Немного отдышавшись, бросаю взгляд в зеркало, только сейчас заметив, что вся голова в крови, которая стекает по шее, окрашивая белую рубашку. Натягиваю кепку, которая словно приготовлена для меня на сиденье, и топлю что есть силы. Их будут искать, но пара часов форы у меня есть.

Из короткого разговора понял, что на меня сделали заказ, и, вероятно, предложили столько, что многие повелись на лёгкие деньги. К вечеру добираюсь в большой город, останавливаюсь на каком-то пустыре, заливаю салон бензином, которым парни заботливо запаслись, поджигаю и сваливаю. Иду больше километра, сторонясь главных улиц, а затем ловлю машину и еду по нужному адресу.

Мне нужна передышка. Собраться с мыслями и понять, что делать дальше. Заваливаюсь в квартиру и иду в душ, чтобы осмотреть степень увечий. Немного: кровоподтёки по всему телу, разбитая голова, нос, два сломанных ребра. И то, что они сломаны, понимаю, когда делаю резкое движение, от которого сводит грудину. Не так плохо, как я предполагал.

Напоминаю о себе знакомому, который парой фразой даёт понять, что Мерханов занят охотой на меня и поиском дочери Банкира. Выдыхаю, понимая, что Майя не у Саида, и тут же напрягаюсь – в таком случае, где? В доме отца её нет, уйти не могла, в чём не сомневаюсь ни на секунду, значит, он её припрятал…

Вхожу в базу данных, чтобы пройтись по рейсам, которые вылетели вчера и сегодня. Самолёт проще, чем поезд, и намного быстрее. Три-четыре часа, и ты уже в другой стране. Где там у папаши есть недвижимость?

Германия. Просматриваю данные пассажиров, не цепляясь ни за одного: примерный возраст, пол женский, имя любое. Никаких ассоциаций. Италия. Тоже взгляд не цепляется. Швеция. И тут засматриваюсь на подходящую девушку, судя по данным паспорта. Место рядом – та же фамилия. Мать и дочь. Через три часа рябит в глазах от сотен имён и направлений. Угадать, где она, невозможно. А может, оставил здесь? Точно нет. Мерханов найдёт.

Где же ты, Цветочек? «Найти» – неумолимо клокочет мысль. Пульсирующие удары отдаются в виски. Обхватываю голову ладонями, прикидывая, как мог поступить папаша. Отправить с Эрнестом, но пиздюка я видел в доме. Или отец его в свои планы не посвятил, или это показательный момент был для меня.

Сука! Как был сукой, так ею и остался. А если убрал Майю? Вряд ли – сам себе отвечаю на этот вопрос. Слишком много на ней завязано, слишком много с неё можно поиметь. Возможно, Потоцкий вообще ничего не оставил, но проверить папаша захочет.

Закидываюсь обезболивающим и валюсь на диван, прикрыв уставшие глаза. Нужно окопаться в какой-нибудь неприметной норе, где я смогу заняться поисками Майи, а заодно мониторить передвижения отца и Эрнеста, которые непременно будут контролировать Цветок. Должен же быть кто-то рядом с ней, чтобы девочка-катастрофа не разнесла всё, к чему прикоснётся.

И как я планировал её оставить? Сейчас, когда не понимаю, где она и контролирует ли кто-то температуру воды в душе, осознаю, что вряд ли отпустил бы Цветок. А спустя пару месяцев уже из себя не вырвал бы. Чёртова катастрофа, случайно оказавшаяся на моём пути, стала той, что медленно, но верно, подгребла меня под себя. Ненамеренно, конечно, но зацепила. С мыслями о ней и засыпаю, надеясь, что завтра узнаю больше и смогу вернуть ту, что превратила мой спокойный мир в грёбаный хаос.

Майя

Я здесь три недели. Чужая страна и непонятный язык, который похож на немецкий, но по факту совершенно другой. Я не понимаю даже прислугу, с которой сначала общалась Людмила, выдававшая себя за мою мать, а затем Эрнест, который приехал через пять дней после моего прибытия.

Меня поселили в небольшом частном доме, окружённом оградой и контролируемый охраной, которая тоже общается только на шведском. Людмила исчезла после появления брата Яниса, который стал моим личным надзирателем, контролирующим каждый шаг. Зачем, мне неясно, потому что сбежать намерений нет. В России я, возможно, попыталась бы устроить побег, но здесь… Новый паспорт у меня забрали, денег нет, язык незнаком. Даже при большом желании деться некуда, а как только я окажусь на границе, меня найдут.

– Ты готова? – За спиной голос Эрнеста. – Пора ехать в клинику.

Молча накидываю куртку, потому что температура начала октября здесь меньше десяти градусов, и плетусь за братом Яниса. Через двадцать минут с левой руки снимают гипс, предварительно проверив, что кость срослась. Перелом я получила в первый же день, как прилетела сюда, оступившись в душе и распластавшись на полу. Неудачно, потому что Людмила, созвонившись с кем-то, отвезла меня в клинику, где подтвердили перелом. Янис подобного бы не допустил.

Молчу, не желая вступать в беседу с тем, чьё лицо вызывает приступ тошноты, а рассуждения провоцируют на агрессию. Моё настроение меняется настолько резко, что порой я и сама пугаюсь, не понимая, что подначивает практически накидываться на Эрнеста.

Мне плохо. И страшно. Страх остаться одной уничтожает. Мерзкий, липкий, гадкий страх. Я одна. Некуда приткнуться, даже позвонить некому и излить душу, элементарно выплакаться. Меня словно выбросили на трассе без возможности с кем-то связаться, а проезжающие автомобили не замечают. И я бреду по обочине дороги, сама не зная куда и, главное, зачем, не ведая, что там впереди. Возможно, там пусто и снова страх.

Единственный, кто заслуживал моей веры, – Янис. Мне казалось, что он не предаст, не бросит, не откажется от меня. Глупо и наивно было верить тому, для кого изначально я стала проблемой. Состояние равнодушия настигло резко. Словно только с ним мой внутренний огонь горел, поддерживаемый ругательствами, недовольством, а потом и искренним хохотом. В какой-то момент мне показалось, что впервые кто-то принял меня такой, какая я есть, без бесконечных придирок и исправлений. Янис предотвращал каждое моё падение, зная, что только он на это способен. Я ошиблась…

«– Кто для тебя Потоцкая?

– Никто.

– Что будешь с ней делать?

– Наиграюсь и выброшу.

– Значит, никаких чувств?

– Пустое место…»

Словно на повторе заезженной пластинки, вновь врывается диалог, который разнёс меня три недели назад. Не забывается, не стирается из памяти, снова и снова напоминая, что я никому не нужна. Никто не переживает, не думает обо мне, а те люди, что знали, отвернулись, удалив из памяти. Я лишь эпизод. Им и останусь. Моего исчезновения никто не заметит.

– Отец говорил, что ты весёлая. – Эрнест входит без стука, оседает в кресло. Привычки не меняются, как и его стремление вывести меня на диалог. – Три дня молчишь.

– Не о чём говорить.

– О нём думаешь? – Вопрос застревает между лопаток, и отвечать на него я не собираюсь. – Янису ты не нужна. Никто не нужен. Если ты грезила мечтой остаться с ним, создать семью и жить долго и счастливо, просчиталась. Семью он никогда не создаст.

– Почему? – откликаюсь эхом, не поворачиваясь к собеседнику.

– А что для тебя семья?

– Люди, которым ты нужен: в радости, в горе, в мелочах, всегда. Они приходят в нужную минуту и остаются рядом, несмотря ни на что. Свой мир, родной человек, дети…

– Вот с последним как раз-таки у него и проблемы, – гоготнув, привлекает моё внимание. Впервые за то время, что мы находимся здесь.

– Почему?

– Почему? – подаётся вперёд, с интересом осматривая меня. – А он не рассказал?! Высокие отношения, – язвительная усмешка. – Ты в курсе, что он был женат? – едва заметно киваю. – А знаешь, почему развёлся?

– Сказал, что не оправдал ожиданий отца.

– О да! – смакует Эрнест, чувствуя себя хозяином положения. – Ожиданий было столько, что имя Яниса у отца с языка не сходило, а в итоге… – разводит руками. – Я остался один.

Не думаю, что факт первенства его расстраивает, но драматизировать Эрнест привык, как и отыгрывать на все сто любую роль.

– Расскажешь? – Не знаю, зачем мне информация, причиняющая ещё большую боль, но хочется знать хоть что-то о том, кого я отныне никогда не увижу.