— Хорошо, что ты такая, — заметил Макс, пока они мчались по кольцевой, огибая город в обратном от Викиного дома направлении.

— Глупая? — уточнила Вика.

— Чуткая.

— Боюсь, ты будешь разочарован со временем.

— Главное, что не сейчас.

Справа сверкнула серебряная молния, подрезавшая «Бэху» в такой опасной близости, что у Вики вся кровь прилила к солнечному сплетению. Макс рыкнул и как будто обрадовался: педаль газа послушно уступила подошве его ботинка, машина вильнула вправо, с легкостью догнала не бог весть какое корыто с заниженной подвеской и точно таким же вульгарным маневром пристроилась перед ее капотом.

— На, сука, — злорадно бросил Макс. — Будешь знать, с кем связываться.

Гудок сзади оглушил Вику, и она зажала уши ладонями, закрыв глаза. Будь проклят тот день, когда она назначила встречу москвичам — все равно их платформу Макс зарубил, а теперь, видимо, еще и Вику отправит на тот свет, уверенно взяв за руку. Пойдем, пойдем со мной, тут нет смысла оставаться…

— Эй, ты чего? — едва прорвался сквозь заслон намертво сведенных пальцев голос Макса. — Испугалась?

Он сбросил скорость, вильнул через две полосы направо, пропустив разъяренных кавказцев, посмевших подрезать всемогущего Макса, которому уже не было до них никакого дела.

— Прости, Вик, — Макс тронул ее за локоть. — Прости, пожалуйста.

Она не ответила. Что толку его обвинять? Он с первого дня дал понять, что дорожит жизнью не больше новых джинсов: послужат и ладно, а нет — так на помойку их.

«Бэха» неспешно съехала с ярко освещенной дороги в полутемные дворы, остановилась у шлагбаума, затем проскользнула в подземный паркинг. Лобовое стекло мгновенно покрылось испариной, радио лишилось сигнала и захрипело, как умирающий от отравления. Они миновали два поворота вдоль желтой разметки, прежде чем Макс аккуратно пролез между двух внедорожников, которые Вике встречались только на рекламных щитах, и повернулся в пол-оборота к пассажирскому месту.

— Красивая ты, Синицына, — вздохнул он устало. — Хоть и скрываешь.

— Ты там, помнится, клялся, — съехидничала Вика, все же покраснев. — Вот и не надо начинать. Пойдем?

— И принципиальная, — закончил Макс, вытащил ключ из зажигания и открыл дверь.

Нарочито состаренный дом внутри блистал натертыми мраморными полами и декоративно разбитым зеркалом в полстены. За отполированной черной стойкой широкой улыбкой встречал консьерж — усатый старичок с еще не погасшей искрой в глазах. На нем был красный твидовый жилет и накрахмаленная сорочка в гусиную лапку. Даже позолоченный колокольчик — и тот имелся.

— Доброго вечера, Максим Александрович, — консьерж кивнул с таким видом, будто знал Макса всю жизнь. — К какому часу подать ужин?

— К ближайшему, — хмыкнул Макс и потащил растерянную Вику за собой.

Лифт бесшумно взлетел на десятый этаж. Пока Макс искал ключи, Вика насчитала всего четыре двери на площадке. Одна из них легко поддалась руке Макса и впустила в просторную прихожую.

Вика оторопело разглядывала футуристическую обстановку. Никаких дверей — прихожая заканчивалась там, где поднимался над полом деревянный настил, на котором возвышалась двуспальная кровать, углом придавившая оленью шкуру. Над изголовьем висел светильник, напомнивший Вике солнечное затмение — из-за матового черного плафона расплывалось белое свечение. Поистине гигантскую комнату дробила надвое лестница на второй этаж, по левую сторону от которой расположилась уютная кухня, подсвечиваемая снизу. Правую стену заменяли панорамные окна, задернутые тонким матовым тюлем под массивным карнизом.

Макс не глядя бросил ключи на стеклянную полочку в коридоре, скинул обувь и пальто, дошел до кровати и свалился на нее без сил. А Вика так и стояла в обуви, глядя как под грязными сапогами на белом кафеле расплывается уродливое серое пятно.

— Если что, это не музей, — протянул Макс, лежа на спине и глядя в глянцевый потолок. — Можно трогать и даже пользоваться.

Вика чувствовала себя словно под водой: движения медленные, трудные, изматывающие. Она стянула мокрые сапоги, повесила куртку на рыбьем меху и опасливо подошла к окну. Всегда боялась высоты, но ни дома, ни на работе с ней не сталкивалась. Теперь же, когда подоконник едва доходил ей до щиколотки, она дрожала и боялась пошевелиться — мерцающий за окном город засасывал ее, тянул черные руки, приглашая упасть в его ледяные объятия раз и навсегда.

— Нравится? — спросил Макс, явно дожидаясь одобрения, а Вика подумала, уж не специально ли для нее он снял такие хоромы?

— Страшно, — пожаловалась она. — Боюсь высоты.

— Не бойся. Упасть я тебе не дам.

Вика поежилась. Зря она все-таки согласилась. Но память помогала оправдываться — разве был выбор, когда Макс на грани помешательства просил ее поехать? Разве существовала такая реальность, в которой бы она отказала ему?

— Я заварю чай? — предложила Вика, не зная, куда деться от себя.

— В правом нижнем ящике. Мне зеленый.

Она без труда нашла в кухне и чайник и целую гору чайных пакетиков. Пока закипала вода, вернулась, чтобы спросить, где искать сахар, и застала Макса перед шкафом под лестницей — он, видимо, искал, во что переодеться. Полки пустовали — их было слишком много для одной хилой стопки футболок и двух вешалок с рубашками и пиджаками. Но одиночество полок тронуло Вику куда меньше, чем обнаженная спина Макса.

Про сахар она забыла и вернулась в кухню ни с чем. Кипяток, разлитый по чашкам, окрасился в янтарный и мутно-зеленый цвета. Вика составила чашки на поднос, чтобы отнести в комнату, но услышала за спиной шаги. Теплая ладонь коснулась ее живота, вызвав прилив крови. Лопатки уперлись Максу в грудь, и он просительным тоном негромко проговорил над ухом:

— Две минуты. И отпущу, честно.

— Ты сегодня не держишь обещаний, — заметила Вика, но отстраниться не спешила. Ей казалось, что внутри неё вскипело море и теперь задирает волны все выше и выше, как юбки в канкане.

— Злишься?

— Немного. Отпусти, пожалуйста. Мне нужно позвонить домой, раз уж я остаюсь здесь.

Макс не стал спорить. Вика набрала номер матери и забралась с ногами в кресло на кухне. В этой квартире совершенно негде было укрыться, а значит предстояло посвятить Макса в подробности своей жизни, чего Вике страшно не хотелось. Мать ответила практически сразу и сразу претензией:

— Где тебя черти носят? Петровна с Игорьком уже торт доедают!

— Прости, я опоздала на электричку. Задержали на работе.

— Хахаль твой что ли задержал? — проницательности матери было не занимать.

— Да.

— Ну ясно, — зашипела мать в трубку. — Я, значит, тут ради нее стараюсь, мужика нормального ищу, а она шашни с женатым крутит. Не вернешься сегодня?

— Нет, прости. Мне нужно помочь.

— А нам ты помочь не хочешь? Может, хоть денег с него стрясешь?

— Нет, мам.

Мать вздохнула.

— Мы были у врача. Он сказал, что через два месяца — крайний срок.

У Вики упало сердце.

— Но ведь он говорил, что до сентября терпит?

— Передумал. Снимки посмотрел, постучал по ней, подергал и сказал, что два месяца осталось, потом труднее и больнее будет. И предоплату надо внести до конца недели.

Вика свободной рукой потерла лоб. На предоплату уйдут все накопленные сбережения, и Федя останется без репетитора. Может, попросить на работе в долг? В банке уж точно откажут — прошлый кредит просрочили, когда Машке потребовалась срочная терапия, теперь они в черном списке.

— Хорошо. Я заплачу.

— И до конца декабря оставшееся.

— Я поняла, мам. Завтра вернусь и все подробно обсудим. Деньги будут, не переживай.

— Вик, — мать многозначительно помолчала, и было слышно, как она что-то пережевывает, — надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

— Я тоже… надеюсь. Дай трубку Феде, пожалуйста.

Грузные материнские шаги глухо раздавались в трубке. Скрипнула дверь. Мать не успела ничего сказать, как Федя вырвал у нее телефон из рук.