– Слушай, – подаёт голос Амат, – а если инсценировать твою смерть? Найти того, кто скинет фотку и привезёт тело прямо на порог заказчика. Я сразу отпадаю, стрелок меня видел, люди твоего отца тоже не в счёт. Нужен кто-то не свой, от кого примут выполнение заказа.

Мысленно перебираю варианты, прикидывая, кого можно сдёрнуть прямо сейчас и доверить собственную жизнь. Из вариантов только…

– Гай.

– Гай? Насколько я знаю, он несколько лет не в деле. Отголоски той истории вывели его из игры.

– Он вернулся. Работает несколько месяцев. Заказы берёт осторожно. Всё, кроме людей. – И я бы на его месте тоже рисковать больше не стал. Хотя моя история с Цветочком тоже могла бы вылиться в нечто подобное. – Ему бабки нужны, он не откажется. К тому же какое-то время ходил в Охотниках, так что ему поверят однозначно.

– Звони.

Связываюсь с Гаем, который соглашается помочь. Встречаемся в полночь, обсудив мою «доставку» заказчику. Даже бить не требуется, потому как моё тело – одна сплошная рана. Пара порезов для «свежести» ситуации, и Гай отправляет фото на указанный номер. Под объявлением сразу появляется пометка «выполнено», что автоматом снимает с хвоста всех желающих получить деньги за мою голову, а затем заказчик присылает сообщение, в котором указано время встречи. Место будет уточнено утром. Радуюсь, как ребёнок, что наконец-то ситуация сдвинулась с мёртвой точки. Хочу посмотреть лично, кому перешёл дорогу, да и нам с Цветочком теперь ничего не угрожает.

Но радость сменяется яростью, когда из клиники приходит весточка, что охрана устранена, а Майю забрали. Смысл неясен: новость о моей смерти уже прошла, Майя отдала деньги Мерханову. И если стрелок поджидал у дома Саида, должен был понять, что вытащить меня могли только при условии обмена товар-деньги. В таком случае, зачем кому-то понадобилась Майя?

Майя

Открываю глаза, отмечая разительные изменения в обстановке. Белая палата сменилась на небольшую комнату с деревянными окнами, потрескавшимся потолком и запахом сырости. Настолько противным, что к горлу подступает тошнота. Хочу протянуть руку к стакану с водой, который ещё недавно стоял на тумбочке, но запястье сковано наручниками, второе кольцо которых крепится к спинке железной кровати. И только сейчас понимаю, по какой причине нестерпимо ноет рана: конечность, задранная вверх, доставляет неприятные ощущения.

И, прежде чем меня захлестнёт паника, стараюсь анализировать сложившееся положение. Янис меня не забрал бы раньше времени. Сам уточнил, что теперь необходимо быть под постоянным наблюдением, потому что возможны осложнения. До сих пор не верится, что у нас получилось. Случайно, необдуманно, но так вовремя. Для него. Для меня. Особенно для меня. В тот самый момент, когда Янис сказал о ребёнке, вдруг поняла: теперь я никогда не буду одна. Появится новая жизнь, для которой я буду мамой, самым важным человеком, способным научить, направить, поддержать.

И я бы визжала от радости, если бы могла, но мне оставалось лишь захлёбываться счастьем. Янис был рад. Чувствовала и видела: блеск в глазах, едва заметная улыбка, срывающийся голос. Его шанс случился со мной. Мы связаны той крохой, что продолжит род Тафановых. Примет ли меня Герман Янович? Теперь, когда я всё ещё дочь Василия Потоцкого, но больше не имею состояния, которое всех манило? Или же я раздражающий, бесполезный элемент? В любом случае всё решит Янис.

Для начала необходимо понять, где я оказалась. Меня снова забрал Тафанов? Вряд ли, потому что, уходя, Янис сказал, что покидает больницу в компании отца и Дамира. Делаю попытку сесть, о чём сразу сожалею, потому что свежая рана даёт о себе знать в виде острой, расходящейся волнами боли. Не лучшая идея. Не стоит забывать о беременности, которая и так была под угрозой, поэтому возвращаюсь в исходное положение, лишь размяв запястье в кольце наручников.

Сосредотачиваюсь на пейзаже за окном, который просматривается сквозь пожелтевшую от времени занавеску: высокие деревья в отдалении, ближе лишь перекошенный деревянный забор и машина во дворе. Дорогая иномарка автоматически говорит о статусе её владельца. Вот только где он сам?

– Доброе утро! – Голос, врывающийся неожиданно, заставляет переключить внимание на вошедшего.

– Эрнест? – Моё удивление настолько явное, что доставляет удовольствие младшему Тафанову.

– А кого ждала увидеть? Яниса? – опускается в старое, потёртое временем кресло с высокими, тонкими бортами.

Эрнест странно в нём смотрится. Да и вообще выглядит иначе: красные глаза, стеклянный взгляд, смотрящий сквозь меня, стянутая от сухости кожа губ, которые он периодически облизывает. Но угрозы с его стороны я не чувствую, как и за три недели, проведённые в Швеции.

– С тобой всё в порядке? – задаю вопрос, но он не сразу на меня реагирует, будто погрязнув в раздумьях.

– Всё отлично, – натягивает улыбку. – Настолько, что я готов орать о своём состоянии на весь мир. Наконец-то основной раздражитель, портивший мою жизнь долгие годы, ликвидирован.

– Раздражитель?

– Хочешь посмотреть? – Лукаво улыбается, приближаясь к кровати. – Смотри, Майя, – шепчет, приблизившись ко мне, – смотри внимательно.

Тычет в лицо телефоном, где на экране фото Яниса. На лице всё те же увечья, что и вчера, но кожа бледная, рот приоткрыт, а неестественная поза заставляет распахнуть глаза, не желая принимать то, что мгновенно ворвалось в мысли. Так не бывает. Не может всё наладиться, верно сойтись, дав слабый огонёк надежды на счастье, а затем разлететься на крошечные осколки боли.

– Он сдох, – шипит, проведя носом по моей щеке и с жадностью втянув воздух, – сдо-о-ох…

– Нет, – заявляю уверенно, не желая принимать слова Эрнеста.

Янис, уходивший месяц от Охотников, не мог так глупо погибнуть. Всё это время он был один, но теперь имеет поддержку Дамира и отца. А если сдал Герман Янович? Однозначно нет. Он ведь помог, прислал своих людей, которые были готовы к реальным действиям. Или нет? Всё это лишь представление?

– А у меня ещё несколько картинок есть.

Смахивает фото, показывая Яниса с разных ракурсов. Всё это не даёт надежды, что Эрнест лжёт, стремясь убедить меня в смерти брата.

Закрываю глаза, забыв о наручниках, мужчине рядом и физической боли, потому что меня разрывает боль иная – удушающая, разрывающая, уничтожающая. Где-то в районе живота стягивается тугой узел, не позволяющий вдохнуть. Зажмуриваюсь до тёмных кругов и писка в ушах, хочу лишь одного – чтобы всё сказанное оказалось дерьмовой шуткой.

– Что, переживаешь? – В сознание врывается голос Эрнеста, подтверждающий, что всё это мне не снится.

– Он ведь твой брат, – хриплю, давясь всхлипами, рвущимися из горла.

– Брат? – взрывается металлическим смехом. – Сколько себя помню, всегда хотел от него избавиться. Сделать так, чтобы чёртова проблема растворилась, оставив лишь меня, единственного сына, который заслуживает всё. Он стоял у меня на пути, слышишь? Словно грёбаная тень, не позволяющая жить моей, законной жизнью. – Голос Эрнеста срывается на хрип.

– На пути? – открыв глаза, впиваюсь взглядом в того, кто сейчас мало похож на человека, с которым я провела в одном доме три недели. – Он ведь даже с отцом не общался, встреч не искал, ничего не просил.

– Зато папочка никогда не забывал о своём золотом сыночке, – прыскает, прохаживаясь перед кроватью и размахивая руками. – «Янис самостоятельный, тебе нужно брать пример с него», «Янис ответил за свои действия, отсидел срок в тюрьме», «Янис способен заработать сам, не прося помощи», «Янис поступил бы иначе», – копирует интонации Германа Яновича. – Янис, Янис, Янис… Всегда одно и то же! По кругу изо дня в день! Янис это, Янис то, Янис идеальный. Заебало! Ты даже не представляешь, как я его ненавижу, – цедит сквозь плотно сжатые челюсти.

Лицо Эрнеста становится багровым, с туго играющими желваками и пульсирующей крупной веной на виске, по которому стекают прозрачные капли. И в этот момент внутри появляется противный звоночек, дающий понять: не провоцировать. Не нужно подливать масла в этот ненавистный огонь, который может сжечь и меня. И даже не о себе я думаю сейчас – ребёнок.