— Как не брала? — почти крикнул Антон.

— Да вот так! Хотела только взять, но не взяла. Дома она у нее осталась...

— Ну вот,— как взрослый, развел руками Антон.— А что же теперь с этой делать? — кивнул он на сверток.

— Отнесу в магазин, и мне вернут деньги.

У Николая было такое радостное и счастливое выражение на лице, что и Антон не сдержал улыбки.

Однако в магазине у Николая куртку не взяли.

— Одежду назад не принимаем,— коротко и равнодушно заявила ему продавщица.

— Но ведь ее никто не носил, даже не надевал ни разу и не примеривал,— с жаром начал объяснять ей Николай, но очень скоро понял, что ему не растопить льда равнодушия хозяйки прилавка. Было ясно: куртку она назад не возьмет.

Узнав о неудаче, постигшей брата, в тот же вечер Антон, прихватив тайком злополучную куртку, сам отправился в магазин, прямо к директору. Он все рассказал ему — и про мать, и про брата, и про копилку...

— Принять куртку,— дал кому-то по телефону распоряжение директор и внимательно посмотрел на Антона.

— А ты, парень, молодец,— сказал он.— Мать только поменьше огорчайте. Ей и так нелегко с вами. Я-то это хорошо понимаю. Тоже без отца рос.

Он встал и на прощание крепко, по-мужски, как большому, пожал Антону руку.

— Как же мне отдать матери деньги? — спросил его дома Николай.

— Как? А ты скажи, что нашел,— ответил Антон.

Брат улыбнулся.

Ромка приехал из пионерского лагеря на пересменок. Дома никого не было: отец и мать уехали в отпуск, а бабушка работала. Он знал об этом и потому, когда вошел во двор, еще долго не поднимался к себе наверх.

— Рома! Рома! — услышал он через некоторое время голос соседки Марфы Андреевны.— Что же ты, милок, никак домой не дойдешь? Наговоришься еще с дружками... А сейчас иди сюда! Ключи от вашей квартиры у меня...

Ромка обвел непонятно почему виноватым взглядом своих товарищей и неторопливо вошел в прохладный подъезд.

Дома он влез в рукава махрового отцовского халата и пошел ставить чай.

Однако, войдя на кухню, он не успел повернуть выключатель электроплиты, потому что в дверь позвонили.

За дверью стояла девушка. Она была старше его года на два-три, и глаза у нее были голубые-голубые.

— Здравствуй,— улыбаясь, сказала девушка.— Твоя мама дома?

— Нет,— ответил удивленный Ромка.— Она уехала в отпуск.

— Значит, ее долго не будет?

— Долго... А тебе зачем она?

— Я Оксана, дочь Галины Николаевны,— начала •она объяснять, но, увидев полное недоумение, замолчала.

— А кто это — Галина Николаевна? — спросил после паузы Ромка.

Девушка опять оживилась.

— Галина Николаевна... Галя...— делая сильное ударение на «а», сказала она.— Галя, подруга твоей мамы...

И тут Ромка услышал, что девушка говорит как-то странно, не «по-нашему». Все можно понять, но звуки какие-то не русские.

— Познакомились они у нас, на Украине,— продолжала девушка,— когда приезжали твоя мама вместе с тобой отдыхать на Днипро... Но ты тогда был маленький и не помнишь, наверно... Ведь это было давно. А я вот тебя помню...

Ромка взглянул на широкий отцовский халат, в который был одет, и засуетился.

— Ты проходи в квартиру. Я сейчас,— сказал он и шмыгнул в комнату.

Через несколько минут Ромка уже в своем спортивном костюме, облегающем фигуру, снова появился в передней.

— А тебе зачем нужна мама? — спросил он.

— Ой, лишенько у нас дома. Дед наш совсем плохой. Умрет он, наверное, если я ему одно лекарство не привезу. У нас в аптеках такого лекарства нет. Но и у вас тоже. Мама сказала, если я его не найду, чтобы попросила вас...

— А какое лекарство? — перебил ее ничего не понимающий Ромка.

Девушка протянула записку.

Пока он читал непонятные ему латинские слова, часы пробили четыре раза.

— Подожди,— сказал Ромка, возвращая записку,— скоро придет бабушка.

— Ой нет! Что ты... Я ведь здесь на экскурсии... Меня только на два часа отпустили из группы.

— Ну как хочешь. Тогда приходи завтра... Или нет, лучше позвони, а записку оставь.

Когда Оксана ушла, он, не теряя времени, помчался к Севе. Ромка вспомнил, что родители Севы врачи, и подумал, что они смогут помочь.

— А зачем тебе это лекарство? — комкая в руках бумажку, спросил его Иван Павлович, отец Севы.

Ромка рассказал все, как было.

— Интересно,— протянул он, выслушав незатейливый рассказ мальчика и заглянув ему в глаза.— А ты их знаешь?

— Конечно,— ответил Ромка.— Они даже каждое лето нам украинские яблоки присылают... Мама с Галиной Николаевной очень дружат...

— Он хорошо их знает,— поспешно добавил Сева, очевидно для того, чтобы у отца не оставалось никаких сомнений.— Я даже сам яблоки пробовал...

Отец снова перевел глаза на бумажку.

— Лекарство это бывает в аптеках часто, но сейчас действительно его может и не быть,— неторопливо, как бы рассуждая про себя, сказал он.

— А у вас в больнице оно есть? — нетерпеливо перебил Ромка.

— В больнице есть...

На другой день он вместе с Иваном Павловичем поехал к нему на работу, а потом, когда вернулся, никуда не уходил из дому — ждал Оксаниного звонка.

Уже поздно вечером, отдавая ей лекарство, Ромка сказал:

— А ни мама, ни я на Украине никогда не были.

— Как не были?

— Не были,— повторил Ромка.— Просто в нашей квартире раньше жила другая семья и там тоже был мальчик. Но я не знал их адреса...

Олег пришел на то место, где в прошлом году утонул его отец. Сел под раскидистым вязом, заслонившим своей неподвижной кроной солнце, и долго смотрел на темную воду.

Он отчетливо помнил последний день, который они провели вместе с отцом, их неторопливый разговор у костра, вполнакала тлевшего у самой реки.

«Честность во всем нужна, сынок»,— говорил тогда отец.

Олег вспомнил его приветливые глаза под немного нахмуренным лбом, а затем уже другое лицо — неживое, искаженное судорогой.

Посидев немного, Олег собрал сухие сучья, аккуратно сложил их и зажег.

Пламя забилось, затрещало. Потянуло приятным терпким дымком. Где-то совсем рядом прокуковала кукушка.

«Глупая птица,— подумал Олег.— А еще называется гадалкой. Вспомни, сколько лет жизни ты тогда обещала отцу? И вот ошиблась...»

— Можно прикурить? — услышал он неожиданно чей-то голос.

Олег обернулся.

С тропинки сходили два парня.

Было видно, что они только искупались — волосы и трусы были мокрые. В зубах у одного — сигарета.

— Прикуривайте,— ответил Олег.

— А обогреться можно?

— Грейтесь.

— Ты что здесь делаешь в одиночестве? — спросил другой парень, выжимая обеими руками свои длинные волосы.— Ждешь кого?

— Нет.

Разговора не получалось. Сидели молча. Только длинноволосый время от времени подбрасывал в огонь сучья.

— Немедленно погасите костер,— подошел к ним румяный толстяк в светлых парусиновых брюках, из кармана которых свисала небольшая цепочка...

— А вы, дядя, пожарник? — спросил его один из парней, затягиваясь сигаретой.

— Нет,— серьезно ответил тот,— но костры сейчас жечь нельзя.

— Мы же на речке. У самой воды,— попытался объяснить Олег.

— Все равно нельзя! Лето ныне жаркое. Природа и так горит, а вы еще тут с костром... Гасите! А то я вам сейчас покажу...

— А что покажешь, дядя? — спокойно заметил длинноволосый.

— Я сейчас приведу сюда милицию. Она вам покажет!..— входил в раж толстяк.

И, схватив лежавшую на земле палку, он начал разбивать горящие головешки.