— Нет, погоди... — останавливал он богиню. — Инерай! — пытался окликнуть её Фрид, но вместо одобрения наставницы получил смачный удар в живот, отозвавшийся по всему телу, что каждая царапинка, каждая обездвиженная конечность разом вспыхнули волной обжигающей боли.

Килия подхватила теряющего сознание мальца и закинула его к себе на плечо как школьный рюкзак. Тяжело вздохнув, она в очередной раз задалась вопросом, почему именно такой, как он, должен был стать спасением мира, и, ворча под нос, унесла ученика на лечение.

Через день настал долгожданный спарринг с Инерай, к которому Фрид относился очень серьёзно. Возможно, даже слишком.

Оба встали посреди поля, которое после всех тренировок мальчишки превратилось в чистую поляну без единой снежинки. Килия, как главный судья, села на один из полуразрушенных балконов дома в ожидании веселья. Это была первая драка, когда Фрид мог контролировать свою силу, гнев и когда его желание победить стояло превыше всех возможных причинённых неудобств Инерай.

«Ручки наготове, взгляд бесстрастия, и-и-и файт!» — отсчитала про себя Килия.

Смертельная битва началась.

Богиня мороза ударила руками о землю, создав волну огромных ледяных шипов, быстро несущихся в сторону Фрида. Он немедля растопил их, но оказался застигнут врасплох следующей атакой: снежный голем вновь преследовал цель уничтожить юного бога огня.

— Эй! Это нечестно! — крикнул Фрид, блокируя удар голема.

— Никто не говорил, что будет честно! — ответила девушка, меняя позицию.

Несмотря на то, что с големом Фрид дрался всего пару раз и каждая из его атак была по-своему сильна, он выяснил, что снежный великан специализировался, прежде всего, на ближнем бое, закрывая изъяны Инерай. Как много и как часто она могла создавать таких чучел, он тоже не знал, но настало время выяснить: нагрев свою ногу, юный бог огня сначала ударил в колено голема — снежный человек, потеряв равновесие, начал заваливаться, — а затем, подгадав момент, разнёс его голову фаерболом. Не успел он разобраться с одной проблемой, как вылезла другая: големы с ледяными копьями вместо рук.

— Да ты издеваешься... — раздражённо бросил Фрид, принимаясь за вторую порцию миньонов.

Ему пришлось пропустить пару-тройку ударов прежде, чем контратаковать: разнося их головы на мелкие куски, после которых големы не могли восстановиться, Фрид быстро расправился с приспешниками богини и, в попытке выследить последнюю, услышал лёгкий шелест сверху. Подняв голову, он увидел, как маленькие иглы — размером с палец — стремительно летели вниз.

С самого начала боя Инерай только и делала, что удерживала Фрида на одном месте, заставляя лишь защищаться от её атак, и юному богу огня это уже изрядно поднадоело. Он растопил остатки снежного голема, выбравшись из ловушки, и бросился в сторону богини мороза. Та приподняла левую руку вверх и сжала в кулак, что Фрид расценил за очередную попытку задержать его, однако спустя секунду понял, что это предположение оказалось ошибочным: она изменила направление летящих игл. Теперь те следовали за каждым его движением. Фрид был вынужден развернуться, чтобы создать огненный щит и заблокировать хотя бы часть этих мелких сосулек. И пока он отбивал атаку, Инерай, не теряя времени, напала сзади и проткнула его живот ледяным мечом.

Всё тело дёрнулось от боли, и руки сами потянулись к кровоточащей ране, опуская щит, который до селе сдерживал летящие иглы, чьи остатки проткнули его плоть сверху до низу. Инерай вытащила меч, безучастно смотря на то, как Фрид падал на землю, пытаясь ухватиться за последние секунды жизни. Богиня повернулась в сторону Килии:

— Он не готов.

— Нет, — возразила, улыбаясь, Килия. — Готов.

Как только эти слова достигли ушей Инерай, она почувствовала невообразимо сильный толчок из-за спины, увидев, как из её грудной клетки торчит чужая рука с собственным сердцем.

Фрид разжал руку, бросив шевелящийся орган на землю, а сам пустил огонь по всему телу богини, заставляя кричать её в агонии.

Было ли это из-за легкого помутнения разума юного бога в следствии около смертельного состояния, или же он действительно выпустил внутреннего дьявола, что сдерживал много лет, но его пытка огнём длилась впечатляюще долгое время. Наличие мгновенной регенерации — поистине самое божественное и самое адское, что могло произойти в подобной ситуации: тело Инерай восстанавливалось и сжигалось вновь и вновь; она молила его прекратить, остановиться, признавала поражение уже так много раз, что даже уши бы завяли слушать настолько одинаковые фразы. Но Фрид будто не слышал её.

Пожалуй, именно так выглядит то, что люди представляют, говоря о пытках в аду. Однако это было здесь — в нашем мире.

Килии не пришлось спускаться, чтобы расцепить богов: Фрид сам выдернул руку из груди Инерай и сделал несколько шагов назад. Его глаза были широко раскрыты, дыхание учащенно, а руки сжаты в кулак. Он упорно смотрел в одну точку, постепенно пытаясь прийти в себя. Усмиряя мандраж, Фрид сложил ладони, и увидел свою правую руку, окрашенную кровью девушки по самое плечо, а затем и саму Инерай: полусожжёную — её тело уже начало восстанавливаться, — с сердцем наружу и огромной дырой в груди. Рвотный позыв вынудил Фрида зашевелиться и убежать подальше от ужаса, что сам натворил. Опустошив желудок, он тут же схватил кусок снега и стал обтирать им правую руку, смывая кровь.

— Поздравляю, — спокойно сказала Килия. — Хоть и с трудом, но ты не впал в безумство. И это с твоими-то ранами.

Фрид покосился на неё, не понимая, о чём та говорила, а затем посмотрел на живот, откуда во всю сочилась красная жидкость.

— Я не чувствую... — словно в трансе проговорил он.

— Но это не значит, что раны нет, — присела перед ним на корточки богиня. — Её надо вылечить — иначе ты умрёшь.

— Ум-ру?.. — кружилась голова Фрида.

— Хочешь, я тебе помогу?

— Почему... ты спрашиваешь? — не понимал он, ведь Килия нуждалась в нём — в его силе; она не могла дать ему умереть.

Богиня улыбнулась, словно насмехаясь над его безвыходным положением:

— Просто скажи: да или нет.

— ...Да, — едва удерживаясь в сознании ответил Фрид.

— Тогда поспи, — подложила она ему руку под голову, аккуратно опуская на землю. — Теперь всё будет хорошо...

«...Проснувшись, я увидел, как рядом с кроватью стояли Шон и Милакрисса. Их глаза были наполнены ужасом, словно моё лицо перемололи в бульдозере. «Ах, точно... — подумал я, — Инерай продырявила его иглами... Но разве Килия не должна была меня вылечить? Впрочем, что важнее, как они оказались в этом месте?» Я открыл рот, чтобы спросить их, но ни один звук не выходил из горла. Поднеся руку к шее, я удивлённо посмотрел на друзей: Шон отвернулся, а Милакрисса с прискорбным лицом приложила ладонь к уху. Её губы двигались без единого слова, и тогда до меня дошло, что она сказала: «Слух». Верно, что-то было не так с моим слухом, и я никак не мог выяснить, что именно и как это могло произойти, исходя из всех недавних событий.

Попросив блокнот с ручкой, я записал несколько вопросов, старательно выводя буквы, а затем отдал Милакриссе. Как только она взяла его, её брови подскочили, а испуганный взгляд вновь нацелился на меня. Повернувшись к Шону, что продолжал стоять спиной, она что-то сказала и дала посмотреть листок. Он выхватил ручку и стал записывать ответы.

Блокнот вернулся ко мне:

«Что случилось с Инерай? Она в порядке?

— Да, она отдыхает в соседней комнате.

Как вы здесь оказались?

— Мы хотели тебя поддержать».

«Поддержать в чём?» — недопонял я и заметил, как все вещи вокруг пришли в движение. Мои глаза не могли задержаться на одном месте ни на секунду, а всё тело медленно сгорало изнутри. «Но я же... Подчинил тебя», — говорил я пламени, что вновь пожирало мою плоть. Приподняв футболку, я увидел ничто иное, как огромную дыру внутри своего туловища. Она пылала огнём — ярким, красивым, жёлтым. Словно ведомый чьими-то указаниями, я опустил в неё руку, но там не оказалось дна. Возможно, то были сами врата ада, которые никто, кроме меня не видел и даже не ощущал. Просунув руку настолько далеко, что моя спина начала болеть от того, насколько сильно скрутился, я стал ощупывать некую поверхность, похожую то ли на искусственный снег, то ли на комки шерсти, и, когда мои пальцы обдало жаром от просочившейся крови, я со всей силы вцепился в этот неясный острый предмет. Постепенно вытаскивая его из собственной же плоти, я видел, как рука от плеча окрашивалась в цвет крови, что почему-то не вызывало никакого отвращения. Будто всё шло так, как надо. Наконец вынув руку из дыры, я повернул кисть, чтобы увидеть искомое — осколок.