Они упёрлись в стену, от которой находились в приличном расстоянии несколькими секундами ранее.

Килия завороженно смотрела на Фрида. Ей с трудом удавалось сдерживать улыбку, чтобы не испортить столь идеальный момент.

— Ты ведь этого и добивалась... — усмехнулся Фрид, чувствуя себя преданным.

Он подобрал рюкзак и, будучи весь на взводе, настолько сильно хлопнул дверью, что та вылетела из петель и упала на пол.

Килия окинула комнату взглядом. Всё, что ей нужно было для подтверждения, — это лишь маленький огонёк. Она чувствовала — он был где-то рядом. Где-то, где даже не надо было искать.

Богиня времени посмотрела на ещё одну дверь, что находилась в противоположной стороне от входа, и, медленно приближаясь к истине, откуда доносился запах гари, благодарила Фрида за его упорство и легкомысленность. Состояние конструкции было ни к чёрту, и стоило Килии только коснуться её, она осыпалась. В лицо ей тут же бросился горячий поток воздуха от огромного пламени, что бушевал во всю силу и грозил уничтожить добрую часть здания.

— А-а, — устало протянула Килия. — Я-то думала его потушить, но раз уж так... — сдерживаемая улыбка расползлась по лицу. — Пусть сгорит всё дотла!

Как бы сильно не хотел Фрид успокоиться, изнутри его всё продолжал пожирать гнев. Он едва ли сам понимал, откуда в нём столько неконтролируемой ярости, но, как только связывал все мысли с истинной натурой, всё вновь вставало на свои места. И это злило его ещё больше.

На следующий день незатыкающийся Влад восторженно делился деталями прошедшего свидания: как они ели в дорогом ресторане, как держались за ручку, гуляя по вечерней набережной, как, стесняясь, сидели на лавочке и целовались. Фрид не был в состоянии сдержаться: он подошёл к Владу и вмазал ему так, что тот отлетел в шкафчики и упал на пол.

Все находящиеся в раздевалке остолбенели и, только когда Фрид собирался ударить одногруппника снова, другие айкидока подбежали, чтобы их разнять.

— Ты чё, рехнулся?! — крикнул Влад, оправляясь от шока. — Придурок блядь...

На шум сбежались тренеры. Им не было важно, кто прав, кто виноват, все причастные к драке всегда должны были оставаться наказуемы:

— Влад, Фрид, вы отстранены от занятий на две недели! Я жду ваших объяснений о произошедшем, когда вы остынете.

Однако Фрид не собирался дожидаться разговоров — в его состоянии невозможно было спокойно говорить о чём-то. Схватив рюкзак, он резко вышел из раздевалки и направился домой. Вернувшись, он, ничего не говоря, заперся у себя в комнате и, лёжа на кровати, бездумно смотрел в потолок, пока его глаза сами не закрылись от навалившейся усталости.

Утром поднялась температура. Родители вызвали врача, который не нашёл видимых причин болезни, поэтому наказал парню отлежаться денёк дома, а при ухудшении состояния вызвать скорую. Мать Фрида сильно переживала за сына: его здоровье с детства было слабым, и даже самая обыкновенная простуда могла вызвать самые не радужные последствия. Она взяла отгул и осталась дома, чтобы присмотреть за ним.

Фрид чувствовал огромную слабость, ломку в костях, тяжесть каждого движения; он то и дело проваливался в сон и едва ли понимал, когда на самом деле бодрствовал, а когда спал.

То ли во сне, то ли наяву за ним ухаживала Килия. И она выглядела совершенно иначе — слегка обеспокоенной, нежной и любящей душой, что заботилась о больном. Её руки выжимали белую тряпку, ласково убирали волосы с горячего лба и аккуратно укладывали компресс.

— Кили...

— Ш! — одёрнула она его. — Тебе нельзя говорить. Говорить буду я, — она закрыла его глаза мокрой ладонью и положила руку на сердце. — То, что с тобой происходит, и есть твоя сила. Она сжигает тебя изнутри. Я могу обратить её вспять, но тогда ты никогда не научишься ей управлять. Поэтому ты должен справиться. Побороть её. Я буду рядом. Так что не бойся выкинуть что-то безумное.

Возможно, Килия говорила что-то ещё, а, возможно, и ничего из этого вовсе.

Бред от лихорадки продолжался целый день. Фриду даже показалось, будто к нему наведывались Шон и Милакрисса, но в душе он знал, что последняя никогда бы не пришла к нему. И всё же каждая из иллюзий была столь приятна и столь желанна, что больному совершенно не хотелось просыпаться.

Пытаясь ухватиться за мнимые изображения дорогих людей, Фрид почувствовал, как его объяла новая волна жара. Жгучая боль пробиралась по всему телу, заставляя стонать и задыхаться. Что-то особенно горяченное повалилось на его ноги, переливаясь между невыносимым жаром и лёгким холодом. Юный бог огня с трудом открыл глаза и обомлел: одеяло, под которым он лежал, горело. Он скинул его на пол и в растерянности осмотрел комнату в поисках чего угодно, чем можно было бы потушить пламя. Заметив небольшую ёмкость с водой, где лежала мокрая тряпка, Фрид пришёл в движение. Он вылил воду на одеяло и, не зная, что ещё делать, стал обтирать влажным полотенцем его поверхность. Когда пламя исчезло, Фрид услышал лёгкое потрескивание, а за ним и едва заметный запах гари. Обернувшись, он увидел, как вся комната уже находилась в огне.

«Я рядом», — откуда-то донёсся знакомый голос, и Фрид очнулся.

На улице светило солнце. Одеяло и комната — целы и невредимы. Он взглянул на прикроватную тумбочку: тарелка с водой стояла на том же месте.

В комнату зашла мать Фрида и восторженно воскликнула, увидев здоровый взгляд сына:

— Ох, тебе уже лучше! Но тебе пока ещё нельзя вставать, твоему организму нужно набраться сил после такой борьбы с болезнью.

Она уложила его обратно и принесла завтрак в комнату. Поев, Фрид спросил её, не приходил ли кто к нему, пока он болел, на что его мать ответила:

— Да, Шон приходил, — подтвердила и в то же время опровергла она его полусонные бредни.

— Один?

— А, нет, он привёл с собой какого-то паренька. Сказал, что вы с ним в один клуб ходите.

«Значит, всё-таки мне померещилось...»

— Не переживай, я скажу Шону, что с тобой всё хорошо. А ты пока набирайся сил, — подоткнула она одеяло и ушла.

Фрид поправлялся на протяжении нескольких дней, и на протяжении этих нескольких дней он не мог набраться духу написать Килии. В его голове застыл её нежный, ласковый образ, и ему не хотелось возвращаться к тому, какой она была на самом деле. В той Килии Фрид увидел чувства. Эмоции. Сострадание. Будь у него силы, он бы схватил её руку и, смотря глубоко в глаза, утонул в них, потакая бешеному стуку сердца.

«Завтра в 13:00 в парке Пушкина», — лаконично написала богиня, будто прочитав его мысли.

Для Фрида невозможно было прийти без ожиданий на чудо. Где-то в глубине души он надеялся встретить Килию из сна, но, помня, как обернулось воспоминание с Милакриссой, его желания медленно таяли в движении времени.

Боясь опоздать, он пришёл раньше назначенного. Она — опоздала.

— Привет, — сказала Килия как ни в чём не бывало и подсела к Фриду на скамью. — Как самочувствие?

Юный бог огня повернул голову. Ему было трудно поверить в реальность: её взгляд, манера речи, уголки губ, что всегда стремились насмеяться над каждым действием, и даже руки, — всё напоминало Килию из лихорадочного бреда.

— Не хочешь отвечать, ну и ладно, — бросила она, откинувшись на спинку.

— Ты... приходила ко мне в тот день, — Килия ничего не ответила. — Спасибо...

— Тебе не кажется, что ты слишком часто меня благодаришь? Хотя чего тут удивляться, — усмехнулась она. — Теперь в тебе будет всё больше от бога огня, нежели от Фрида.

— ...Что ты имеешь в виду?

Килия тяжело вздохнула, лениво посмотрев на него:

— С пробуждением божественной сущности оригинальная личность человека стирается, или же, как любят говорить другие, они «органично сливаются воедино». Чувства других перерождений кажутся твоими собственными. Привычки, желания, страхи, вкусы, мысли. Всё это будет не твоим... Да, я приходила к тебе тогда. И я знаю, что ты хочешь сказать, но позволь мне опередить тебя, — она выпрямилась и с серьёзным тоном произнесла: — Это не твои чувства. Забудь о них.