Ханет хмыкнул. Ему совсем не казалось, что Сурджаг поступила правильно, но он решил пока придержать язык и дослушать историю до конца.
«…Сурджаг продолжила свой путь к логову зара, очистив, как полагается, разум от всех мыслей, чтобы слиться с лесом и горами, стать их частью. Она подкралась к логову так тихо, что под ее ногами не хрустнула ни одна сухая ветка, а подкравшись, и взглянув на следы у пещеры, поняла, что зар еще не выходил сегодня и снова возблагодарила Удру за милость. Сурджаг осторожно достала из-за пояса флягу и вылила воду в углубление, которое сама выдолбила в камне и каждый день во время засухи наполняла водой. А потом взобралась на плоский выступ, находившийся над входом в логово, и приготовилась ждать.
Несколько часов Сурджаг не двигалась, словно сама превратилась в камень и, наконец, в сумерках, зар вышел из пещеры, неторопливо направился к воде и начал пить. Тогда Сурджаг, не медля больше ни одного мига, прыгнула ему на спину. Она уже чувствовала, как руки сжимают голову зара и сворачивают ее набок одним сильным движением, уже слышала хруст ломающихся костей и мысленно праздновала победу. Но заров не напрасно называли не только самыми сильными и свирепыми, но и самым хитрыми. Он не оглянулся и даже не повел ухом в сторону Сурджаг, однако в последний момент, отпрыгнул в сторону и развернулся навстречу врагу. Сурджаг встретила не беззащитная спина, а клыкастая пасть и лапы с когтями длинными и острыми, словно ножи. Сурджаг не успела даже понять, что произошло, а уже стояла в начале дороги, ведущей на Холм Истины – Ррайот Киха, за которым лежат долины Аргхайна. И, когда Сурджаг поднялась на вершину, ее встретила могучая и прекрасная Удра, держащая в руке Чашу жизни.
– Сердцем и душой всегда с тобой, Великая Мать! – склонив голову, поприветствовала ее Сурджаг. – Прости, что не смогла убить зара. Мне казалось, я хорошо подготовилась к испытанию, но, похоже, это было не так.
– Твое испытание было не в том, чтобы убить зара, – ответила Удра. Сурджаг подняла голову и, взглянув на нее, увидела, что губы богини остаются неподвижными. Тогда она поняла, что слышит ее не ушами, а всем своим существом, как это и должно быть.
– Ты должна была помочь Йиширг вырыть яму, – продолжала Удра, – должна была отдать воду Ландису, принести еще воды или вызвать дождь. Убивать может любой, но истинная сила – не в ловкости и не в хитрости. Истинная сила – в умении помогать другим, забывая о себе. Пытаясь стать лучшей, превзойти всех, ты забыла для чего я наделила Говорящих со мной их силой.
Сказав это, Удра протянула Сурджаг Чашу ее жизни, и та увидела, что жидкость в ней мутна, а когда начала пить, почувствовала страшную горечь, словно пила отвар листьев мужди...»
– А что такое Чаша жизни? – спросил Ханет.
– Мы верим, что каждый поступок, каждое произнесенное слово, и даже каждая наша мысль оставляют след в этом мире, а в ином – превращаются в капли и падают в половинку скорлупы, из которой мы выходим при рождении. Если мы творим добро, капли сладки, а если зло – они горьки.
– А если поступки не злые и не добрые?
– Тогда капли безвкусны.
– Но ведь в жизни иногда совершаешь и хорошее, и плохое!
– Все зависит от того, каких поступков больше.
– А что потом? После того, как выпьешь чашу?
– Потом мы возвращаемся в скорлупу, из которой вышли, и рождаемся из лона Удры заново, – ответила Миджирг. – И в следующей жизни исправляем ошибки, которые сделали.
– Как же вы узнаете о том, что должны исправить? – удивился Ханет. – Вы помните, кем были прежде?
Миджирг покачала головой.
– Нет, не помним. Но Удра посылает нам испытания, и мы проходим их… Или не проходим.
– Мы верим, что души наших предков живут рядом с нами, – задумчиво произнес Ханет. – Иногда духи могут вселяться в животных или еще не рожденных детей, но такое происходит нечасто.
– Люди живут очень недолго. Вам трудно заметить сходство между умершими, скажем, пару сотен лет назад и теми, кто живет сейчас. – Миджирг закрыла книгу, и вновь принялась раскуривать трубку.
– Наверное. А что стало с Йиширг и Ландисом?
– С наступлением темноты они вернулись в стойбище. Вскоре Ландис поправился и, когда Йиширг спросила Удру, может ли тот остаться с ней навсегда, Великая мать даровала им свое дозволение. Они прожили счастливую жизнь и вместе ушли в долины Аргхайна, – с удовольствием ответила Миджирг.
– Хорошо! – воскликнул Ханет. – Мне нравится, что у ваших сказок всегда счастливый конец.
Теперь настала очередь удивиться Миджирг.
– Совсем не всегда! С чего ты это взял?
Тогда Ханет рассказал ей историю, которую услышал от рыжеволосого агрх-гзартмы перед началом боя на Арене. Миджирг покачала головой.
– Это совсем не сказка! Эта история произошла на самом деле. Вот приедем зимой в Благословенный город, и познакомишься с Родширг и Эйной.
– Скажите мне, ведь этот человек – Эйна, должен быть сейчас очень стар?
– Поговорим об этом в другой раз, – ответила Миджирг и широко зевнула, прикрыв рот рукой. – А сейчас нам пора спать. Ступай к себе.
***
– Как проходит расследование? – Мэр Запопья Боргджарг Без-Улыбки, сидя в своем кабинете на другой стороне площади, посмотрела на Йоджинг Свирепую и нахмурила брови.
Денджирг подумала, что не хотела бы оказаться сейчас на месте шаджадэрры, потому что та могла ответить только одно:
– Мы не можем найти Салилэта Лавину.
За окном давно сгустились сумерки. На столе, в стеклянном шаре мягко сияли свет-кристаллы. Через открытые в сад двери балкона пахло прелыми осенними листьями и тянуло вечерней прохладой.
– Не можете найти, – повторила Боргджарг и, хотя в ее спокойном голосе не было злости или раздражения, Денджирг от стыда захотелось провалиться сквозь землю, прямо в брюхо спящей великанши Забвар. О своем расследовании она пока и не заикалась, понимая, что ее, пожалуй, поднимут на смех. Да и сказать, по правде, пока было особо и нечего. По крайней мере такого, что могло бы переубедить собравшихся, твердо уверенных, что виновен Салилэт.
– Не можем, – повторила Йоджинг. В отличие от Денджирг она знала Боргджарг давно и понимала, что та никогда не станет обвинять своих подчиненных в некомпетентности без веской причины. – Агрх-гзартма Лавины применил какую-то магию из А'мшамхайна[1]. Ни один шаман не может понять, что это за заклятие, известно лишь, что оно застит глаза слугам Великой Матери, и они не видят Салилэта. Как оно было применено, тоже пока не ясно – Салилэта не было на Арене во время боя, это мы выяснили т очно.
Боргджарг сжала кулаки и тихо зарычала, прижимая уши к голове. Она, как и многие в Забраге, не любила некропольцев, и была одной из тех, кто голосовал за то, чтобы ни одному ее жителю никогда не позволялось пересекать границы Забрага.
– Ты думаешь, он связан с неживыми и спящими днем? – спросила она.
– Нет, – покачала головой Йоджинг. – Я уверена, Салилэт не врал, говоря, что ненавидит неживых. Но и нас он ненавидит тоже, – нехотя добавила она. – Я думаю, что единственная, к кому он привязан, это Вадраг.
– Должно быть, Создательница надеялась, что Вадраг сможет исцелить сущность Салилэта и ненависть в сердце некропольца утихнет, – раздался вдруг со стороны балкона низкий, густой голос. В комнату с улицы шагнула крупная немолодая дарда. Еще до того, как свет-кристаллы осветили ее лицо, Денджирг узнала в ней Верховную Говорящую-с-Богиней. Как она оказалась здесь, в кабинете мэра, на втором этаже дома, никто не знал. Но спросить об этом не решилась даже сама Боргджарг.
– Удра говорит через тебя! – Все трое склонили головы, коснувшись правых ушей.
Динширг ответила им, коснувшись губ и тоже поклонившись:
– Она говорит с вами!
Денджарг видела Верховную много раз, но еще никогда – так близко. Ее короткий ирокез был выкрашен в красный цвет, щеки расчерчивали ритуальные шрамы – словно жемчужные бусины, спрятанные под темно-зеленой кожей. Татуировки виднелись даже над воротом белой рубахи, расшитой спиральным узором служительницы Удры. Черты Динширг были крупными и мясистыми, впрочем, и сама она не отличалась изяществом. Широкие запястья украшали тяжелые браслеты, выточенные из камня, кости и дерева. Юбка была длиннее и скроена проще, чем те, что носили остальные дарды. По сути, это были две прямые полоски плотной ткани, крепившиеся к поясу штанов. Однако оба полотнища были расшиты серебряными нитями, стеклянными бусинами и драгоценными камнями столь искусно, что более сложный крой тут был ни к чему.
