Но тут случилось неожиданное — на рынке погас свет, установилась такая непривычная здесь тишина, что даже зазвенело в ушах.

Однако через секунду звон, крик, грохот прокатились волной по рынку с прежней силой, и все вокруг вновь задвигалось, зашумело, заволновалось.

Послышался звон выбитых стекол, скрип дверей, лязг металлических жалюзи. Толпа прижала девушек к какому-то столбу. Их толкали, давили, задевали плечами, наступали на ноги.

К счастью, все это длилось недолго. Свет загорелся.

И снова со всех сторон раздались крики. Но теперь они уже смешивались с проклятиями и стонами.

Особенно суетились продавцы. Они торопливо подбирали разбросанный товар: шкатулки, кувшинчики, рубашки, браслеты, ботинки — все, что было так тщательно разложено и расставлено на развалах.

Потрясали черенками битой посуды, кусками разорванной материи, собирали затоптанные кофты, шали, галстуки, разматывали мотки перепутанных ниток.

Какой-то толстяк в ярких малиновых шароварах, подпоясанный простой бечевкой, стоял на прилавке своего ларька и, вытирая грязным кулаком глаза, плакал навзрыд.

— Пошли,— толкнула свою подругу Надя.— Нечего здесь делать...

Там, где торговали чебуреками, девушки увидели усача в малиновой феске, который держал почти на весу смуглого мальчика и пытался прижать его голову к цементному полу. Напрягшись так, что даже вздулись на шее жилы, он норовил ткнуть мальчика лицом в раздавленный чьим-то каблуком чебурек. Тот кричал и вырывался.

Собиралась толпа.

— Что это он вытворяет? — удивленно спросила Тамара.

— Не видишь, издевается,— ответила Надя.— Мальчик, наверное, в сутолоке перевернул его стол с чебуреками. А может быть, и не он. В такой толчее разве узнаешь кто? Вот этот торгаш поймал мальчика, который оказался под рукой, и требует, чтобы ему заплатили за ущерб.

Как оказалось, Надя была права.

Подошел полицейский. Он легко взял мальчика за ухо и что-то сказал. Тот заплакал еще громче.

— Не можем ли мы, господин полицейский,— как можно вежливее обратилась к нему по-английски Тамара,— чем-нибудь помочь этому мальчику? На какую сумму нанес он убыток?

Полицейский перевел вопрос продавцу.

— У тебя с собой деньги? — обратилась Тамара к Наде.

- Да.

— Давай...

— Вы его знаете? — кивнув на мальчика, спросил Тамару полицейский, когда она отдала деньги продавцу.

— Нет.

Полицейский пожал плечами...

Теплоход сильно качало. Тяжелые волны, казалось, вот-вот свернут его с курса. Они свирепо обрушивались на палубу, как бы испытывая на прочность мачты, тросы, капитанский мостик, и затем, обессиленные, уходили в океан, чтобы уступить дорогу новому водяному валу.

За бортом штормило. Семь баллов сопровождали судно уже около суток.

Наконец воздух посветлел. Вдали показалась узкая полоска берега.

«Чужая, но все же земля...» — пришли на память слова известной песни.

Федор стоял на палубе, облокотившись на перила, и смотрел на приближающийся берег. Внимание привлекал громадный костел, врезающийся своими шпилями в низкое небо.

Вошли в бухту. Там было относительно спокойно. Только торопящийся с океана ветер будоражил водяную гладь и приносил холод.

Проболтавшись несколько минут среди серых волн, теплоход причалил.

Туристы заторопились к трапу.

— Напоминаю! Стоянка в порту три часа,— объявил диктор судового радио.— Сверьте часы. Сейчас московское время четырнадцать часов десять минут. Местное время соответственно...

И диктор повторил объявление два раза.

У схода с трапа, как всегда, толпились мальчишки.

Принося сюда всякую всячину, они изо всех сил норовили всучить ее туристам, предлагая наперебой открытки, сигареты, жевательную резинку и многое другое, что, по их мнению, могло заинтересовать иностранных гостей.

Возраст ребят был самый разный.

Стояли и совсем маленькие, и подростки, и те, кого уж можно было назвать юношами.

Федору с палубы хорошо было видно, что позади ребячьей толпы суетился малыш. Ему было лет семь, не больше. Повесив свой лоток на шею и широко растопырив ноги, он стремился поспеть за всеми и тоже что-то кричал.

На берегу Федор к нему подошел.

Оказалось, что малыш продавал игрушки...

Здесь был обитый бахромой клеенчатый верблюд, связанное из каких-то засушенных растений ожерелье, глиняный горшочек, на котором можно было только угадать когда-то обрамлявший его яркий рисунок, и еще несколько предметов.

Федор заговорил с продавцом по-французски и не ошибся: малыш знал этот язык, как знали его мальчишки, промышляющие у трапа.

Услышав разговор, их окружили.

— Неужели месье купит у него эту дрянь? — галантно обратился к Федору невысокий плотный подросток, кивая головой в сторону игрушек.

— Куплю,— ответил Федор.— Но только сначала хочу знать, зачем ему деньги.

— У! Это уже не мои заботы,— протянул подросток и развернул перед Федором набор новеньких кожаных кошельков.

Через некоторое время Федор уже знал, что малыш продавал игрушки «на доктора»: нужны были деньги, чтобы отвести к врачу сестру.

— А что с ней?

— У нее заболело лицо...

— Но разве в вашем городе нет врачей, которые бы лечили бесплатно? — спросил Федор.

— Есть. Но это где-то очень далеко. Мы не знаем, а здесь врачи лечат только за деньги...

— Он уже два дня ходит по пристани, хочет продать игрушки,— добавил кто-то из толпы мальчишек.— Но разве кто купит? Ведь игрушки не новые...

Услышав это, малыш еще раз с горечью посмотрел на свой лоток и тяжело вздохнул.

Федор это заметил.

— А где твоя сестра сейчас? — внезапно обратился он к малышу.

— Там... За воротами, у склада...— неопределенно махнул тот рукой.

— Приведи ее сюда.

Малыш оживился.

— А что? Купите? Да? — с надеждой посмотрел малыш на Федора.

— Приведи! — строго повторил Федор.

Когда малыш убежал, Федор попытался выяснить у мальчишек, сколько здесь платят за то, чтобы обратиться к врачу, и почему родители этих ребят не могут заплатить за это.

— У них совсем нет денег,— коротко объяснил опять кто-то из мальчишек,— потому что их отец не может найти работу...

— За доктора может заплатить только ее дядя,— добавил подросток, который торговал кошельками.— А он, наверное, не хочет...

— Дядя? — не понял Федор и, стараясь не уходить от главного, тут же спросил: — А почему он не хочет?

— У! — опять протянул подросток.— Это уже не мои заботы... Но он, наверно, не уверен, когда ее отец сможет отдать ему деньги, ведь работы у него уже давно нет...

— А кем работал ее отец?

— Шофером... Шофером такси,— ответил продавец кошельков и, как-то неумело копируя взрослых, произнес тихо и доверительно: —Но вы понимаете, конечно, месье... Нефтяной кризис на Западе отразился и на делах нашей страны. В частности, создались некоторые трудности с бензином,— продолжал он,— а это, в свою очередь, потребовало сократить некоторое количество такси...

— Да,— перебил его Федор, пытаясь снова возвратить разговор к главному.— А кто же у девочки дядя? — спросил он, внимательно посмотрев на подростка.

— У! — с иронией протянул тот.— Ее дядя недавно открыл свое дело и, как мне известно, преуспевает... Он работает здесь, недалеко от порта. И Сами понимаете, месье, имеет много клиентов,— опять неприятно-доверительно произнес подросток.

— А что же у него за дело?

— У! Он чистит обувь! У него свой павильон...

— И хорошо зарабатывает?

— Я же говорю, месье, есть клиентура... А потом, он еще и продает некоторый товар... Я не могу вам сказать какой — это уже не мои заботы, но только продает... Я,— дотронулся до своей груди подросток пальцем,— знаю это точно...