— Убили! Убили! — раздались крики по гулкому подъезду.— Милиционера убили!

Через несколько минут из дому выводили убийцу, а «Скорая помощь», оглашая улицы воем сирены, мчала старшину в больницу.

— Как же быть с Сережкой? — спрашивали ребята, обступив Катю, старосту курса.— Ведь сегодня пятница. Надо кому-то пойти за ним в детский сад.

— Я пойду,— спокойно сказала староста.— Только я не знаю, где это находится...

— Я провожу тебя,— сказал Женя.

Они приехали в детский сад вместе с Женей.

Сережка встретил их приветливо. Дядю Женю он знал, а вот тетю Катю видел впервые, но она ему сразу понравилась.

В субботу и воскресенье он гостил у Кати. Они ходили в кино, долго гуляли во дворе, и Сережка даже два раза прокатился с большой горки — тетя Катя разрешила.

...Здоровье раненого не улучшалось, и состояние оставалось таким критическим, что врачи даже опасались за жизнь. Вторая операция тоже не помогла.

— Спасибо тебе за Сережку,— сказал он как-то Кате, когда она, долго просидев у него, поднялась с краешка кровати. — Спасибо... И вот тебе письмо. Вскрой его, если я вдруг...

Она ничего не сказала и молча положила в карман небольшой пакетик, запечатанный серой разлинованной бумагой.

— У вас из кармана что-то может упасть, — услышала она в раздевалке, когда надевала пальто.

Женщина в красивой переливающейся шубе показала ей на карман.

«Письмо! — поспешно дотронулась Катя до кармана.— Как же это я так?..»

...Через неделю раненный при исполнении служебных обязанностей милиционер умер.

В пятницу Катя снова пришла в детский сад.

— Я за Сережей,— сказала она заведующей.

Наступило неловкое молчание. Кате казалось, что оно никогда не кончится. Вспомнились слова матери: «Ты молода, дочка, сама еще ребенок. Всего двадцать годков живешь на белом свете. Отговаривать тебя с отцом не станем, но все же ты еще раз подумай...»

Она подумала и решилась.

— Я за Сережей,— твердо повторила Катя, глядя в глаза заведующей, и добавила: — Насовсем.

Но заведующая продолжала молчать.

В кабинет вошла женщина в переливающейся шубе.

— Он капризничает и не идет,— начала она еще с порога.— Лариса Сергеевна, помогите...

— А чем я вам могу помочь? — спокойно спросила заведующая.

— Я не знаю, но скажите ему что-нибудь... Объясните же, что я его мама! Ведь вы воспитатели... А он ждет отца и какую-то тетю Катю.

Сережка перестал плакать только на улице. Катя крепко держала его за руку, и он чувствовал тепло ее ладони.

— Завтра мы пойдем в парикмахерскую? — спросил ее Сережка на углу улицы.

— Конечно, пойдем.

— В военную?

— В военную...

Она не понимала, почему парикмахерская «военная», и не представляла себе, есть ли вообще такая. Но она знала, что завтра эту парикмахерскую они найдут. Обязательно найдут.

Сумрачный город раскинулся на берегу некогда широкой и глубоководной реки. Со временем река обмелела, и теперь казалось, переброшенный через нее мост стоит здесь только для того, чтобы удерживать на месте ее сильные покатые берега.

Улицы сделали людей в этом городе незаметными. Протянувшись разноцветными лентами, они повесили над их головами бесчисленные «Купите!», «Смотрите!», «Пользуйтесь!». Нагромождение частных магазинов, кафе, ресторанов не оставило ни одного свободного метра.

...Зажатый между машинами автобус медленно продвигался вперед. Было жарко, но окна не открывались.

— Уже не есть сезон,— заметил гид в клетчатом пиджаке, довольно неудачно пригнанном к его фигуре.— Скоро доедем,— продолжал он, глядя на туристов.

Туристами были московские ребята.

Они около трех часов добросовестно ходили за гидом, молча выслушивая его подробный рассказ о городе.

Показав последний костел, гид взглянул на часы и, как всегда подбирая русские слова, сказал:

— Мы уже... будем сейчас торопиться. Надо ехать в гостиница... Скоро есть ужин...

Присутствующие молча восприняли эту информацию и также молча направились к автобусу.

— Что это с ним? — вскрикнула Кира, остановившись у высокой подножки.

Их шофер, тяжело дыша, полулежал на своем сиденье. Виталий, который неплохо знал язык этой страны, стоял рядом с ним и что-то говорил.

Кира подошла ближе.

— Плохо ему,— объяснил Виталий,— сердце... Это от идиотской жары. Ведь он же вынужден торчать в этой кабине целый день.

— Почему? — спросила Кира.

— Видишь ли, по условию договора с фирмой шофер обязан неотлучно находиться в кабине. Выходить запрещается.

Ребята помогли водителю перебраться в салон и уложили его на большое сиденье. Открыли двери. Шофер что-то сказал.

— Он говорит, что сейчас все пройдет. Ему нужно немного отдохнуть,— перевел Виталий.

Подошел гид.

— О-о,— протянул он, оценив обстановку.— Это уже есть большой проблем...

— Его теперь уволят,— сказал Виталий, кивнув на шофера.

— Уволят? Почему?

— А потому, что, по их понятиям, он сорвал программу. Опоздал ко времени привезти нас на ужин.

— Сорвал программу? Ерунда какая! В конце концов, мы можем поужинать и на полчаса позже. Все равно у нас вечером свободное время,— раздались голоса ребят.

— У них это так,— резюмировал Виталий.

А гид уже объявлял:

— Я сейчас буду звонить фирма, чтобы должны присылать новый автобус. А вы, господа, немного есть гуляйт...

Но из автобуса никто не вышел.

— А может, не надо звонить в фирму? — сказал кто-то.— Мы подождем, пока шофер отдохнет, а потом поедем.

’— Нет, нет,— не соглашался гид.— В девятнадцать ноль-ноль мы должны быть в гостиница.

— Но ведь пока придет другой автобус, пройдет время, и мы все равно опоздаем к ужину.

— О! Это есть уже другой случай...

Все поняли, что гид боялся, как бы опоздание в гостиницу не было поставлено ему в вину. Ведь если придет другой автобус, то к гиду никаких претензий со стороны администрации не будет. На все же остальное ему было наплевать.

— И все же не надо звонить! — послышался твердый голос Ильи, севшего за руль автобуса.— Мы будем на месте вовремя!

Он был шофер, и потому пальцы его привычно коснулись ключа зажигания.

Машина плавно тронулась с места.

— Господа, господа,— всполошился гид.— Это невозможно, невозможно! Это есть большой нарушений!

Но автобус уже набирал скорость.

Замурованная со всех сторон громада почти не пропускала дневного света. Он был заменен электрическим. Для солнца кое-где оставались только узкие щели-бойницы.

Громада напоминала вокзал с застывшими на рельсах товарными вагонами, в которых настежь распахнули двери. Вагонами были разноцветные лавочки, палатки, магазинчики.

Современный восточный рынок!

Что может сравниться с разноголосием и темпераментом его продавцов, разнообразием самых невероятных товаров — от золотых ваз, подносов, канделябров до ржавых изогнутых гвоздей, которые, казалось, и предлагать — дело безнадежное.

Египетские статуэтки и марокканские апельсины, турецкие табаки и сенегальские маски, американские зажигалки и парижские шляпки, японские фонарики и африканские коврики... Все смешалось в едином круговороте!

Потеряться на таком рынке ничего не стоило, и они потерялись: две девушки, туристки московской группы,— Тамара и Надя.

Они помнили, что выход должен находиться где-то справа, неподалеку от того места, где прокопченные насквозь дымом жаровень торговцы продают истекающие соком чебуреки, и пошли туда.