— Давай под язык, — Вика наклонилась к нему и надавила капсулой на холодные губы. — Немного потерпи, уже едут.

— Кто едет? — в слабом голосе Макса засквозило подозрение.

— Скорая.

— Зачем?

«Затем, чтобы ты не умер, — воскликнула Вика про себя и, как мантру, повторила: — Не бывает так. Дважды в одну воронку — не падает».

— Удостовериться, — голос ее, тем не менее, прозвучал твердо. — Что тебе ничего не угрожает.

— Мне угрожает потеря чести, — попытался улыбнуться Макс, — если кто-то узнает.

— Очень смешно, — буркнула Вика, а у самой отлегло — пусть лучше шутит.

— Изверг ты, Синицына, — Макс попытался распрямиться, но опал обратно, как потревоженная ветром штора. Рука, прежде боровшаяся с пуговицами, дернулась к сердцу, будто собираясь удержать его в груди. — Я тебя всего лишь попросил воды принести, а ты устроила цирк.

— Цирк еще в пути, — утешила его Вика. — Заберет главного клоуна и сразу на гастроли.

Макс хрипло рассмеялся и смежил веки. Вика схватила его за руку, сжав до хруста.

— Не закрывай глаза, — попросила она.

— Видеть тебя не хочу, — пожаловался Макс. — Лучше телек мне включи. Там «Спайдермен» как раз начинается…

Вике хотелось и отвесить ему хорошенькую затрещину, и поблагодарить за стойкость.

На окнах заиграли синие блики. Каблуки застучали по ракушке лестницы внизу. Хоть бы все уже разошлись: Вика меньше всего хотела, чтобы к ним сбежались со всех отделов.

Двое фельдшеров — мужчина с залысинами и женщина без талии, — вломились в переговорную, тяжело пыхтя. Грубо отодвинули Вику к стене и начали командовать. Она слушала их однотипные, вмерзшие в память вопросы сквозь шум листвы на кладбище. Зашуршала упаковка шприца, хрустнула головка ампулы, игла вошла под кожу, выпустив багровую каплю. Минуты текли так же мучительно медленно, как эта капля, будто застрявшая у Вики в зрачке. Голова закружилась, и она в предобморочной полутьме выбралась из переговорной в коридор.

Ничего ему не угрожает, иначе бы сразу забрали. А раз ведут себя спокойно и даже пренебрежительно — стало быть, не боятся. И ей не надо.

— Девушка, — женщина в зелёной униформе тронула ее за локоть. — Вы ему кто?

— Коллега, — пролепетала Вика.

— А, ну вы того, может объясните вашему этому, что ему в больницу надо.

— Он отказывается? — Вика прикрыла веки, на обратной стороне которых тут же явственно проступил профиль Макса.

— Сами с ним разбирайтесь, нам некогда, — устало вздохнула фельдшер. — Другие больные ждут из-за вас.

Вика уставилась в ее водянистые безжалостные глаза. Сочувствия в них не было, только накопленная за сотни смен усталость.

Макс сидел в том же кресле, на снежно-белом лице чернели глаза, губы высохли и слились в тонкую, но по-прежнему упрямую линию. Он укоризненно смотрел на врача, державшего в руках бумажную ленту кардиограммы.

— Где подписаться? — явно не в первый раз спросил Макс.

— Вы не понимаете, — упрямо втолковывал ему медик, — у вас предынфарктное состояние. Вы умереть можете.

— Я понял, — ледяным тоном ответил Макс. — Меня это устраивает. Где подписать?

Фельдшер неохотно протянул ему бумагу и взглянул на Вику с таким укором, будто это она настаивала на отказе от госпитализации.

— Макс, — подала она голос, дрожащий и совершенно неубедительный. — Может?..

— Помолчи, Синицына, — оборвал ее Макс тем тоном, с которым наверняка увольнял подчиненных. — Не лезь не в своё дело.

Он не глядя подмахнул отказ и откинулся на спинку кресла. Левая рука его сдавила подлокотник, но взгляд был непоколебимо упрям. Фельдшер тяжело вздохнул и начал собирать оранжевый кейс.

— Никто не может вам запретить, — уходя, заметил врач. — Но надеюсь, что констатировать вашу смерть будет не наша бригада.

— До свидания, — проронил Макс сквозь зубы и проводил фельдшеров прищуренным взглядом.

Вика стояла рядом, скрестив руки на груди. Ей до сих пор не верилось в происходящее, не верилось, что ей снова не хватило духу убедить, уговорить, хоть силой, хоть ценой хорошего отношения. Она снова взяла на себя ответственность. Хоть и могла оправдаться Максовым упрямством: он сам все решил, его жизнь, его право ей распоряжаться — но только чувствовала, что расплачиваться в случае печального исхода будет она, и сбросить это ярмо с шеи не удастся, сколько ни пытайся.

«Ты много на себя берёшь, — не раз упрекала ее мать. — А выходит у тебя медвежья услуга — силёнок-то не хватает. Свою жизнь сперва устрой, а потом уже в чужую лезь и то — если попросят».

Она, конечно, намекала на себя, на то, что Вика вечно попрекала ее рюмкой и выговаривала за беспорядок в хозяйстве и воспитании детей. И иногда, чаще ночами, Вика признавала, что не вправе командовать матерью. Но только к утру понимание рассеивалось, и Вика снова вступала на тропу сопротивления ради высоких, как ей казалось, целей.

— Надеюсь, ты счастлива, — мрачно заметил Макс, хотя от острой неприязни, с которой он обращался к фельдшеру, осталось тихое эхо.

— Надеюсь, счастлив будешь ты, — едко поправила она. — Когда-нибудь.

— Да мне уже нормально, — он повел левым плечом, прогоняя отголоски боли. — Скажи, где взяла такие шикарные колеса?

— Позвони жене? — предложила Вика, чувствуя, что теряет последние крохи сил. И выходные показались такими нестерпимо далекими.

Макс ощутимо напрягся и помрачнел ещё сильнее. Поднялся из кресла, покачнулся. Вика тоже вскочила, но обошлось — он благополучно добрался до кулера.

— Спасибо. Позвоню.

— Я подожду.

Вика и раньше замечала за собой особую чувствительность ко лжи. Сейчас ей казалось, что где-то далеко что-то разбилось, и звон витал в спертом, пропахшим антисептиком и резиновыми перчатками воздухе.

— Иди домой, Синицына, — Макс ободряюще улыбнулся, но в глазах его затаился тлеющий огонёк предостережения. — Со мной все нормально. Извини, если напугал. Не хотел.

«Напугал, — повторила про себя Вика. — Не то слово — напугал».

— Позвони и пойду, — упрямо повторила она, сложив руки на груди. — А то поверю тебе, а завтра твой труп найдут и на меня повесят за оставление в опасности.

Взгляды их столкнулись, и звон разбитого стекла сменился лязгом разозлённой стали. Вике показалось, что ударной волной ее вжимает в кресло. Она ждала взрыва, но Макс, пошатнувшись, уцепился за столешницу.

Вика злилась: до следующей электрички оставалось меньше получаса. Если пропустит и ее, то Машка уснет с матерью, а Федя и вовсе может разнести дом в щепки. Она встала, намереваясь высказать Максу все о его упрямстве, но, оказавшись рядом, передумала.

— Я не придираюсь, — вкрадчиво сказала она, остановившись в шаге от него. — Нужно, чтобы кто-то за тобой присмотрел. Поверь, я знаю, о чем говорю.

— Откуда? — Макс, слава богу, воздержался от ёрничества.

— Просто знаю. — Вика шумно сглотнула. — Если не хочешь пугать жену, можно кого-то другого попросить.

— Может, тебя?

— А если родителей? — отринула она его вариант, не рассматривая. Легко представить, что сделается с Федей, притащи она посреди ночи незнакомца в дом.

— Нет, — Макс взмахнул рукой, снял очки и протер глаза двумя пальцами. — Не хватало ещё их до инфаркта довести.

Вика не сводила с него взгляда, и он казался ей маяком — противостоящим буре, несгибаемым и совершенно непоколебимым. И сдвинуть его с места голыми руками не стоило и пытаться. Зачем она к нему привязалась? Не маленький, позаботится о себе.

Макс оттолкнулся от стола, явно намереваясь утвердиться в своей независимости, но не сделав и пары шагов, цепляясь за стену, сполз по ней спиной и взлохматил влажные от пота волосы. Вика видела, что его неудержимо колотит, что он борется, но проигрывает, и шторм вот-вот сожрет его, раскрошит в пыль, не соберешь.

— Я вызову такси, — решилась Вика, присев перед Максом на корточки. — Хорошо?