные лица, белые халаты, перила, ступеньки.