— Не видел, но знаю,— спокойно ответил Игорь.— Они же не ходят в спортивную школу и не тренируются, как ты, по четыре раза в неделю. У них же в руках клюшки, как лапша,— вспомнив излюбленную поговорку их тренера, добавил он и посмотрел на Андрея, очевидно ожидая возражений. Но тот промолчал.

В воскресенье, в день соревнований, погода выдалась на славу. Шедший еще с вечера снег прекратился, застыв на земле неподвижной беленью. Его слепящий свет, перемешанный с лучами морозного солнца, заполнял улицы, дворы, переулки. Оранжевые зайчики, которых так и хотелось поймать рукой, играли на окнах домов, залетая в открытые форточки, как бы прятались так, чтобы никто их не поймал. Небо было высоким. Оно, казалось, открыло свой простор до самого космоса, приглашая желающих лететь или хотя бы смотреть до тех пор, пока не устанут глаза.

Позавтракав, Андрей начал укладывать спортивную форму. Собирался и Игорь.

— Ты это куда? — спросил брата Андрей.

— Туда же, куда и ты...

На стадион они пришли вместе. Вокруг ледяной площадки было уже много народу, играла музыка.

— Ну, где же вы? — встретили их ребята.— Куда запропастились? Все вас давно ждут. Скорее одевайтесь — и на лед.

На площадку Игорь и Андрей тоже вышли вместе. Минуту спустя после начала игры Андрей послал шайбу в ворота.

Болельщики сразу оживились.

— Молодец, Андрей, так их! Давай, Матросская Тишина, давай!

Иначе близнецов в новом дворе и не звали.

— Ой! Смотрите! Что это?

Игорь неудачно подставил клюшку, и шайба влетела в свои ворота. Какая оплошность!

Прошло немного времени, и шайба вновь оказалась у Андрея. Обойдя на скорости двух защитников, он оказался один на один с вратарем, и шайба снова затрепетала в сетке.

Болельщики наградили Андрея дружными аплодисментами.

Но не успели еще стихнуть восторги, как прозвучал судейский свисток, призывающий хоккеистов вновь начать игру с центра поля.

— Игорь Шальнов забил второй гол в собственные ворота,— объявил диктор.

— Ты это что? — подъехав к брату, набросился на него разгоряченный Андрей.

— Ничего,— пожал тот плечами,— только на каждый твой гол я буду забивать гол в собственные ворота.

Андрей посмотрел на брата, повертел в руках клюшку и, ничего не сказав, направился к выходу.

За ним поехал и Игорь.

— В команде «Вымпел» произошли две замены,— объявил диктор, и его голос многократным эхом разнесся в студеном воздухе.

Генка с отцом и матерью жил в старом рубленом доме, огороженном высоким забором.

За забором был большой сад, в котором росли цветы.

Ах, какие это были цветы! Таких не выращивалось ни у кого из соседей.

Все вокруг так и говорили:

— У вас прелестные цветы. Они какие-то особенные, необычные. Их можно отличить из тысячи...

Слушая это, Генкина мать улыбалась и всегда застенчиво отвечала:

— Ну что вы, цветы как цветы.

Отец Генки работал на заводе, а мать нигде не работала — у нее и так дел было полным-полно.

— Устала я,— часто вздыхала она по вечерам, — хуже, чем на работе...

Генка знал, что мать каждое утро, положив цветы в большую корзину и укутав их мокрой тряпкой, уходила из дому.

— Твоя мать цветами торгует,— сказал Генке как-то соседский Алик.— Я сам видел, на автобусной остановке.

— Ну и что? — спросил в недоумении Генка.

— Ничего, только спекуляция это...

— Спекуляция?

Генка и раньше слышал это слово, но не очень ясно понимал его значение. Но то, что было в этом слове что-то нехорошее, обидное, он чувствовал.

Однажды на перемене Генка подошел к учительнице и спросил:

— Скажите, Мария Павловна, плохо торговать цветами?

— Цветами? Какими цветами? — не поняла она вопроса.

— Ну, которые в саду растут...

— Где торговать? — переспросила учительница.

— На автобусной остановке...

Мария Павловна догадалась.

— Видишь ли, Гена,— помолчав, сказала она,— цветы, конечно, можно продавать. Но продавать их нужно в магазине, на рынке. А те, кто торгует цветами на автобусной остановке, поступают неправильно, скажем, нехорошо...

— Спекуляция это? — выпалил Генка.

— В каком-то смысле да... Но не совсем... Как бы тебе это объяснить?..— подбирая слова, продолжала учительница, уже окончательно поняв, о чем идет речь.— Спекуляция — это когда что-нибудь покупают по одной цене, а перепродают по другой. Дороже берут за товар и наживаются на этом, понимаешь?

Генка утвердительно кивнул головой, но почувствовал, что Мария Павловна говорит ему совсем не о том, что его интересует.

— Нет,— сказал он.— Я спрашиваю, плохо торговать цветами, которые сами вырастили у себя, на участке? — тихо, но уже откровенно сформулировал он свой вопрос и испугался.

Он даже посмотрел по сторонам, не слышит ли кто, а особенно Алик, и, убедившись, что поблизости никого нет, успокоился.

Мария Павловна сделала вид, что не заметила никакого Генкиного волнения, однако, как бы поддерживая его доверительность и их разговор с глазу на глаз, сказала тоже негромко:

— Эти цветы нужно продавать на рынке...

Они еще долго разговаривали.

Осень в этом году была ранняя и уже к началу октября почти не оставила на деревьях листьев. Она уложила их у Генкиного дома шуршащим ковром на мокрую землю, а ветер беспрерывно передвигал его с места на место, меняя причудливо рисунок.

— Завтра День учителя,— не отрываясь от газеты, сказал однажды утром отец.

— Ну вот и хорошо,— обрезая стебли астр, откликнулась мать.— Гена сегодня отнесет учительнице цветы и поздравит ее с праздником.— Она отложила несколько астр и добавила: — Вот возьми эти. Прекрасный подарок!

— Не возьму я твоих цветов,— решительно сказал Генка.

— Не возьмешь? Почему? — удивленно спросила мать.

— А потому... потому...— заикаясь, произнес он,— что ты ими торгуешь на автобусной остановке. А это... это нехорошо...-— Генка встал и стремительно выбежал из комнаты.

— Вернись,— услышал он,— вернись сейчас же! Но Генка не вернулся.

Мать посмотрела на отца, который читал газету и, казалось, не слышал никакого разговора. Потом она медленно подошла к окну.

Припав лбом к холодному стеклу, долго смотрела в сад на потускневшие астры. Может быть, в этот момент она вспомнила себя в Генкином возрасте, свою школу, подруг, свою учительницу?

Но в этот день цветы так и остались лежать в корзине.

На день рождения Рудику подарили такой перочинный ножик, какого ни у кого не было во дворе. Перламутровый, в тонкой металлической оправе, он так переливался на солнце, будто внутри него были маленькие электрические лампочки. И лезвие у ножа открывалось не так, как у всех,— достаточно было нажать кнопку, как из рукоятки выскакивал острый металл.

— Продай,— предложил Рудику Валька.— Я тебе червонец за него дам.

— Нет,— ответил Рудик.— Он мне самому нравится. А потом, ведь это подарок...

Однажды, когда во дворе уже наступали сумерки, а свет над подъездами еще не горел, Рудик, направляясь домой, услышал в палисаднике чей-то всхлип.

— Ты что? — перемахнув через невысокий забор, он подошел к мальчику. Плакал Тарас со второго этажа.

Прижавшись лбом к старой липе, Тарас плакал, не вытирая слез, беспомощно опустив руки.

— Ты что? — повторил Рудик, дотрагиваясь до его плеч.— Что случилось?

— Деньги... Я потерял деньги,— начал мальчик после долгих всхлипываний.— Тетя Аня попросила сходить в магазин... Дала десять рублей, а я их потерял...

— Тетя Аня? Какая тетя Аня? — не понимал Рудик, продолжая теребить его за плечи.