— Шестнадцатое ноября.
— Шестнадцатое,— повторил дядя Митя.— Ангола уже скоро как неделя стала независимой республикой!
— Независимой республикой? — переспросил Аркашка.
— Да! Одиннадцатого ноября в Анголе провозглашена независимость!
— Так сразу?..
— Нет, на части территории страны еще идет борьба,— уточнил дядя Митя,— но Ангола уже республика. И в ее столицу Луанду ты смело можешь писать письмо...
В воскресенье Аркашка достал конверт и старательно вывел: «Независимая республика Ангола, город Луанда, работникам почты». Потом, подумав немного, дописал в скобках: «Прошу письмо отдать кому-нибудь из ангольских ребят».
Он обстоятельно написал о своей жизни и о жизни советских ребят, как ему советовал дядя Митя, и только в самом конце изложил свою просьбу насчет марки, а для ее крепости вложил в конверт две советские марки: одну с изображением космической ракеты, другую — Большого театра.
Деревья уже давно держали снег. Он лежал на них белыми наростами, приклеившись к сучьям, стволам и веткам. В парке было светло. От самой ограды до того места, где деревья стояли уже сплошной черной стеной, расстилалась сверкающая белень. Солнце с высокого и прозрачного неба уверенно посылало на землю свой зимний свет и тепло.
Аркашка не очень торопился из школы, он ведь не знал, что ожидало его дома.
На столе лежал конверт из Луанды.
ТОБИК
Тобик, которого еще весной взяли у Левки, целое лето прожил у ребят на даче. За это время щенок вырос, окреп и превратился в настоящего сторожевого пса.
Но сторожить Тобику было нечего.
В этом тихом подмосковном поселке, окруженном зеленой стеной соснового леса, было тихо и спокойно. Поэтому Тобик вместе со своими маленькими хозяевами, которых звали Оленька и Шурик, целыми днями носился, задрав хвост, по дремавшим в хвойном настое широким улицам-просекам.
— Тобик, взять!
— Тобик, ищи!
— Сюда, Тобик! — раздавались детские голоса.
И Тобик брал, искал, носился.
Его запрягали в коляску, в которой он возил куклы, сажали в пустую бочку, из которой он должен был лаять, заставляли пить молоко из бутылочки с соской. Чего только с ним не вытворяли!
И Тобику вся эта возня нравилась нисколько не меньше, чем его хозяевам.
Рано утром, когда все еще спали, он уже сидел у террасы и терпеливо ждал, когда откроются стеклянные двери. Двери в конце концов отворялись, и веселая кутерьма начиналась снова.
По вечерам, когда порозовевшее солнце начинало захватывать косыми лучами крыши дач, Тобика брали на станцию, где встречали папу Оленька и Шурик.
Пес всегда весело бежал впереди и озирался, как бы боясь, чтобы его спутники не отстали. Он просто верещал от удовольствия, когда Геннадий Яковлевич, погладив его, тут же, на платформе, бросал ему кусочек сахару...
Но однажды, когда нудно моросящий дождь уныло поливал игольчатый наряд деревьев, большая крытая машина увезла Шурика и Оленьку в Москву, а Тобик остался.
Долго сидел он на привязи у своей конуры, глядя в ту сторону, куда уехала машина.
Потом пришел Левка и отвязал его. Но пес никуда не убежал. Он все ходил и ходил вокруг дачи, а когда стемнело, побрел на станцию.
Там он просидел до тех пор, пока гудящие вагоны электричек не перестали сновать туда и обратно и на станции не осталось ни одной живой души.
Утром на даче он опять сидел у террасы и, как обычно, ждал, когда откроются стеклянные двери. Но двери не открывались.
Опять пришел Левка, принес ему еды. Тобик к ней не притронулся.
— Ешь, ешь, Тобик,— негромко сказал Левка.— Забудь о них... Все равно они не вернутся. Ни Геннадий Яковлевич, ни Шурик, ни Оленька...
Услышав знакомые имена, Тобик взвизгнул.
— Пойдем лучше жить к нам! — стал уговаривать Левка.— Там ведь все твои...
Не успел он договорить, как Тобик метнулся к небольшому стожку сена. Поковыряв его носом, он через несколько секунд принес в зубах маленькую целлулоидную куклу.
«Оленькина»,— догадался Левка.
На станции вскоре привыкли к тому, что каждый вечер в одно и то же время на платформе появляется нечесаный исхудалый пес и глядит на проходящие мимо поезда.
Еду он не берет.
ПОДАРОК
Кате двенадцать лет. Она живет в большой станице на Кубани и все время мечтает приехать в Москву.
«Посмотреть хоть одним глазком,— говорит она,— хотя бы день, час...»
Наконец ее мечта осуществилась, и она оказалась в Москве, на каникулах, у дяди Яши, брата ее матери.
«Ух! Какой это большой город! — было первое, что ее поразило.— Сколько здесь людей, какое метро, какие улицы!»
— Будь осторожней на улицах, когда будешь ходить одна,— предупредил ее в первый же день дядя Яша.
— А куда ей ходить одной? — вмешалась в разговор тетя Тоня, его жена.— В театр мы вместе пойдем, в цирк тоже... А потом, может, я выхлопочу отпуск за свой счет дня на три... Тогда вообще все будет хорошо.
Однако отпуска тете Тоне не дали, а разрешили только разок задержаться дома на полдня. Она тогда и проводила Катю до Кремля.
— Назад дорогу найдешь? — спросила она, когда они остановились на небольшой площади, окруженной со всех сторон церквями.
— Найду, конечно, найду,— ответила Катя, а сама уже торопилась к неширокому проходу, по которому шло много ребят.
Собираясь на каникулы в Москву, она о многом мечтала. Но чтобы попасть на елку в Кремль, даже и думать не могла.
— А это тебе от нас подарок,— сказал ей как-то утром дядя Яша, протягивая красивое приглашение на елку.
Она даже своим глазам не поверила, взяв в руки билет с яркой картинкой: елкой, Дедом Морозом и веселыми румяными ребятами. Но что ее поразило особенно, это продолговатый голубой квадратик, отделенный от нарисованной картинки точками. На квадратике было написано: «Подарок».
— Там и подарки дают? — не удержалась она от вопроса.
— Дают,— улыбнулся дядя Яша.
— Ой! У меня будет подарок из Кремля! — восторгалась Катя, прижимая к себе билет.— Подарок с самой главной елки! А какой он?
— Не знаю,— ответил дядя Яша.— Вот будешь на елке... Принесешь его — тогда и увидим...
— А в нем есть конфеты? — не могла успокоиться Катя.
— Наверно, есть.
— Вот хорошо! Мы вечером чай будем пить с конфетами с кремлевской елки,— весело объявила она и снова взглянула на билет.
— Еще чего выдумала! — вмешалась, как всегда, тетя Тоня.— Домой подарок повезешь. Братика, маму угостишь. Кого-нибудь из подруг... А здесь и раскрывать его не будем.
Катя не возразила, а только улыбнулась.
«Вот радости-то дома будет! Я и бабушке Лизе что-нибудь дам... Ну, например, печенье. Она его любит. Пусть пьет чай с печеньем из Кремля... А будет ли в подарке печенье?» — думала она.
В Кремле Катя осмотрела все: и раздевалку, и лестницу, и большую картину «Куликовская битва», занимающую почти всю стену целиком. Долго ходила по Грановитой палате, разглядывая красивые, но малопонятные ей рисунки из библейской истории, а потом вместе с говорливой ребячьей толпой заторопилась в самый большой зал.
Увидев огромную елку, сплошь увешанную игрушками и гирляндами, она подумала: «Какая красота, а! Ведь если рассказать обо всем дома, не поверят!»
Началось представление. Оно заставило Катю забыть обо всем на свете — так это было красочно и интересно, а главное, необычно. Ничего подобного она еще никогда не видела! Глядя на Деда Мороза, она решила, что он и есть тот самый настоящий Дед Мороз, о котором слышала, когда была еще совсем маленькой.
«Он самый настоящий, самый главный,— почти шептала она про себя,— потому что он на самой главной елке, елке в Кремле! Все же остальные Деды Морозы — его помощники, а то и просто переодетые взрослые».
